Читать книгу Копье Судьбы - В. И. Иванов - Страница 63

Лукьяновское СИЗО, камера № 547

Вечер, температура воздуха 29 градусов.

Кухарю пришла передача. В картонной коробке среди прочей еды находилась палка вяленой колбасы «Скворцово».

– Скворец, колбаска-то твоего имени! – хохотнул Кухарь.

Качан вразвалочку подошел, отмел колбасу, Кухарь вцепился в палку, Качан дернул к себе, Кухарь не отдавал, Качан взърился, начал бить шныря.

Крики и стоны избитого «достали» пахана.

– Заткните ему пасть! – рявкнул Гусь из своего угла.

Качан затолкал в рот Кухарю комок майки, заломил ему руки за спину и, гыгыкая, наслаждался его конвульсиями. У Кухаря из ноздрей выдувались кровавые пузыри.

– Он же задохнется, – Сергей сам не понял, как осмелился произнести эти слова.

– Ты! – сморщился Качан. – Сиди в своем скворечнике и не чирикай.

– Он же задохнется!

– И че? Твои проблемы? Встал!

Скворцов поднялся. В грудине его, дотоле затопленной страхом, послышалось собачье рычание. Шалава! Овчарка осталась с ним! Она была готова принять бой. «Загрызу», решил Сергей, глядя остекленевшими глазами в точку на шее врага, где пульсировала под смуглой кожей сонная артерия. Качан, казалось, услышал угрожающее рычание.

– Фу! – бешено крикнул он на Скворца. – Фу, фу, фу, блядь!

Сергей показал на хрипящего Кухаря.

– Он сдохнет, получишь довесок за убийство – оно тебе надо?

– Уж не ты ли, стукачок, ментам цинканешь?

Кухарь захрипел. Урка толчком отпустил ему руки.

Сергей выдернул кляп. Кухарь задышал взахлеб.

Качан сплюнул без слюны.

– Че-то ты раскудахтался, петя! – и с силой толкнул Сергея в грудь, так что тот шлепнулся на нары. – Ступай в курятник, там кукарекай!

В хате наступила тишина, перемежаемая всхлипами Кухаря. Донесся крик с улицы: «Наташа! 3-2-2. Наташа! Привет! У тебя пересуд назначили…» «А Леньку? Его когда?» «Стасик! Стасик! Я его мама, где Стасик?..» «Лен Виктрна-а-а, он на допросе-е-е…»

Из паханского угла раздался свист. Качан ушел туда, вернулся.

– Пошли, – сказал он Сергею.

Они пробрались между шконок, Качан отодвинул занавеску.

– Садись, – сказал Гусь, хлопая рукой рядом с собой. – Ты мне должен. Срок отдавать.

Еще в начале отсидки Сергея угораздило сыграть в стиры с Качаном на палку сырокопченной колбасы, он проиграл, а Качан перепродал долг Гусю.

– Нет у меня колбасы, – сказал Сергей.

– Есть, есть у тебя колбаска, – глумливо ухмыльнулся пахан.

– Я постараюсь, – бормочет первоход, – я отдам. Подождите еще чуть-чуть…

– Да где ж ты возьмешь? Родаков у тебя нет, за так никто не дасть…

– Я заработаю как-нибудь.

– Да как ты заработаешь, смешной ты человек. В киншоны мои пойдешь?

– Куда?

– Будешь мне женой.

– Ке-е-ем?

– А че такого? Все так живут. Че глаза вылупил? Срока большие, куда деваться. Зато никто трогать тебя не будет, а я тебя кормить-поить стану. Со мной не пропадешь.

– Нет.

– Да ты подумай дурной своей башкой! «Жены» авторитетов хорошо живут, не работают, чистые ходят, пьют, кушают хорошо. Как сыр в масле будешь у меня кататься.

– Нет!!

Изглоданный тюрьмами и зонами, татуированный с ног до головы страшный человек нежно шепчет.

– Тогда в ротик возьми и мы в расчете, тут за занавесочкой никто не увидит, один только разик, а я никому не скажу, зуб даю. – Большой палец ковыряет фиксу.

– Да вы что! – вздыбливается в испарине стыдобы Скворец. – Нет, я сказал! На такое я не подписываюсь!

– Ну, тогда кулачком поработай, подрочи мне, полпалки считай отработал.

