Читать книгу Когда сосна плачет - Виктор Васильевич Кабакин - Страница 7

Институтская молодежь скинулась и устроила очередной выпивон, или как здесь называли – посиделки. А что еще делать, если делать нечего?

Впрочем, подобные посиделки бывали и раньше, Устраивались они по любому поводу, в самой дальней комнате, что на краю коридора. Сюда ученые, разработчики, проектировщики, конструкторы, лаборанты ходили на перекуры, которые иногда продолжались часами, поскольку то и дело разгорались нешуточные споры на самые разные темы. В институте царила относительно свободная атмосфера, и молодые гении, не стесняясь, говорили обо всем: о политике и власти, о спорте и искусстве, о коммунизме и капитализме, и конечно, о космосе и космических кораблях. И нередко в горячих дискуссиях, выглядевших порой со стороны как некие жесткие разборки, ибо спорщики не стесняли себя этикетом, рождались серьезные идеи, которые потом воплощались в важные приборы, конструкции, научные открытия и диссертации.

Мародин не любил подобные мероприятия, да и в спорах почти не участвовал. Он предпочитал размышлять в одиночку, и чаще всего ему хорошо думалось даже не в кабинете, а где-нибудь на стороне, например, когда он ехал в метро или электричке. Он мог при этом думать о чем-либо постороннем или читать книгу, а нужная мысль словно сама находила его и, на первый взгляд, всегда неожиданно. Но Мародин по опыту знал, что ничего случайного никогда не бывает, эта мысль уже когда-то неясно зародилась в нем, долго находилась в зачаточном состоянии, блуждала в тайниках подсознания, а теперь наконец проявилась.

Сергей тут же начинал разжевывать возникшую идею, крутить ее со всех сторон, пробовать, как говорится, на зуб. В такие минуты он чувствовал себя первооткрывателем, лицо его блаженно улыбалось, а находившиеся рядом люди смотрели на него с недоумением. Но Мародин ничего вокруг не замечал. Он внутри себя самозабвенно творил, и когда приходил в институт, у него уже было почти готовое решение.

…Когда в «курилке» появился Мародин, вечеринка была в самом разгаре. Возле дивана, который нередко служил спальным местом для чересчур захмелевшего «посидельщика» или заработавшегося до поздней ночи специалиста, стоял овальный стол, заставленный несколькими бутылками водки, тарелками с нарезанным черным хлебом, двумя банками тушенки и банкой килек в томатном соусе. На диване сидела жена Мародина – Алла, и два молодых человека из соседнего отдела усиленно ухаживали за ней, а она, любившая веселые компании и флирт, довольно улыбалась. На нескольких стульях вокруг стола сидели еще несколько парней и некрасивая девушка по имени Лариса.

Мародин, не церемонясь, велел одному ухажеру освободить место и присел на край дивана, рядом с женой.

Разговоры, как обычно, велись на одну и ту же тему – что происходит в стране, в институте, и вообще, как жить дальше.

– Такая великая страна, казавшаяся несокрушимой, рассыпалась, словно карточный домик, – мрачно говорил молодой ученый с усиками и бородкой клинышком под Ленина. – Обидно, очень обидно. – Он покачал головой. – Если бы мне такое сказали пять лет назад, я бы этого негодяя высмеял да еще набил бы ему морду.

– Протухла страна. С самой головы сгнила, – лениво возразил ему другой молодой ученый с бритой под ноль головой, которая блестела, как помазанная маслом. – Любая рыба портится с головы.

Это были два великих спорщика, причем они яростно дискутировали обо всем, о чем бы ни заходила речь: науке ли, литературе, политике… И если один что-то утверждал, то второй тут же ему возражал.

Но сейчас спор у них своего развития почему-то не получил. То ли тема оказалась слишком болезненная, то ли уж слишком избитая. О чем тут говорить, когда все и так ясно.

