Читать книгу Хвост фюрера - Владимир Козлов - Страница 14

Часом позже у него в доме появится долгожданный и дорогой гость Пётр Барс. Глеб ждал его со дня на день, так – как получил недавно телеграмму такого текста:

«Буду на днях с визитом…» Пётр.

В бостоновых брюках, заправленных в хромовые сапоги, и одной рубашке он будет, стоять перед Глебом, и улыбаться, сверкая золотым ртом. По его виду нельзя было сказать, что он болен туберкулёзом.

Друзья обнялись, крепко похлопывая друг друга по спине, а Дарья сразу начала замешивать тесто на пироги.

– Как здоровье брат? – спросил Глеб, – я думал, ты серьёзно болен, а ты весь блестишь и светишься. Никак подлечился?

– Я здоров, как бык, – сказал Пётр, – и никогда не болел, а на больничку пришлось спрятаться. В розыске я по непонятному делу. Могут накрутить хвоста ни за что, а мне не в кайф сидеть за чужие грехи. Вот когда разгребут это дело, тогда я смело буду ходить по – своему городу.

Глеб взял с полки кошелёк и, засунув его в карман брюк, сказал:

– Пошли – ка мы с тобой на Кубик сходим, и там за пивом ты мне расскажешь о своих мытарствах, пока Дарья на стол готовит. У нас можно не прятаться. Легавых здесь не бывает. Меня давно не проверяют, знают, что я работающий инвалид, живу рыбной ловлей да плотничаю помаленьку. Одному племяннику дом пристроили, сейчас второму варганим.

– Вижу, как вы развернулись, – произнёс Пётр, – я, когда приезжал сюда в шестьдесят третьем, на этом месте стояла самая настоящая завалюшка. А сейчас подходил к дому, смотрю, хоромы возвели.

– С твоей помощью Пётр, – пропела Дарья, очищая руки от прилипшего теста.

Они вышли на улицу, и пошли к пивному ларьку. Недалеко от него паслись на лугу бычки и козы.

– Закуски тут много гуляет, – заметил Пётр.

– Тут и уткам привольно живётся, – сказал Глеб – и, проходя мимо годовалого бычка, привязанного к столбу, похлопал его по боку. – А это наш Семён, – к зиме на мясо пустим.

Взяв в ларьке шесть кружек пива, они приземлились рядом на травке под раскинувшим свои ветки клёном. Здесь была небольшая тень, и солнце не так сильно докучало им своими палящими лучами.

– Так что за дела у тебя там непонятные? – спросил Глеб, – чувствую дело с оскоминой?

Пётр достал Беломорканал из портсигара и, постучав мундштуком папиросы о его крышку, сказал:

– Ты «нашим» на сходке не говори, что я у тебя? Я когда в непонятное дело попал, всех предупредил, чтобы тебе не говорили. Всё – таки ты меня короновал, – стыдно было, что меня какая – то сявка разула. Думаю, сам разгребу этот мусор, тогда появлюсь у тебя. А попал я действительное в серьёзное дело, и помочь в этой заварухе мне можешь только ты. У тебя награды и внешность солидная, больше не на вора смахиваешь, а на бравого офицера. Надо тебе как – то съездить в Ригу. Я не говорю прямо сейчас собираться в дорогу. Надо списаться с киномехаником и хорошо подготовиться к поездке. Понимаешь, вышку мне могут дать не разобравшись. Замочили отставного генерала в городе Риге, по фамилии Березин, зовут Матвей Всеволодович. Замочили прямо в квартире, вместе со своей бабкой. Это был не простой генерал, – герой Советского Союза, работал до своей смерти в Наркомате внутренних дел, то есть сейчас КГБ. Убийцы забрали у него некоторые трофейные ценности, ювелирные изделия, фарфор и кучу бабок. Может на меня бы и не подумали, если бы этот генерал не жил подо мной. Это не моя квартира была, – я жил там, у капитана дальнего плавания, брат которого работает киномехаником в Риге. Погоняло, у него на зоне было, – Финн. Мы с ним в нормальных отношениях были на последней зоне. Ему я доверял как самому себе. Он мужик кремень лишнего не сболтнёт и косяков не нарежет. Грамотный, – на морехода учился. Так вот, когда менты начали пронюхивать у соседей про убийство, я сразу пятки намазал оттуда. Верняк, бы на меня подумали.

