Читать книгу Сопричастность. И наестся саранча - Владислав Ситников - Страница 7

Солнце, столь редкий и от того долгожданный гость на московских улицах, заливало своим светом проспект, по которому тянулись плотные вереницы машин. Александр смотрел в окно сквозь линзы новых дорогих очков и неспешно пил кофе, который только что принесла секретарь Наташа.

– Вам что-нибудь заказать на обед?

– Спасибо, у меня с собой, – он передал ей лоток с какой-то едой, которую ему приготовила домработница, нанятая после того, как в его трудовой книжке появилась новая запись, гласившая, что отныне он является президентом банка.

Александру Евгеньевичу очень нравилось это гордое наименование, за которым, правда, положа руку на сердце, кроме заработной платы в пару тысяч долларов США, большую часть из которых он, разумеется, с упоением получал на руки в конверте, не стояло ровным счетом ничего.

Из обширного перечня привилегий, которые грезились ему сразу после того, как он с отцом согласился на предложение Галины, явью, кроме отдельного кабинета и зарплаты, не обернулась ни одна фантазия.

Автомобиль, большой, черный, немецкий, но, правда, пятилетний, он приобрел себе сам. Водителя, которому скрепя сердце ежемесячно отсчитывал из того самого конверта двести долларов, нанял тоже сам, осчастливив кого-то из менее удачливых сыновей их старых соседей по номенклатурному дому. Секретарь Наташа, соблюдая формальные приличия, выполняла некоторые его незатейливые поручения, но, по сути, оставалась личной помощницей предприимчивых брата и сестры. Впрочем, скудный список его потребностей, как то: утренний кофе, заказ столика в ресторане или разогрев домашней еды – едва ли не полностью покрывал перечень деловой активности Александра за весь рабочий день. Благодарная за согласие выполнять функции зиц-президента, Галина Борисовна освободила его от любых реальных обязанностей.

Александр приезжал на работу с весьма деловым видом около 9:30. Стремительно проносился по коридору с газетой в руках по направлению к своему кабинету и погружался в рутину рабочего дня, которая в его случае состояла из чтения прессы и просмотра телевизора. Самым неприятным моментом, который наступал каждое утро и вечер, была неминуемая необходимость что-то подписывать. Каждый раз, когда в кабинет стучали, а бывало это за исключением случаев, когда речь шла о необходимости поесть или выпить чай, лишь дважды в день, в груди Александра рождалось неприятное, тягостное ощущение тревоги. Он не только не знал, что он подписывал, но и всячески старался избавить себя от этого ненужного знания. Он, возможно, даже зажмурился бы, если бы при этом можно было продолжать попадать ручкой в нужное место на очередной бумажке. В эти драматичные минуты он старался представлять, как получает очередной конверт с зарплатой, и холодок отчаяния понемногу покидал его массивную грудную клетку.

Тем не менее он оставался президентом новоявленного «участника» нарождающегося финансового рынка России. К слову, этот титул как нельзя кстати подходил мироощущению Александра. Он напоминал ему о давней тяге к поиску подтверждений благородного происхождения их семьи, которая, по правде говоря, вела свою историю от крестьян Рязанской губернии. Его прадеды в свое время весьма преуспели на волне коллективизации скорее на партийной, чем на сельскохозяйственной ниве, но Александр нес титул президента с достоинством, которое было бы объяснимо, если бы ему довелось быть наследником как минимум высокородного князя.

За возможность насладиться этим ощущением Александр должен быть благодарен своему заместителю, вице-президенту, которым стала сама Галина Борисовна.

– Галочка, – взвалившая на себя большую часть повседневной управленческой рутины Татьяна Васильевна Галкина на правах старой знакомой и соратницы обращалась к начальнице исключительно на «ты», – скажи, пожалуйста, ты посмотрела штатку?