Между тем институтское общество давно разделилось на два непримиримых лагеря. Первый включал в себя тех, кто горько сожалел о мощной в свое время и нынче утраченной стране и не принимал новые веяния, считая их шагами к пропасти – это было в основном старшее поколение. Второй лагерь – кто, наоборот, радовался слому старому и верил, что теперь-то и начнется настоящая жизнь. Это были более молодые.

– Надо кончать с совковым мышлением и образом жизни, – говорили они. – И приобщаться к общечеловеческим ценностям, к ориентирам, по которым живет весь цивилизованный мир.

Некоторые склонялись к мнению, что надо уезжать из страны.

– Там свобода, там нас оценят, – говорили они, – там мы будем нормально работать и достойно жить.

– Это предательство, – утверждали их оппоненты. – А вы – крысы, бегущие с тонущего корабля.

– А что? Ждать, пока мы все благополучно потонем? – горячился бритоголовый. – Кстати, помните знаменитый опыт с крысами. Если крысу долго не кормить, то она начнет пожирать себе подобных. Становится вопреки своей природе крысоедом. Почему? Ее поставили в такие условия, когда жгучий голод затмевает все другие инстинкты.

– Ты это к чему? – усмехнулся Мародин.

– Это я к слову. Хотя можно, при желании, провести некоторую аналогию. Как мы сейчас живем – без цели, без работы, без денег, без перспективы? Очевидно, кому-то надо было опустить нас до такого, чуть ли не скотского состояния. Другого объяснения у меня нет. Любое иное истолкование не вписывается в логику здравого смысла. Вот и остается нам только пожирать друг друга.

– Ты желаешь стать «крысоедом»?

– Нет, конечно. Но я не хочу, чтобы кто-то сожрал меня. Не желаю. Это противоречит моей человеческой природе. Я хочу иметь крепкую защиту от разных хищников.

– Когда-нибудь кончится нынешнее смутное время, и мы снова заживем нормально, – сказал смуглый, скромный, обычно малоразговорчивый юноша, сидящий в углу.

– О, даже Молчун заговорил, – насмешливо сказал бритоголовый. – Ты наивняк. Когда и чем оно кончится – никому неизвестно. Мы же с вами математики и привыкли к точным расчетам. Давайте, как говорится, померяем жизнь алгеброй. Один неумелый политик сознательно или по глупости поставил страну на грань распада. Это, как говорится, вводная. А что из этого вытекает? Страны не стало, а ее население впало в нищету и раздор. Частный случай – наш элитный институт, оказавшийся на грани разорения. То, что еще недавно составляло престиж страны – ракеты и спутники – теперь никому не нужны. Что? Не так? Вам нечем возразить?

– И все-таки не надо никуда уезжать, – задумчиво сказал Мародин. – И в наших условиях можно сделать что-нибудь стоящее.

– Тебе хорошо так говорить, Мародин, – ядовито парировал бритоголовый. – Ты, конечно, уже кое-что придумал. Может, решил в коммерцию податься? Это нынче модно. Ты у нас всегда отличался оригинальностью, индивидуальностью и всеядностью.

Что он подразумевал под последним словом, никто так и не понял. Сам же Мародин, по своей привычке, выпад оставил без внимания. Он долго рассматривал тарелку, на которой лежал кусок хлеба с килькой, а потом произнес:

– А что вам мешает заняться коммерцией?

– Я ученый, – запальчиво закричал молодой человек с красивой бородкой, сидящий напротив Мародина. – А не коммерсант.

– И я ученый, – подняв сонную голову от стола, сказал вечно пьяный Юрий Леонидов. – И останусь им навсегда. И пусть подохнут все мои враги.

Он так резко взмахнул рукой, что если бы ее не удержал сосед по столу, часть посуды оказалась бы на полу. Юрий снова опустил голову на стол и задремал. У него после хорошей выпивки были две привычки: или тут же засыпать, или его тянуло на разговоры и подвиги, и тогда он переходил из кабинета в кабинет, где одни встречали его со смешком, а другие сердито гнали.