– А что ты думал, менты про тебя очерк в журнале Огонёк напишут, как о хорошем соседе? – засмеялся Глеб.

– Я бы не против очерка был, – поняв шутку друга, сказал Барс и продолжил:

Менты, конечно, дознались у соседей, что подозрительная личность жила некоторое время в квартире капитана. Пришли с обыском в хату, а там повсюду мои отпечатки. Раз плюнуть им было, чтобы узнать, кто проживал в квартире капитана, и устроили за мной охоту. Я рванул домой в Новочеркасск, а меня и там пасут. Пришлось спрятаться в Черновцах в одной из больниц. По протекции этого самого киномеханика Финна, – меня пристроили там сторожить морг. Ты понимаешь мне вышка корячиться, а я не при делах. И срок прошёл приличный со дня убийства, – но легавые и рогом не шевелят. Падлы зациклились на мне, – других гастролёров искать не хотят. Думаю, сам найду мокрушников и заставлю пойти с повинной. Весь преступный мир подключил к этому. Но те затаились, не выкидывают ворованные вещи на продажу.

– И много добра было? – поинтересовался Глеб.

– Там пару картин дорогих пропало, вроде восемнадцатого и девятнадцатого века. По ним я и думал найти убийц. Коллекционеров тоже всех предупредили, чтобы цинканули, если что – то всплывёт похожее. Но есть у меня подозрение, что замочили и ограбили генерала случайные люди. А таких пассажиров искать, – хуже нет. Боюсь, сбагрили они всё добро, какому-нибудь иностранному морячку? Тут уже пиши – пропало. Бегать и прятаться в подполье мне уже надоело. Я уже на пределе. Чую, амба подкрадывается ко мне, а я могу не выдержать и дать старт своей нервной системе. Понимаешь, за всю масть, стартану.

Глеб выслушал Петра до конца и залпом выпил пиво. Затем, утерев ладонью губы, спросил:

– А как ты в Ригу попал, чего тебя туда понесло? – поставил он на траву пустую кружку и взял тут – же полную кружку.

– Христослава я одного пас там с биксой. Они первого мая умыкнули у меня, кожан с вешалки в котором лежало три штуки бабок и волына с полным магазином и запасной обоймой. Понимаешь, познакомился я с ними на реке Аксай после демонстрации. Пивка пошёл попить, а там давка за ним. Вижу по фотографии, вроде своих кровей парень стоит у амбразуры. Я ему пару пальцев показал, чтобы на мою душу взял две кружки. Он меня понял и купил пива. Звали его Арсен, – он армянин по национальности, но больше похож на славянина. С ним сероглазая с толстой косой была бикса по имени Лайма. Ничего женщина, ядрёная, – на иностранку похожа. Мы за пивом разговорились, и после я их пригласил к себе на хату. Она не моя была, а съёмная для лихой жизни. После освобождения не хотел стариков своих стеснять и снял себе хату в центре города. Там водочки под селёдочку выпили, а потом вино пивными кружками пили. Я в отруб ушёл, а проснулся, кожана нет на вешалке. Короче стал я ходить жохом эти дни, ни денег, ни крова. Платить за хату нечем. И как назло лопатники худые под руку попадались. Тогда я в общаке у старого Зубра в Ростове взял десять косых и направился в Ригу. Он до тебя воровскую кассу держал. Кстати я, что взял из кассы, – сегодня пополню. Вклад сделаю приличный, но не деньгами, а золотыми цацками.

– Знаю я Зубра, – сказал Глеб, – он мне и передал кассу в полном порядке. Честный был вор, сейчас на покой ушёл, но не по возрасту, а по здоровью. Астма у него сильная и глуховат, стал на оба уха.

Глеб напряжённо посмотрел в лицо друга:

– А цацки, откуда взял? – спросил он.

