Читать книгу Сопричастность. И наестся саранча - Владислав Ситников - Страница 10

На московских улицах бушевала весна. Воздух был пропитан дурманящим ощущением пробуждения к новой жизни, которое пьянит и беззаботных школьников, и бойких студентов, и вечно спешащих клерков, и даже уставших от жизни вечно недовольных пенсионеров. Одних весенняя капель вдохновляет на подвиги и обещает, что все самое главное еще впереди, других убеждает, что еще не все потеряно, а третьих успокаивает воспоминаниями о том, что все уже было…

– Вам надо обязательно рассмотреть возможность инвестирования в этот уникальный продукт, – молодой менеджер Сбербанка вальяжным тоном выполнял обязательную программу продвижения в массы идеи покупки каких-то структурных нот. Причем уверенность и почти учительская интонация в его голосе явно свидетельствовали о том, что он абсолютно не понимает, что именно предлагает и почему потенциальная жертва должна обратить внимание на пресловутую уникальность. Которой, разумеется, не было и в помине.

– Спасибо, мне только подтвердить перевод. В приложении этого почему-то сделать нельзя.

– Да-да, нельзя. Но позвольте, я вам расскажу об особенностях хеджирования рисков с нашим инвестиционным подразделением, – юноша, который, по всей видимости, еще не окончил институт, почему-то не вызывал у Стаса никакого снисхождения и желания подыграть его напускной профессиональной настойчивости.

– Я пятнадцать лет занимался разнообразными инвестиционными продуктами и прекрасно знаю, что, кроме дополнительной комиссии, которую берут даже с убытков, ничем хорошим это мне не грозит, – Стас ответил несколько более резко, чем хотел бы сам.

– Возможно, вы просто сталкивались с неверными стратегиями, – студент, кажется, бестактности не заметил. Более того, в его голосе почти явно слышалась насмешка, вызванная не столько досадой от очередной неудачной продажи, к которым он уже привык, сколько сомнением в том, что сидящий напротив мог всерьез что-то куда-то инвестировать.

Подавив желание ответить на невысказанный вслух и, возможно, даже надуманный скепсис, Стас поспешил попрощаться с юным банкиром.

Отторжение, которое Ратников испытал только что, заставило его вспомнить о самом себе в таком же юном и дерзком возрасте. Молодой, по-юношески и беззастенчиво уверенный в своем интеллектуальном превосходстве и компетентности, этот сотрудник тем не менее не был похож на Стаса в те годы, когда тот только начинал свою карьеру. Менеджер буквально источал наследственное благополучие, которое напрочь лишало его чувства неуверенности и страха от того, что ошибка может привести к карьерному провалу. В случае неудачи юноша располагал большим запасом дополнительных попыток, который ему, несомненно, обеспечивала поддержка родителей. Хороший костюм, щеголеватый тонкий галстук и дорогие часы Audemars Piguet – все это было куплено не на скромную зарплату начинающего клерка.

В его возрасте Стас мог об этом только мечтать. Однажды он наивно принял за искренний интерес шутку одного из заместителей Галины Борисовны о подаренных ему отцом по случаю Нового года простеньких кварцевых, в стальном под золото корпусе часах Seiko.

– Это же сталь и золото! Эту модель сейчас встретишь даже реже, чем Daytona сталь-золото, – едва заметно ухмыляясь в свои жиденькие кошачьи усы, сказал ему за обедом бывший друг бывшего первого президента банка, который, несмотря на давнее изгнание товарища, все еще оставался бессменным и действующим вице-президентом.

Бывшим другом Александра Евгеньевича Евгений Алексеевич стал еще до того, как тот превратился в бывшего президента. Как это часто бывает, причина размолвки между старыми приятелями крылась не в фундаментальных разногласиях по философским проблемам бытия, а в отказе одного из них от признания смехотворного долга за какую-то веселую пьянку в размере пятисот-шестисот долларов. Сумма и по тем временам была не судьбоносная, но для старых приятелей она стала роковой. С тех пор Евгений Алексеевич навряд ли имел основания жалеть об утерянном товариществе, продолжая делать успешную карьеру банкира и при этом практически не отягощая себя необходимостью серьезно вникать в работу организации.

