Читать книгу Старый добрый Гурьев - Валентин Тарабрин - Страница 13

В. Дариенко, кандидат исторических наук

«Звал на Нижние яицкие форпосты, с тем чтоб, забрав оных казаков, ехать в Гурьев, а из Гурьева плыть за море в орды».

(Из протокола допросов пугачевцев).

Следователям не верилось. Сидора Кожевникова пытали снова и снова. Но казак действительно так запомнил последние беседы Пугачева, когда они бежали от Сальниковой ватаги, потеряв в низовьях Волги последний отряд повстанческой армии. Остались члены следственной комиссии в недоумении и после того, как слова Кожевникова подтвердили с пыток Творогов, Горский, Чумаков, Еремин – все приближенные Пугачева. Почему на нижние форпосты, почему в Гурьев, почему в орды? Ведь все резоны на Дон, в Сибирь или еще куда-либо.

Давайте мы с вами сами попытаемся проследить мотивы последних надежд предводителя величайшей крестьянской войны.

Нижними форпостами в просторечье называли систему пограничных укреплений вдоль Урала, в которую входили крепости Горская, Кулагина, Гурьевская, Сарайчиковская, Баксаевская и форпосты: Красноярский, Харкинский, Гребенщиковский, Зеленовский, Тополевой, Яманхалинский и Гурьевский редут, который почему-то до сих пор называют на старый манер «редуть». Гарнизоны Нижне-Яицкой укрепленной линии в отличие от Уральска были в значительной мере многонациональными. В Горской крепости, к примеру, треть жителей состояла из татар и калмыков, а в Кулагиной – более чем наполовину. Всего по крепостям и редутам расселялось около 1100 человек, преимущественно, если не исключительно, беднота из яицкой казачьей общины, в которой демократические порядки и так называемые казачьи «вольности» давно стали предметом воспоминаний.

В Гурьевской крепости, кроме казачьей команды (более 100 человек), постоянно находилась рота солдат, поскольку казачеству нижних форпостов в последние годы не только правительство, но и уральские войсковые власти не доверяли. В городе проживало несколько семей астраханских купцов и рыбопромышленников, ватажных бурлаков, беглых и беспаспортных. Последних чиновники укрывали под видом домашних работников, обратив их, по существу, в настоящих рабов.

Резко возросшие к середине XVIII века социальные различия прежде всего прослеживались не в Уральске, являвшемся административным, хозяйственным и торговым центром казачьей общины. (Кстати, заметим, Уральская крепость до конца крестьянской войны оставалась в руках сторонников царского правительства.) С основанием Нижне-Яицкой укрепленной линии войсковые власти выселяли из Яицкого городка (Уральска) социально враждебный им элемент, казачью бедноту. Например, в Гурьев после битья кнутом был сослан один из активнейших предводителей восстания на Яике 1772 года Иван Ульянов и многие другие.

«Вся страна, – писал о Нижнем Яике путешественник Паллас, – не что иное, как солонцеватое болото. Там бывает летом столь несносное от комаров мучение, что для злодеев лучшей муки почти и выдумать неможно».

Все современники, судя о казачестве по жителям Яицкого городка и окрестностей, указывали на его общий материальный достаток. О гурьевчанах Паллас писал, что все дома у них «ветхие, наполнены тараканами и стоногими червями, не удивительно, что многие из гурьевских жителей больны бывают».

Яицкое войсковое правительство – и это признавали царские власти – особенно притесняло трудовое казачество нижнего Яика, рассматривая его как черную провинцию. «Состоящие в учрежденных крепостях и форпостах вниз по Яику-реке старшины и казаки 1000 человек служат без всякого жалованья, жалованье подлежащие положено было и производилось, так же бы и провиантом и фуражем снабжаемы были, но Войско Яицкое сняло их на себя».

Правительственный документ признает, что, несмотря на ежегодный большой падеж лошадей, «несколько тысяч», население не получает поддержки. Вдобавок к стихийным бедствиям его не снабжают хлебом. «Достают хлеб казаки нижних форпостов с великой нуждою и покупают весьма дорогою ценою. И в Гурьеве-городке за провоз дают немалую сумму. Муку казаки в Гурьеве тройною ценою покупают и из всего того приходят в неоплатные долги».