– Мне всех больше пушку было жалко, – ушёл от вопроса Пётр, – она не моя была, а Принца из Питера, – расстроено заявил он. – Я могу с ней подвести Принца. Вдруг она у него замазана. Тогда считай, я кореша своего просто технически сдал, сам не ведая, что со мной такая непруха может произойти. С меня воровской сходняк за это может спросить за всю масть. Подвижки уже пошли по этому вопросу, могут свои же приговорить. Принц всё – таки тоже не рядовой вор. Его Корень короновал, а этот подобных вещей не терпит, без разговора выпишет мне на сходняке нож в бок. И его все поддержат. Тем более я с Корнем никогда в тесных контактах не был.

– Конечно, ты в этом случае неправ, – глубокомысленно покачал головой Глеб, – если взял чужую вещь, то должен её хранить, как зеницу ока. Но ты не забывай, на сходняке у меня тоже веское слово имеется и не последнее! И за мной стоит Гриша Часовщик. А он слова не позволит никому лишнего сказать, даже Корню. Так, что особо не переживай об этом?

Пётр тяжело вздохнул, затем заскрежетал зубами.

– Благодарю, конечно, тебя за добрые слова. Только ты Таган меня не учи? Я к тебе не за нравоучениями приехал, а как к верному и надёжному товарищу за помощью. И так настроение тухлое, – хоть в петлю лезь. Короче, прожил я больше месяца в Риге, облазил почти все злачные места, но не нашёл никого. А с цацками отдельная история случилась.

– А с чего ты взял, что эти пассажиры в Риге должны были быть? – отпив пива, спросил Глеб.

– Когда на Аксае пили пиво, они говорили, что собираются туда. Эта Лайма родом оттуда и в данный момент находится в отпуске. Она мне пропуск показывала, на Рижский завод, но вот какой убей, не помню.

А этот Арсен говорил, что живёт в Новочеркасске и Лайма без пяти минут его жена. Его дом я после нашёл, – Заназян Арсен действительно жил со мной в одном городе. Отец его в снабжении работал на мясокомбинате, – он мне и сказал, что сын его выписался из города и уехал в Прибалтику, а куда именно не знает. Когда я из Риги нарезал ноги, вернулся в Новочеркасск. Тогда я твёрдо решил проверить хату этого армянина. Думаю, может какие бумаги или письма найду от этой Лаймы. Среди белого дня отмычкой вскрыл хату. Облазил всё, ничего такого, что помогло отыскать крыс, не было. Забрал фотоаппарат Зоркий в буфете и все проявленные плёнки. Думаю надо будет их проверить не исключено, что там могут быть их рожи? Ты знаешь, и подфартило мне сильно, – ребята мне напечатали пол чемодана фотографий этой парочки. А мимоходом я в этом буфете взял пачку денег и шкатулку с цацками. И уехал в Черновцы. Но армян никуда от меня не денется. Я его падлу достану, даже в том случае, если он на вершину Арагаца заберётся.

– Фотографии есть, – считай, что они в капкане у нас, – посулил Глеб, – только дай время!

Пётр даже позеленел от злости. По его хищному взгляду Глеб понял, что тот использует все средства, чтобы не упасть в грязь лицом перед ворами.

– Этот киномеханик, на чьей квартире я жил мог бы мне помочь в их поисках, – сказал Пётр, – но мне носа нельзя туда совать. Сразу заметут за генерала и его картины. Финн точно знает, что я не убивал генерала. Страховал он меня, в то время, когда я в оперном театре карманы у вельмож чистил. Но не будет же он такое алиби мне создавать. Я там шесть кучерявых лопатников взял.

– Как он тебя там страховал? – удивился Глеб, – ты же всегда один на дело ходил.

– Ну не совсем страховал, а подвёз к театру, и после спектакля встретил на кинобудке.

– А не мог он за это время, пока ты «работал» в оперном театре, сам замочить стариков?

– Выкинь это из головы, – возмутился Пётр, – Финн, хоть и не вор, но законы наши чтит и не нарушает, даже по пустякам. Ему на зоне доверяли, и я ему протекцию давал на его коронование. Но он отказался из-за брата: «Говорил, что тот может лишиться своей драгоценной работы, имея в родстве вора». Мы его поступок оценили по уму. Зачем было хорошего парня, который в первую очередь беспокоится о своих родных втягивать в нашу блатную и ограниченную многими благами жизнь. Ты же сам эту идеологию мне толкал. Так, что Глеб полагайся во всём на него. Этот человек проверенный в наших делах! Он для меня так – же близок, как и ты! И если ты армяшку зацепишь и заберёшь пушку с деньгами, отсчитай ему одну треть из тех денег. Я его обязан отблагодарить.

