Читать книгу На переломе эпох. Том 1 - Владимир Земша - Страница 21

Часть первая.
Герои нашего времени
1.19 (84.09). Прошлое. Сампо

Оглавление

Сентябрь 1984 г. Учебный корпус.

– Груп-п-па! Вольно! Садись! – замок так же сел, положил полевую сумку на стол и добавил, – товарищи курсанты, к самоподготовке приступить! Кому нужно в библиотеку, подходите к сержанту Иванову.

– Груп-п-п-а! Встать! Сми-р-но! – вдруг крикнул сержант, увидев входящего в класс препода по ППР.40

– Товарищи курсанты, для вас, как политработников, моя дисциплина является основной. Чтобы я тут ничего другого сегодня у вас не видел! Понято?

– Так точно, товарищ полковник!

Тимофеев, наконец, закончив с конспектами по ППР, вырвал лист для письма:

«…учусь, в целом, не плохо, но по огневой получил двойку. Это потому, что прицелы на тактике посбили. Автоматы вышли не пристрелянными. Всё наше отделение цели не поразило. Одни стреляют над мишенями, пули идут в землю. Другие – наоборот – стреляют в землю, пули – над мишенью. А у меня вообще своего автомата нет. Потому, что у меня гранатомёт. Каждый раз беру чужой. И нахожусь каждый раз в зависимости от прицельного устройства.

На тактике учили нас делать правильно маскировку. Мы сперва БТРы ветками завалили, как в кино. А препод нам навялял сперва, а потом объяснил, что это только в кино так маскируют дилетанты. Это вблизи тебе кажется, что ты замаскировался. А на расстоянии и сверху – отличная мишень в виде зелёной ярко очерченной кучи! А правильно маскировать нужно так, – ветки втыкаются на расстоянии около метра одна от другой, на большей площади. Вблизи вроде всё немного просвечивается, зато издалека не видно. Обычная роща и всё. Но если вокруг нет таких рощ, то маскировать под рощу – себе же дороже будет. Противник всё поймёт. Нужно маскироваться под условия местности, как хамелеон делает. А сверху – сетку нужно растянуть так, чтобы это было похоже больше на пологий холм, того же цвета, что и всё вокруг. А мы до этого просто накинули сетку и всё! Кажется тебе, с двух метров, что замаскировались.

А ещё у нас была обкатка танками во всех положениях. И псих-полосы городского типа: лабиринты, канализация, развалины и полевого типа: китайские галереи, дзот с ямой и фанерой, бьющей сверху, когда туда залезаешь. Ещё отрабатывали наступление с боевой стрельбой, от гранатомёта весь день в ушах после стрельб звенело. А в остальном, в полях сейчас всё как в лагере. До обеда трудишься, после обеда – спишь. Ещё бы не мошка!..»

– Та-а-а-к! Шаталов! Встать! Товарищи курсанты, увижу, кто ещё будет спать, имейте ввиду, мне тут нужны фамилии для трудового воспитания! Одна фамилия уже имеется! Ещё три нужно, так что старайтесь! – замóк, сам, едва было, задремав, потёр красное лицо и скомандовал.

– Груп-п-па! Встать! Сесть! Встать! Комплекс вольных упражнений…

Кровь, разогнавшись по венам, слегка взбодрила всех.

Тимофеев только усмехнулся, ему уже довелось накануне пройти такой «воспитательный курс трудотерапии», куда бы с огромным удовольствием бы попал любой второкурсник. И он продолжил письмо.

«…Наши курсанты, то есть мы, помогают местным СМУ, заводам, даже метро строили! Гражданские, видите ли, взяли «соцобязательства», а военные выполняй в выходные дни, когда гражданские балдеют! А ещё как-то у нас тут была «трудотерапия» в местном экспериментальном хоз-ве. Горы овса. Вот мы его ворочали то на какой-то конвейер, то в какие-то фантастические агрегаты. Один вообще гудел как самолёт, сушилка, вроде. Ну, там нам самим понравилось работать! Накормили нас там гражданские на высшем уровне. Сметана, борщ, молоко. И т. д. Наболтались со студентками. Студенты, увидев нас, сразу как-то «самоликвидировались». Смешно даже! Насмотрелись мы, как руководство в колхозе мечется с работягами. Уговаривает их, те матом на них. Даже не верится, что на начальника можно так вот орать! Эх, не жалею я ни на миг, что поступил в ВУ! На гражданке – бардак! На гражданке – жуть. Да и люди хилые, слабые. Студенты, работяги. Гнилые какие-то, сопляки. Наш замок говорит, что нас с ними и близко не сравнить. Когда наш курс заступает работать, все очень довольны. Это заметно. А мы халтурить не привыкли. Всё делаем быстро, слаженно и качественно! Особенно когда к нам добром и кормят по-человечески!..

Отдельная история – с «шишками». Когда приезжает «шишка», его водят везде, показывают то, чего мы никогда не видели даже. Неужели он не видит, что это всё перед его приездом сделали? Что до его приезда здесь ничего не было! – Если краска свежа, к примеру, значит, ещё вчера здесь было всё ободрано. А особая чистота и новый блеск тренажёров и аппаратуры говорит лишь о их «неприкосновенности» для курсанта. Неужели это сложно понимать, будучи проверяющим? – Если случится мне, когда-нибудь стать «шишкой», я поступлю иначе, я не похвалю, а вздую за это!..»

– Товарищ сержант! Что за богадельню Вы тут развели? Сонное царство! – в аудиторию вошёл препод по тактике.

Замок подскочил, выпучив сонные глаза, зло зыркнул в сторону отрывающихся от парт курсантских голов.

– Груп-п-п-а сми-р-р-но!

– Всё убрать к чёртовой матери! ППР! Посидели потрындели разошлись! Тактика – основа всего! Что бы кроме тактики я ничего тут не видел! И не спать!..

Однако, через примерно полчаса в аудиторию вошёл командир роты, и вскоре вся рота уже шагала по плацу. Что ж, начиналась очередная парадная подготовка к параду в ознаменование годовщины Великого Октября. Особая дата для училища, названного в его честь! Курсантские шеренги одна за другой тупо стучали подошвами сапог по растрескавшемуся асфальту плаца, гремя подковами… Что ж, не зря занятия на плацу именовали «хождение по мукам»…

Наконец, день сгорел. Роты топали на «вечерней прогулке».

– Рота, запе-вай!

Звонкие голоса запевал, пробирая до глубины души, затянули, Рота дружно подхватила:

«Степь изможденная пеплом черна.

Ночь и зловещая ждет тишина.

Там, за курганом, где день догорал,

Чьим-то мечом я, пронзенный, лежал.

Ворон седой не клевал мне глаза,

Ветру ночному беду рассказал,

Ветер проститься со мной прилетел,

Скорбную песню печально запел.

Пел он о том, что в далекой дали

Волны русские в землю легли,

В битве кровавой последней своей

Жен защитили и малых детей.

Пел он и плакал: «Спи крепко, браток.

Я, как и ты, на земле одинок.

Песни мои никому не нужны —

Все в них напевы чужой стороны.

Спи и прощай. Много дел у меня.

Я навсегда свой покой разменял.

Нет мне судьи, но до смерти молю

Господа Бога да матушку Русь.»

Степь изможденная пеплом черна.

Ночь и зловещая ждет тишина.

Там, за курганом, где день догорал,

Чьим-то мечом я, пронзенный, лежал».


Русская народная

40

Парт политработе.

На переломе эпох. Том 1

Подняться наверх