Войсковые власти раздували бюрократический аппарат. «С некоторого времени заведены сперва обер, а потом ныне и штаб и обер же офицеры, и здесь оные ездят по форпостам на казачьих подводах без всякого платежа прогонных денег и возят всякую тягость и там вступают в непринадлежащие до них земские дела, а именно: чинят расставку по форпостам старшинам и казакам по своей воле, кого куда поставить захотели, и переводят с места на место, старшин штрафуют, а на место их других определяют, также казаков наказывают».

Ежегодно штабные чиновники-лихоимцы командировали на нижние форпосты до 300 казаков сверх штата, с тем чтобы такое же колличество отпускать за взятки. Расходы по содержанию сверхштатных людей раскладывались на трудовое казачество.

Поборы и насилие приняли столь невиданные размеры, что даже царские власти периодически требовали прекратить их, поскольку казаки «прийти могут в разорение и лишатся своего обзаведения».

Вот почему жители нижних форпостов и крепостей приняли наиболее активное участие и в восстании яицких казаков в 1772 году, и в грандиозной крестьянской войне 1773—1775 гг.

Вскоре после начала выступления в конце ноября 1773 г. Пугачёв направил вниз по Яику своего способного атамана Михаила Толкачёва. По пути следования Толкачёв рассылал пугачёвские манифесты: «Жалую я вас рекою с вершин и до устья и землёю, и травами, и денежным жалованьем, и свинцом, и порохом, и хлебным провиантом».

Находившиеся с Толкачёвым Агтюш Тангаев и Айберда Даутов собрали отряд в 300 человек и начали овладевать важнейшими крепостями и форпостами. События катились вниз по Яику, как снежный ком. Хан Нурали сообщает в Астрахань: «Одна партия стоит между Сундаевским и Кожехаровским форпостами, а другая якоб де пошла на низ к Гурьеву для забрания оттоль форпостных команд, как видно к уходу на вспоможение главному их предводителю».

«Окроме вышеописанных, – вскоре добавляет лукавый хан, – ещё четырех форпостов команды собрались и с жёнами и детьми в Тополинскую крепость, а прежние свои форпосты оставили пусты».

Самым серьезным ударом для властей явилось падение крупнейших крепостей. Калмыковой М. Толкачев овладел в лихом ночном налете. «Был там, – говорил на допросе Иван Думчев, – до приезду казака Михаила Толкачева, который тогда в крепость к нам приехал ночным временем с бунтовщичьей партией и застал нас спящих. Старшину Бородина и толмача Лобикова повесил, а сотника Дмитрия Логинова, его писаря Семена Крянникова в воду посажал». Зажиточных казаков Толкачев взял под караул. Атаманом был назначен Василий Самсонов.

С падением Калмыковой перешла на сторону повстанцев и Кулагина крепость, «за начальника над казаками был поставлен Матвей Хуртин», возглавляли их Максим Саратовцев и Козьма Прытков. В Кулагиной на сторону Пугачева перешла также команда в 250 казаков, присланная туда с сотником Логиновым, «для пресечения киргиз-кайсацких набегов».

До Гурьева Толкачев не дошел, потому что против него двинулась карательная команда атамана Мостовщикова. Располагая отрядом в 700—1000 человек казаков и казахов, Толкачев разбил Мостовщикова под Горками, затем занял Яицкий городок и осадил его крепость.

Эту радостную весть привезли в Гурьев «доброжелательные киргизцы». «Бывшие там, – рассказывал Щапов, – двое офицеров, приняв осторожность, сделали себе внутри города крепость, в которой как они с командою, так и мы с старшиною Филимоновым и послушными казаками ночным временем пребывание имели и находились со всем оружием, а днем отпускались по квартирам».

3 января 1774 года казаки совсем вышли из повиновения. Комендант Мякишин и казачий атаман Филимонов отныне не только ночью, но и в дневное время укрывались в северо-восточном углу крепости за наскоро сбитой «крепью», установив семь пушек. Положение в городе контролировали повстанцы. С начальством они, правда, не спешили расправляться, ожидая пугачевских отрядов.

Это была их ошибка. Они не подозревали, что купец И. Кулпин и переведенец Астраханской рыбной конторы В. Аршинов повезли тайное донесение в Астрахань.