– Хорошо я понял, насчёт Финна всё, – буркнул себе под нос Глеб, – тогда ты мне скажи, что это за картины были?

– Таган я не силён в живописи, но наводку мне верную дали воры. Они кое – что разнюхали, короче надо искать одну картину с дворцами Дрездена. Цвингер вроде называется?

– Сейчас, сейчас, – проговорил он и, похлопав себя по карманам, достал записную книжку.

Открыв в нужном месте страницу, он прочитал:

– Именно как картины называются, мне не удалось узнать, но художников я записал: – итальянец Бернард Беллотто и немец – пейзажист Карус Карл Густав. Картины старинные восемнадцатого и девятнадцатого века. А вот какие ювелирные изделия были у генерала, мне не известны. Эту информацию мне не удалось узнать. Правда ещё одна примечательная вещь есть, – это из кости вырезанная голова Пифагора, она же и чернильница. Но она ценности большой не представляет, – её просто выкинут и всё. Зачем им палится на мелочи. Понимаешь, Глеб у меня нервы уже сдают! Я на грани срыва! Тюрьмы я не боюсь, но под свинец голову ментам свою подставлять не хочу. А если уж погибать, то знать за что! Придушу несколько ментов, не так обидно помирать будет! Я ведь кроме тех сук в лагере никого не убивал по жизни, но там была война за идеи. И мы с тобой на волоске висели тогда. Меня долго крутили следователи, но доказательств у них не было и свидетелей тоже. Потом меня кинули в Кировскую область. Там тогда затишье было, – ни одной суки на зоне не было. Оттуда я и освобождался!

Глеб взял очередную кружку пива в руки и сдув уже осевшую пену, сказал:

– Я недавно узнал, что свидетель нашей резни в бараке был, и его тоже крутили легавые, но он не продал нас. Помнишь моего земляка латыша Нильса, который горячую картошку ел с кожурой около костра?

– Проволокой подпоясанный бушлат? – спросил Пётр.

– Да именно он, – утвердительно сказал Глеб, – вон голубой дом под шифером стоит с разобранным крыльцом, – показал пальцем Глеб, – там он живёт. Пока мы с суками бились, он сидел на печке, укутавшись в бушлат, и дрожал. У него перед ужином сапоги подменили, и в столовую он не пошёл. А тогда, как ты помнишь, ливень перед бунтом сильный прошёл, – босым в столовую не пойдёшь?

– Этот день я никогда не забуду, – допил своё пиво Пётр, – но ты мне добавил ещё одну головную боль насчёт латыша. Он ведь вломить нас может за всю масть и в любое время. Сердечко ослабнет и сдаст нас архангелам. Может прибрать его к грунту? Спокойней жить будем.

Глеб перетянул ремни на протезе и, постучав по нему пальцем, сказал:

– Удачную ногу мне Цезарь смастерил, ни один ортопед так искусно не сделает. А насчёт Феликса я тебе скажу вот что – если до этого не сдал, то не сдаст и позже. Надо верить людям! У него был повод мне отомстить. Я когда в прошлом году освободился, круто с ним поговорил. Ему бы в обиженную рощу уйти и отомстить мне, а он проглотил обиду и молчок. На завтра я его пригласил на рыбалку с ночёвкой. Если у тебя есть желание вдохнуть ночного волжского воздуха и отведать ухи из стерляди, поехали с нами? У тебя будет возможность его прощупать. Прижимистый конечно мужик, – но не сволочь. Это я тебе точно скажу. Я за всё время как освободился, подлостей от него не видывал и это я ценю! Соседи все говорят, что его тюрьма перековала в лучшую сторону. Так, что не надо его мочить, к тому же его сынишка Карп дружит с моими племянниками. Лучше не мешкай, а рви завтра на природу с нами? – Не пожалеешь! У меня лодка с мотором солидная, как скутер бегает по воде. Вон на приколе стоит, – показал он рукой на привязанную цепью лодку к мосткам.

– Мне бы не хотелось светиться, – сказал Петр, – тем более, перед теми, кто меня знает.