Сейчас на руке Стаса красовались одобренные когда-то этим же старшим товарищем вечные Breguet, которые он смог купить лишь спустя много лет работы в банке. Да и костюм, причем гораздо дешевле того, в какой был одет юноша из Сбербанка, Ратников приобрел немногим раньше, чем часы. Тогда зарплаты стали выплачивать уже без конвертов, а после очередного повышения ставки по воле всесильной Галины Борисовны Стас впервые перестал мечтать о том, что скоро его семье опять улыбнется удача. Она, казалось ему тогда, уже улыбнулась или по крайней мере начала слегка поднимать уголки соблазнительных губ. На радостях он купил свой первый костюм Boss, казавшийся, по смутным детским воспоминаниям о лихих и тучных девяностых, не стандартной униформой офисного клерка, а символом делового успеха. «Сбылась мечта идиота», – торжественно заявил отцу юный банкир, внося в квартиру кофр, словно это был сундук с сокровищами. Тем более что цена быстро пришедшего в негодность костюма была по меркам его тогдашнего дохода действительно под стать драгоценностям.

В отличие от молодого клерка, которого Стас за все время общения так ни разу и не видел в одинаковых костюмах, он носил, не снимая, этот первый банковский трофей несколько лет. И когда от вечного ерзанья на старых замызганных стульях дилинга ткань слегка протерлась на самом что ни на есть пикантном месте, он нашел вполне естественным скрепить эту «дыру в мечте» простой булавкой, резонно предположив, что если не снимать пиджак, то этого никто и не заметит. Незатейливую конструкцию, конечно, замечали и, вероятно, смеялись за спиной, когда, пробегая по узкому коридору с очередной порцией бумажек мимо тесного кружка стульев, на которых располагался курящий актив женского коллектива банка, Ратников демонстрировал не только проблемы с гардеробом, но и отсутствие в семье человека, способного их решить более действенным и проверенным способом – при помощи нитки и иголки.

Юный менеджер такими тревожащими душу воспоминаниями поделиться, конечно, не сможет. Бедняга! Что он знает о романтике восхождения с последних ступеней социальной лестницы в дырявых брюках? Что он сможет рассказать потомкам о бриллиантовом дыме, который заполонил комнатку дилинга еще гуще, чем знаменитую остаповскую дворницкую, когда в кассе Стасу выдали повышенную по случаю защиты кандидатской диссертации зарплату в размере ста тысяч рублей? Разумеется, этот юноша был сыном состоятельных родителей, который добился своего первого карьерного успеха, когда, не без колебаний, согласился с необходимостью «набираться ума и опыта». Почти наверняка именно так утверждал его отец, договариваясь со знакомым зампредом гигантского государственного кредитного учреждения о стажировке нерадивого чада.

Однако, предполагая это, Стас узнавал в этом амбициозном начинающем финансисте не только и не столько себя. Конечно, он не мог не признать, что ему знакомы и этот легкий апломб в общении, и уверенность в том, что он знает какие-то сакральные тайны инвестиций просто потому, что прочитал книг больше, чем его однокурсники. Сейчас, по прошествии стольких лет, это было смешно, но очень напоминало первые годы карьеры.

Внезапно Ратников понял, что на самом деле этот юнец скорее поздняя копия Паши Самарцева, его старого институтского товарища, который присоединился к дружному коллективу банка спустя несколько месяцев после прихода туда самого Стаса и, конечно, не без его непосредственного участия.

Тот год был насыщен кадровыми пополнениями. Кажется, что Галина Борисовна, наконец, смогла вернуться к реальности, которая все равно держала ее в узком и темном коридоре отчаяния от свалившейся на нее два года назад беды. Консервативная и чуждая перемен, Галина вдруг разом омолодила коллектив. Ей нужно было начинать все заново, возродить то, что она внезапно потеряла, и возродиться самой.

Поэтому, когда Стас пришел к Мирзе с идеей взять к ним в отдел Самарцева, сомнений в успехе этой затеи ни у кого не было.