Гарнизон Сарайчиковской крепости, насчитывающий более ста человек, тоже восстал. В нем осталось «послушных, в том числе и с есаулом, только три человека». Есаул Я. Иванов приготовился бежать.

Ясно, что Мякишин мог возлагать надежды только на Астрахань. В тайном донесении он умолял срочно прислать сотню солдат и артиллеристов. «Кавалерию нельзя, – пишет он, – потому что лошадей кормить нечем, казаки сожгли все сено».

Выступления казаков резко нарушили коммуникации на линии крепостей и форпостов. Борьба правительства против казахских отрядов отвлекала много сил, она буквально парализовала возможность энергично и своевременно направлять карательные отряды на подавление повстанцев-казаков.

«Сверху реки Яика, – писал комендант Гурьевской крепости Мякишин, – то есть от Оренбурга до Яицкого городка по низовой линии, по крепостям и форпостам, почти никакого проезду назад тому третий месяц, да из Гурьева к Оренбургу также никакого отправления писем не имеется. Сначала по причине оказавшегося в этом здешнем краю самозванца, а потом по опасности здесь киргиз-кайсацкого, перешедшего со степной на внутреннюю сторону реки Яика народа».

Мякишину стало известно, что казахи приготовились напасть на Сарайчиковскую крепость, находившуюся в нескольких десятках верст от Гурьева, овладеть ею, а затем захватить Гурьевскую крепость, разорить ее и, забрав крепостную артиллерию, идти на Волгу.

Вскоре в районе Нижнего Яика казахи действительно начинают атаковать форпосты. 11 ноября около 20 всадников ворвались на Яманхалинский форпост, «так что отбить их вооруженно едва было можно». 19 ноября джигиты берут в осаду Зеленовский форпост, расположенный между Кулагиной и Тополинской крепостями. «Киргиз-кайсаки, – доносил есаул Саратовцев, – проезжая каждодневно многолюдным собранием, приступы чинят». 26 ноября комендант Яицкого городка Симанов доносит правительству, что «во всех местах киргиз-кайсаки путь пересекли, а с нижней дистанции уже давно рапортов нет».

Действия казахов у низовых крепостей действительно были более решительными, чем в других местах. Поэтому в первых числах декабря начинается отвод команд из малых форпостов в крупные крепости. Сотня казахов, несших службу в Гурьевском редуте, переводятся в город Гурьев, а гарнизон ямахалинского форпоста – в Баксаевскую крепость.

Однако эта мера не спасает положения. Казахи атакуют крупные крепости. В первых числах декабря отряд в 400 человек напал на Сарайчиковскую крепость. Высланная из Гурьева команда в 60 казаков, при одной пушке, помогла сарайчиковцам отбиться, но вскоре хозяевами положения в окрестностях как Сарайчиковской, так и других крепостей сделались казахи.

Количество их не поддается учету. Общее представление дает донесение Симанова Сенату: «Киргизы перекочевали на внутреннюю сторону вместе с семьями своими, простираясь от Котельного форпоста до Гурьева, и притом так множеством, что на ста семидесяти верстах едва вмещаются».

22 января 1774 года Комендант Астрахани В. Левин спешно направил в Гурьев карательный отряд в 150 человек во главе с майором Арбековым. Экспедиция не смогла переправиться через Волгу и возвратилась обратно.

Со второй попытки Арбеков добрался до Красного Яра. Было решено дождаться морозов или весны.

В это время под Яицким городком велись минно-подрывные работы. Пугачев лично руководил ими. Уезжая в Берду, он поручает атаману Андрею Овчинникову занять Гурьев, доставить под Уральск крепостные запасы пороха. Овчинников отправился с тремястами казаков.

По пути они прихватили пушки из Кулагиной, Тополинской и Сарайчиковской крепостей. К ним присоединился весь гарнизон Сарайчиковской крепости во главе с есаулом Я. Ивановым. 25 января 1774 года они подошли к Гурьеву. Овчинников понимал, что штурмовать солидную по тому времени крепость – дело нелегкое. На семи башнях и по стенам были установлены 24 пушки, 7 гаубиц, мортира. В отряде же Овчинникова в это время находилось, по одним сведениям, 300 человек и три пушки, по другим – 200 человек при одной пушке.