– Вот за этой рекой стоит остров, – кивнул Глеб на раскинувшую гладь речной воды. Отвезу тебя туда, если, что, ни одна собака не найдёт. Там живёт деверь моей сестры Егор, он на острове полновластный хозяин. Больше там никто не бывает. Мальчишки, правда, заплывают иногда на своих челноках морковки с колхозного поля подёргать, и то рядом с берегом. Собак боятся Егоровых, а больше никто носа туда не суёт. Заказник там, понял?

Пётр сощурил глаза и наморщил лоб. Было видно, что он сосредоточился с мыслью:

– Мне нравится твоя затея, но я не одичаю на этом острове? – спросил он.

– Кончай Петя шебуршить кошёлкой? – Остров это конечно преувеличение. Туда зайти с четырёх сторон можно, но далеко и опасно. Гиблых мест полно. Только одна дорога хорошая, – это мост, который в летнее время охраняется колхозом. А второй мост понтонный, но его часто разводят. Там заказник и земля колхозная, сажают овощи и кукурузу. Переждёшь там трохи, а стряпчим Рижским надо подкинуть версию, чтобы работали в другом направлении.

– Что ты надумал Глеб? – оживился Пётр.

– Есть у меня идейка одна. Надо им срочно отправить депешу, но сбросить конверт в почтовый ящик необходимо в другой области, чтобы не приманить сюда ментов. Ты, как знаешь, войну я закончил в Берлине и повидал там всякого. Некоторые наши командиры из высшего состава дербанили и произведения искусств, и продовольственные склады в Германии. Да и не только это, – мели всё ценное. Я знал одного майора Залыгина, – он крохобор, даже детскую одёжку в одном богатом доме набил целый чемодан. Думаю, твой генерал был подобие этого Залыгина. Хапанул на скоке, какой-нибудь музей или богатый дом вместе со своими подручными и жил всё это время припеваючи. Войны уже нет, считай больше двадцати лет. В кого за это время люди превратились, мы не знаем? Кто – то лучше стал, кто – то хуже? Мы с тобой ворами, к примеру, стали. А в кого превратились те люди, кто был с генералом рядом на фронте, и именно те, с кем был он в Германии? Я думаю, эта мысль стоящая, и они переключаться проверять его фронтовиков и на время тебя забудут. Картины эти я полагаю, принадлежали музею или каким-нибудь знаменитостям. Цвингер мне кажется это музей в Дрездене, – земля, относящая Саксонии? Там хозяйничали больше янки, но русские солдаты на Эльбе с американцами братанулись. Я – то там лично не был, но когда с войны ехал со своим другом Коляном, мне один летёха в эшелоне рассказывал, как пили с ними виски и закусывали «вторым фронтом», – так назывались американские консервы. Конечно, по этому Цвингеру нужны уточнения, возможно, я ошибаюсь? Сам понимаешь, иностранные слова для меня давно не феня. Могу с ними и косяков нарезать. А про твои проблемы я краем уха слышал, но не дёргался напрасно. Ждал от тебя уточнений.

– А ты голова! – потёр руки Пётр, – мне в голову не приходила такая мысль, а ты вот как – то допёр.

– Природу стал любить до невозможности, особенно Волгу, вот с неё и навеяло, – кинул он в реку подвернувшийся камень. – Бывает Пётр, заедешь в какую-нибудь заводь или затон. Ты один на один с водой, удочкой и своими мыслями и больше никого. Такое нашествие порой приходить, что диву даёшься. Чего только не передумаешь в это время. Или беру ночью телогрейку, стелю её у реки и ложусь созерцать рассвет. Свою я жизнь всю пережевал, так, что зубы последние выпали. Жалко в душе, конечно, те потерянные годы, но от воровских идей, я никогда не откажусь, не смотря, что я через день хаваю стерлядь и пью пиво. Я по жизни вор. Вором и умру, но постараюсь ментам не попадаться. Мне по статусу не положено сейчас криминалом заниматься, и ты знаешь почему? Но кое – кого надо урезонить в городе, чтобы не мешались под ногами, – и он рассказал о недавней стычке с Дыбой.

В это время сзади на клён села стая воробьёв и стала многоголосо чирикать.