Идея родилась после их встречи с Пашей перед самой защитой диплома. Ратников откровенно хвастался первыми карьерными успехами, потому что втайне несколько лет завидовал приятелю, наблюдая изо дня в день по дороге к метро, как тот на собственном автомобиле увозит в боулинг очередную подружку. Он живописал прелести своей новой работы, где утро начинается с похода в отнюдь не парфюмерный магазин с поэтичным названием «Ароматный мир», а в конце месяца за это дуракаваляние еще и неплохо платят. Самарцеву такой подход понравился, тем более что он давно хотел обзавестись каким-нибудь солидным статусом, а роль «банкира» казалась вполне для этого подходящей. Поэтому они решили поинтересоваться, нельзя ли и ему, без пяти минут дипломированному специалисту, присоединиться к дружному коллективу Внештрансбанка.

Вскоре Паша Самарцев, одетый благодаря стараниям состоятельного дяди как заправский франт, предстал перед глазами Галины Борисовны.

– А кто у вас родители? – за несколько месяцев знакомства с начальницей Стас уже понял, что суровый тон и манера задавать на собеседовании граничащие с хамством вопросы, которые в лучшем случае вызывали у собеседника оторопь, – всего лишь умелая маскировка и тактический прием. – Не алкаши, надеюсь? Сами-то, смотрю, выпить любите?

– Нет, что вы, – Паша сделал вид, что не заметил очевидной бестактности, держался подчеркнуто деликатно и строго следовал данным ему заранее указаниям. – Родители – врачи, папа – главврач Боткинской больницы, мама сейчас не работает, а дядя… дядя – председатель фонда медицинского страхования Москвы.

Правильно расставлять акценты его научил Мирза, которому новый знакомый сразу приглянулся. Он же заблаговременно сообщил подробности семейных связей Самарцева Галине Борисовне. И это было единственное, что заинтересовало ее в потоке бахвальства от молодого гордеца, в котором она разглядела для себя и для банка новую цепочку перспектив.

Собственно говоря, после этих объяснений Паши вопрос о возможности его трудоустройства был решен, а сети Галины Борисовны пополнил еще один клубок интересных связей, который она много лет будет ниточка за ниточкой вплетать в пестрый ковер своей клиентуры.

Хозяйка Внештрансбанка, наверное, ни за что бы не призналась себе, что создававшийся в те годы коллектив представлял собой собранные воедино кусочки разрушенной мозаики, отражавшей ее представления о том, как бы она управляла банком, будь рядом с ней Давид. Но это было именно так. В каждом новом сотруднике она находила что-то, что хоть отдаленно напоминало реального или возмужавшего в ее мечтах сына. Вот и в Самарцеве она заметила здоровую амбициозность и слегка преувеличенную горделивость, трепетно взращенную на желании во что бы то ни стало оправдать надежды и чаяния родственников. Все это было ей только на руку, а уж обуздать норов зеленых юнцов она всегда сумеет.

Если поверить в то, что банк со временем почти полностью заменил ей семью, то призванная в тот год под ее знамена молодежь стала чем-то вроде сборного образа самого родного человека, которого надо воспитывать в строгости, публично порицать за неверные поступки и все же беззаветно любить, потакая шалостям и капризам.

Стас долгое время ничего не знал о той трагедии и удивлялся неделовой, в его понимании, манере обхождения Галины Борисовны с подчиненными. Впервые завеса мрачной тайны открылась ему лишь спустя почти полгода после трудоустройства. Придя на работу, он неожиданно столкнулся с атмосферой траура, которая, казалось, вырвалась из души начальницы черным облаком и на сутки окутала коридоры банка.

В тот июльский день руководство, включая их с Пашей непосредственного начальника, появилось в офисе лишь к полудню. Одетая в черное Галина Борисовна их к себе не вызывала и на обеде не появилась. А ближе к концу рабочего дня в столовой накрыли для сотрудников столы с разнообразными закусками, бутербродами, конфетами, фруктами и соками. Эта традиция будет неукоснительно соблюдаться все те годы, что Паша и Стас проработают в банке.

Так постепенно с поминок по несбывшимся мечтам и начиналась история новой жизни Внештрансбанка.