Читать книгу Копье Судьбы - В. И. Иванов - Страница 57

Киев. Лукьяновское СИЗО

11 часов 33 минуты. Температура воздуха 31 градус

Ржавая железная раковина с медным антикварным краном прикреплена к стене слева от входа, за нею помещается толчок, занавешенный тряпкой на высоте чуть выше метра. В центре камеры стоит стол из черного металла с железными, забетонированными в пол лавками. За ним играет в домино блаткомитет хаты.

Сразу видно, кто тут главный. На теле «заиндевелого» (седого) вора нет живого места: жилистые руки, плечи, грудь покрыты татуировками: «ИРА» и «ЗЛО» наколоты на плечах, под ключицами зияют бездонным взглядом два огромных, пристально смотрящих глаза. Лицо пахана выдолблено долотом в морщинистой древесной коре, неандертальские надбровные дуги измазаны рыжеватой шерстью, в глубоких норах прячутся маленькие цепкие глазки, бульба ноздрей отделена от спинки носа шрамом, рондолевые фиксы жуют зажженную сигарету.

– Я смотрящий по хате, – сипит он простуженным голосом. – У меня хата правильная. Прописку ты себе сам нафоршмачил. Качан получил с тебя за борзоту. Ты понял? (Сергей кивает). Пока твое место вон там, возле тряпки. Садись на свой тюфяк и рассказывай, за что тебя закрыли. Имей в виду, фуфло здесь прогонять бесполезно, мы все про тебя узнаем по тюремной почте, так что давай чисто «сердечное» признание, а дальше будем смотреть, куда тебя определить.

Смотрящий кладет сигарету на «пепельницу» из крышки от «Нескафе», делает два глотка чифира и передает парящий чифирбак соседу справа. Лицо этого циклопа было когда-то разрублено ударом топора, да так и срослось, завернувшись по лбу и переносице вовнутрь. Из уродливой расселины торчат ноздри, да моргает единственный глаз, не понятно – правый или левый. Это рецидивист «Рубленый», правая рука пахана. Он делает два глотка и передает кружку смуглому татарину с татуированным лбом. Это Зира, криминальный мурза. Блаткомитет чифирит не спеша, торопиться некуда, времени в тюрьме много.

«Молчи, – сказал Сергею на сборке пожилой зек, – не давай никаких показаний, пусть сами доказывают, ни в чем не признавайся. Из всех моих знакомых уцелели только те, кто ничего про себя не говорил ни следаку, ни в хате. Все против тебя обернут, от гандона до батона, молчи и все».

Но как тут промолчишь, если на тебя угрожающе смотрят криминальные хари?

Сергей просит воды. Напившись, садится на скатку и кратко отчитывается.

– В Крыму в горах промышлял черной археологией. В заповеднике надыбал немецкое захоронение, медальоны и кости. Их можно хорошо продать бундесам. На беду там оказался заповедник ДУСи, принадлежащий управлению делами Президента. Егеря засекли стоянку с вертолета по дыму костра, погнали по горам, как зверя. От случайной искры загорелась лесная подстилка, жара страшная этим летом, заполыхал десяток гектаров. Говорят, кто-то из егерей в дыму задохся. Меня обвинили в поджоге, непреднамеренном убийстве, ну, и загребли…

Качан подозрительно щурится.

– Почему тебя не в Крыму закрыли, а сюда пригнали, в Лукьяновку?

Пахан делает очередные два глотка чифира, акулий плавник кадыка дважды вздымает зернистую кожу на горле.

– Чем ответишь? – глядит он исподлобья медвежьими глазками. Это взгляд хищника, такой порешит, не задумываясь, люди для него овцы.

Сергей потеет от жары и напряжения. Это тебе не экзамен в школе, тут не отделаешься неудом или пересдачей.

– Отвечу, что решил уйти в Россию, – утирает он лоб рукавом. – Поэтому взяли меня не в Крыму, а уже в поезде, при досмотре на границе. Таможня нарыла медальоны вермахта, ну, я и решил «сделать ноги», оказал сопротивление, вот меня менты с погранцами и отделали под орех. Вменяют контрабанду, поджигательство и статью 119 «Убийство по неосторожности».

– Лютует украинская таможня, а, Мытник? – пахан кидает взгляд на черноусого парубка, сидящего на втором этаже нар.

– Так що ж тэпер? – арестованный за получение взятки офицер таможни с погонялом «Мытник» смотрит по-птичьи, круглыми немигающими глазами. Такие глаза бывают у ограниченных людей, зацикленных на какой-нибудь сверхценной идее. – Правыльно його повъязалы. Контрабанда. Шо ще з ным робыты?

Железные зубы пахана отливают тусклым никелем.

– Да ты у нас тяжелостатейник, Скворец, – усмехается он. – Спать будешь в очередь с Менялой (кивок на зека, цитировавшего УК). А теперь запомни первую заповедь. Порядочный зек должен уделить внимание в общак. Что у тебя в сидоре?

Сергей расшнуровывает рюкзак. Дистрофичный пацан спрыгивает с решки и запускает в рюкзак руки, густо исколотые по «дорожкам» (по венам). «Че смотришь, говорит он Скворцову, мне руки птицы поклевали». И лыбится презрительно, копаясь в чужом добре. Вытаскивает свитер.

– Свитер это хорошо, – говорит пахан, – Кухарь, распустишь его на нитки. Новую «дорогу» будем строить заместь старой. Пошамать, небось, хочешь? (Сергей сглатывает слюну) Меняла, выдай Скворцу из общака жратвы.

Так Сергей получил погоняло и плацкартное место в Столыпинском вагоне, едущем в никуда.