Овчинников вступил в переговоры. Сначала он направил к атаману Филимонову сарайчиковского есаула Якова Иванова, Ивана Думчева и Семена Жерехова с тем объяснением, чтобы он, Филимонов, безо всякого кровопролития сдался. И Филимонов отказался. Овчинников послал еще одну депутацию.

Депутация «увещевала» старшину Филимонова, чтоб «оной с честью его Овчинникова встретил и сопротивление не чинил». Филимонов опять отказался. Тогда Овчинников приказал взять Гурьев с боем.

Пугачевцы пошли на приступ Бухарской стороной. Со стен, с того угла, где укрывались сторонники царских властей, заговорили пушки. Но огонь не причинял наступавшим существенного вреда – они шли по камышам. Подойдя вплотную, Овчинников «на первый по нем пушечный выстрел бросился на городовые стены, на коих были с той стороны одни бунтовщичьей стороны казаки, и с помощью их в город ворвался».

На дальнейший ход борьбы посмотрим глазами повстанца Ивана Чеганова: «и забравшись снизу от загородного строения, подошедши к градской стене, прямо через оную с помощью предоставившихся в городе казаков, которые нас сами через стены принимали, в город и вошли. И приближаясь к крепи, где старшина Филимонов с офицерами и подобными им находился, начали производить по ним пушечную и оружейную стрельбу. Однако ж напротив, того и он, Филимонов, со своей стороны таким же образом ответствовать не отступали, коей стрельбы не продолжалось более, по примеру, один час, отчего и последовал с обеих сторон урон людей. Сколько, с которой убито, не помню, однако та крепь нами штурмована». Комендант Мякишин был убит. Небольшой отряд Филимонова бежал, но был настигнут.

26 января выносится смертный приговор Филимонову, священнику Д. Семенову, писарю Жерехову – всего девяти сторонникам правительственных властей. Конфискуются денежные средства и ценности у купца Кулпина, переведенца Аршинова, священника Н. Иванова. Позже, по распоряжению из Уральска, реквизировали «множество разных вещей» у богатых казаков И. Щапова и И. Иванова.

Отдав последние распоряжения, Овчинников покинул город. С ним отправились на помощь Пугачеву повстанцы Гурьевской, Сарайчиковской, Тополинской крепостей и форпостов. В обозе везли 60 пудов пороха.

В начале февраля красноярский комендант подполковник Пирогов сообщил губернатору Кречетникову, что Гурьев занят пугачевцами. Подробности Пирогову поведали бежавшие из Гурьева купец Кулпин и переведенец Аршинов. Пирогов умоляет астраханский магистрат выслать полтысячи калмыков, «дабы от чего (боже сохрани!) сверх чаяния не смогло последовать и здесь такого злого примера по нападению от тех изменников в соединенных силах с кайсаками».

Кречетников сам был в панике: он боялся, чтобы гурьевцы не перебросили пожар в Астрахань. В письме в Сенат (9 марта) губернатор высказал опасение, как бы сам Пугачев, уходя от преследования, не возымел намерения через Астрахань «при помощи киргиз-кайсак пробраться на Кубань». Усиливается патрулирование морских вод у волжского устья, принимаются меры предосторожности на рыбных промыслах и ватагах вдоль всего побережья от устья Волги до Урала. Страхи губернатора имели основания. В письме от 28 марта 1774 года он с большой тревогой говорит о «появившихся по рекам Астрахани русских воровских партиях». Кречетников требует от городского магистрата срочно послать «на поимку и искоренение» не только все воинские команды, но и «вооруженных людей» с рыбных ватаг, а также обыкновенных градских жителей».

10 марта снаряжается бот к устью Яика узнать, «нет ли замыслу приехать к Астрахани». Началась подготовка новой карательной экспедиции. На этот раз ее организацию Кречетников взял в свои руки. Вину за провал первой экспедиции он возложил на оберкоменданта В. Левина и губернаторскую канцелярию, обвинив перед Сенатом в «крайней слабости». Теперь Кречетников потребовал от Левина все мобилизовать на освобождение Гурьева и форпостов; «покуда они все там (повстанцы) не истребятся и город от них не отберут, без того ни о каких невозможностях не репертовать».