– Хорошо, что не вороны прилетели, – чуть с радостью сказал Барс и поднялся с травы, – а то эти чернокрылые твари накаркали бы нам беду. У них это часто получается. Хотя я и не особо суеверен.

Подойдя к реке, он вымыл руки в ней. Затем вытер их о свои бостоновые брюки и вернулся к Глебу:

– Ну, ты даёшь Глеб, я же лично мазу за тебя держал на сходке. Вопрос о замене кассира стоял ещё перед твоим освобождением. Хранитель общака, – это почётно и ответственно, ничего святее для него в жизни не должно быть! Ты Глеб честный, хладнокровный и не нервный вор. Горячку не споришь в критический момент, а эти качества являются самыми надёжными для держателя кассы. И твоя липовая нога всегда будет замазывать глаза легавым. Правильно ты поступил, что не ввязался в большой конфликт. Ты оберегаешь кассу, мы оберегаем твой покой. Ты человек с заземлением, то есть неприкосновенный, как Член Правительства. Поэтому Дыбе я язык отрежу напрочь, как Чувашу, сучонку зачуханному.

– Вот этого не надо делать. Я поэтому к Часовщику не обращался. Он бы сразу заказал этому Дыбе нашу коронную воровскую заточку в сердце. Без ножа можно обойтись, но сделай так, чтобы этот куян бесхвостый, при встрече уступал мне дорогу и кланялся, – наказал Глеб, хитровато щуря глаза. – Да не забудь ему напомнить, чтобы обо мне в городе не распространялся.

– Проще простого, – заверил его Пётр, – теперь скажи мне по секрету: – кассу большую держишь сейчас?

Глеб поморщился и пыхнул в сторону Петра дымом от сгоравшей сигареты. Потом без заминки произнёс:

– Пётр ты мой друг и вор в законе, а от воров у меня секретов нет, потому что каждый вор, пополнявший эту кассу, имеет право знать «итого»? На вчерашний день, было двести тысяч новыми, не считая драгоценностей и некоторых ценных бумаг, – известил его Глеб и, посмотрев на часы, сказал:

– Нам пора домой Пётр, Дарья стол уже, наверное, сгоношила, – и, опираясь на трость, встал с травы. Припадая на левую ногу, он зашагал к дому.

– Ого, – воскликнул Пётр ему в спину, – это куш солидный, тебе надо быть осторожней с ним. Не все воры могут быть такими, как ты. Подлюги всё равно найдутся до такого богатства. Так, что Глеб я прошу, береги себя? Но на зубы себе выдели из кассы. Негоже тебе быть без зубов. И вставь все до одного рыжие, – тебе по штату положено золотые слова отпускать. Меня иногда смех разбирает, как менты на всю страну трезвонят, что эпоха воров в законе изжита благодаря, успешной идеологической работы партии и слаженной работе оперативного персонала МВД. Смех, да и только. Знали бы они, как мы богаты и духовно и материально!

Пётр шёл за быстро идущим Глебом позади, сбивая своими хромовыми сапогами одуванчики, которыми был усеян берег. Он не смотрел под ноги, только с опаской смотрел по сторонам.

– Дыбу найдёшь в пивнушке, которая называется «Железка», – на ходу бросил Глеб, – но резать языков никому не надо. Сделаешь ему и его друзьям серьёзное внушение, и хватит с них. Тебе лишняя кровь сейчас ни к чему. Будем надеяться, что архангелы клюнут на мой план и следствие построят в нужном направлении.

– Понял я всё по Дыбе, – мне второй раз объяснять не надо, а план мне твой по душе пришёлся. Правильно пускай менты выходят на этот след, глядишь, и найдут настоящего убийцу, – растянул в улыбке Пётр свои губы и, споткнувшись о валявшую корягу, упал на густую траву, где рукой нащупал связку ключей нанизанных на большое стальное кольцо.

– От большого хозяйства видать ключи? – поднявшись на ноги, сказал Пётр.

– Не иначе Горбун потерял? – сказал Глеб, – он как напьётся здесь у ларька, постоянно с травой целуется. Хороший мужик и при должности, но пьёт горькую без меры. В выходные мы за эти ключи с него сдерём литровку водки или ведро пива.