«Поймаешь “палку” и все, конец тебе, предупреждал Меняла».

– Нет.

– Ну и дурак! Отсосать ему впадлу. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. И не смотри на меня, как на гада. Ты меня полюби, тогда и я к тебе хорошей стороной повернусь. Я же вижу, слабый ты, сломают тебя по-любому. Соглашайся, я тебе защиту дам.

– Нет.

Гусь гневно гнет голову долу.

– Нагнетаешь! Ну, ничего, и из тебя кашу сварим. Набьем и тебе черта на фуфло, – он с размаху шлепает Скворца по ляжке. – Был Сережей, станешь Леной! Не хочешь «шоколадную», сдавай кровяную колбасу.

– Какую еще кровяную?

– Кровянку. Ты мне шлемку крови должен.

Сергей никак не может уразуметь, о чем толкует этот пещерный человек.

– Зачем вам моя кровь?

– Кровянку сделаем, че не понятно. Давай, засучь рукав. Кухарь, шлемку мою тащи сюда!

Избитый шнырь, хлюпая прохудившимся носом, приносит чистую миску. Гусь лезет пальцами себе в десны, достает из-за щеки… мойку, лезвие опасной бритвы «Нева».

– Ты не ссы, – говорит он, – вскрою аккуратно. Поработай кулачком. Вену надо резать вдоль, а идиоты режут поперек, потом хрен ее поймаешь. Не дергайся!

Оцепеневший Скворец только вздрогнул, когда кончик лезвия вскрыл ему вену. Из надреза побежала струйка крови, закапала с локтя в миску.

– Лучшую кровянку в Умани делают, у меня на родине, – мечтательно вздыхает пахан. – Она такая толстая, что крошится под ножом. Ты какую любишь, с гречкой или с перловкой? Я люблю, чтоб сало было такое, знаешь, полупроваренное, белое. Я кровяночку на сковородке обжариваю, до черноты, чтоб хрустела. Кухарь, как там сало?

– Поспевает….

– Поспевает у него. Пойду проверю, что там и как. Когда вот так наберется (Гусь показывает ногтем по краю миски), позовешь.

Шленка стоит на наре, кровь извивается струйкой, частой капелью срывается с локтевой чашечки. Теперь ты понимаешь причину животного страха, который внушает пахан сокамерникам. Психически он не человек – зверь. Почему его держат здесь, а не в психушке для маньяков?

Рука онемела, голова закружилась.

Гусь вернулся.

«Ладно, хватит, сказал он, мы пока в расчете», и туго перебинтовал Скворцу ранку.

Сергей лег на шконку. Скудное питание, жара и лишения обессилили Сергея, а тут еще вынужденное донорство, да еще в таких размерах.

Миску с кровью Гусь «поставил на факела», скрутил газеты в жгуты, обернул целлофановыми пакетами и поджег. Камера наполнилась тошнотворной вонью горелого железа и кипящей крови. Когда факела прогорели, пахан довел булькающее варево до кипения на «печке» из самодельной пружины, сунул в горячее варево палец, облизнул, добавил перца, специй, нарезанного мелкими кубиками сала. Свернувшаяся кровянка напоминала томатную пасту. Гусь ложкой намазал ее на краюху хлеба и с чавканьем сжевал.

– Хочешь попробовать? – спросил он, подходя к лежащему в прострации Скворцу.

– На, куфай!

Горбушка со слоем «гематогена» повисла над лицом.

Скворцова чуть не вырвало.

– Благодарствую, я сыт.

– Конь ссыт, – проворчал Гусь. – Кушай давай, причастись…

– Доедать за кем-то – западло…

Пахан недобро усмехнулся, доел горбушку.

– Запомни, – икнул, – ты сам отказался.

Скворца тошнило, он встал, пошел к дальняку. Что-то громко щелкнуло в ушах с резким звуком – пью! – переходящим в галактический гул, вперемешку с гомоном многих голосов. В глаза потемнело, завертелось, потолок сделал оборот и заменил собой пол.

Очнувшись, Сергей нашел себя лежащим ничком на полу камеры. Болела ушибленная скула и правый висок. На голову вылили миску воды.

Он сел, потекший, улыбаясь непослушными губами.

«Угорел малость…».

Послышалось ленивое переругивание:

«Накурили. Вот парень и спекся…»

«А ниче, пусть привыкает, не пан-барон. Тут тебе не курорт!»