Из-за всеобщего брожения в Астраханской губернии и ее окрестностях, формирование экспедиции закончилось к середине марта. Карательный корпус состоял из 3-й легкой полевой команды, в которую входило 700 человек пехоты и кавалеристов при 4-х орудиях, рота Арбекова, 200 донских казаков, 300 калмыков и 150 человек вызвались из Царицына. Возглавил экспедицию командир второго батальона подполковник Е. Кандауров. Если не удастся взять Гурьев военною силою, Кречетников требовал сжечь его. «Всех их дома огню предать!» – рычал в напутствие рассвирепевший крепостник.

Для блокады Гурьева с моря и с целью отрезать путь повстанцам на Мангышлак, «к туркменским или персидским берегам», капитану первого ранга И. Токмачеву отдается распоряжение подготовить судно и исправного сержанта с 30 солдатами «самых отборных людей».

26 марта корпус Кандаурова уже находился в пути. Получив сведения о расположении Пугачева под Татищевой и Оренбургом, губернатор направляет предписание Кандаурову «паче всего самого их начальника Пугачева предостерегать…». От генерала Мансурова, занявшего Яицкий городок, Кречетников потребовал прислать подкрепление Кандаурову. Струняшев пытался усилить оборону Гурьева, он направлял в крепости по Уралу призывы к казакам прийти на подмогу гурьевцам. С таким поручением «на 6-й неделе поста» выехал казак Гурьевского редута Иван Тудаков. Гарнизоны Тополинской и Кулагиной крепостей высказались за уход в Гурьев. Но поскольку Уральск был занят (16 апреля) правительственными войсками, миссия Тудакова осложнялась. Зажиточное казачество Кулагиной крепости заколебалось, кулагинцы решили вступить в переговоры с казаками Калмыковой крепости и поступить так, «как те присоветуют». Серьезной ошибкой было и то, что они отказались от поддержки бурлачества.

Калмыковцам Тудаков говорил: «Надобно всем непременно идти в Гурьев, там место крепко, да и хлеба много». Он уверил, что в Гурьеве можно «построение загородное сломать и сделать острог, а для пушек и пороха ехать в море и разбивать суда». Тудаков предлагал также третий вариант: «в Гурьеве детей и жен оставить, а самим идти на помощь Пугачеву».

Однако калмыковцы колебались. Ведь до приезда Тудакова там побывает с «увещевательными письмами» посланец Уральска Витошнов. Когда же беднейшая часть казаков уже готовилась к уходу в Гурьев, полковник Матасов, «собрав старшин и согласной стороны казаков, их злой совет пересек». Таким образом, Гурьев поддержки не получил.

Между тем корпус Кандаурова подвигался на город. Сопротивление оказалось безнадежным: каратели имели десятикратное численное превосходство. Неустойчивая часть казаков склонила Струняшева к капитуляции (2 мая).

Начались расправы, многих повстанцев, заковав в кандалы, отправили в Яицкий городок, где их ждали следственные пытки и виселицы. Струняшев умер в тюремных застенках Яицкого городка. Преследовались родственники повстанцев, конфисковались их имущество, рыболовные суда. Некоторые из участников восстания бежали в глухие степные места, скрывались у дальних форпостов.

Начались облавы. Из степи и лесов в Уральск тащили всех, даже семидесятилетних отшельников-раскольников. По крепостям и форпостам были воздвигнуты «виселицы, глаголья и колья».

В Гурьеве насилия продолжались столь долго, что даже князь Г. Потемкин, этот ревностнейший слуга императрицы Екатерины II, в письме к А. В. Суворову вынужден был высказать свое недовольство. Тем не менее, казаки оказывали глухое сопротивление еще и в 1775 году. В мае месяце этого года в Гурьеве поднялась большая паника, в связи со слухами о появлении на Каспии значительных отрядов повстанцев под предводительством атамана Заметаева.

Таким образом, выступление повстанцев нижних форпостов и крепостей, где была сосредоточена беднейшая часть яицкого казачества, различного работного люда и бурлаков, вылилась в более последовательную антикрепостническую борьбу. Поэтому Пугачев рассчитывал вновь собрать здесь ядро казачества, привлечь бурлаков восточно-каспийского побережья и, поднимая казахскую бедноту, потенциальные возможности которой были весьма значительны, попытаться снова развернуть мощное наступление против дворянской монархии.

1974