– Да, Тань, только не совсем поняла, почему в самом начале какие-то вопросики везде? Директор, председатель…

– Надо выбрать из нескольких вариантов, – Татьяна пустилась в традиционно подробную лекцию об особенностях действующего законодательства в таком, казалось бы, пустяковом вопросе, как устав кредитной организации.

Несмотря на формальность, оказалось, что, в отличие от обычного хозяйственного общества, где руководителю автоматически присваивалось звание генерального директора, для банка, по словам Татьяны, выбор был существенно шире.

– Президент – это звучит солидно, – Галина Борисовна была тоже по-своему не чужда тяге к определенной пафосности, особенно если ее удавалось достичь бесплатно. – А вообще мне все равно. Председатель правления как-то напоминает колхоз.

Таня с этим безусловно справедливым аргументом согласилась и тем же вечером окончательно отредактировала документы, убрав из штатного расписания отвергнутые варианты названия должностей.

За несколько месяцев, что прошли с момента эпохального квартирного приема на Ленинградке, банк стал приобретать черты настоящей организации, а не полуавантюрного проекта Алика, который до этого не менее вдохновенно занимался дубленками из Турции, подержанными машинами из Германии и прочей традиционной бандитской мелочью тех лет. Правда, тогда еще был жив их отец и все эти прожекты казались не более чем забавой, в то время как настоящее дело, разумеется, оставалось уделом старшего. Теперь его не было. Не было и тех дел, которыми он прославился и запомнился во многих коридорах, где сидели люди с холодными головами и горячими сердцами, но взамен появились деньги… Большие деньги.

Правда, что с ними делать, они решили не сразу. Идею подкинул знакомый валютчик Шурик, который во время очередного застолья у «Мамы Зои» живописал Алику масштабы бизнеса, крутившегося вокруг вьетнамской диаспоры, представители которой трудились в районе Лужников. Вышедшие из-под расстрельной статьи специалисты обмена, как и все в то время, стремились встать на цивилизованные рельсы настоящего бизнеса. «Как у фирмачей». Говоря понятным для этой публики языком, они нуждались в «крыше», в прямом и переносном смысле. Алику эта идея понравилась, став, по сути, первоначальной бизнес-моделью будущего банка. Знакомства сестры и ее опыт работы в сфере финансов добавляли уверенности в успехе, а пресловутые «большие деньги» помогли облечь фантазию в реальность.

Коридоры и пустынные кабинеты бывшего института постепенно наводняли люди. Здесь уже обосновались несколько бухгалтеров, сновали компьютерщики, обустраивались в укрепленной комнате с настоящим бронированным хранилищем кассиры, а их соседями по этажу стали юрист, валютный операционист и даже курьер и несколько водителей. Каждый из тех, кто был призван под знамена Галины раньше, собирал по знакомым, друзьям и родственникам основу будущего дружного коллектива, в котором не было ни одного случайного человека с улицы. Свободных кабинетов с лихвой хватило бы еще на пару десятков сотрудников. Галина расположилась в комнате рядом с президентом, и даже Алик решил, что для важных встреч и переговоров ему обязательно понадобится отдельный кабинет. Сын Галины, Давид, который в качестве перспективы дальнейшего карьерного роста безусловно рассматривал место в кабинете под номером один, временно согласился на стол в общем зале, где и продолжались их регулярные совместные компьютерные битвы со знатоком техники и большим любителем автомобилей «москвич» Алексеем. Позднее своей маленькой уединенной комнатушкой обзавелся и он.

К осени 1995 года в автоматизированную банковскую систему Внештрансбанка стали попадать первые проводки, в кассу потянулись пока еще тонкие ручейки денег, а клиенты выстраивались в небольшие очереди у одинокого окна операциониста, расположенного за неимением других вариантов в коридоре учреждения.

Несколько первых лет жизни нового банка даже непосредственные участники его становления теперь помнили с трудом. То ли за давностью лет, то ли по причине возраста, то ли, поддаваясь хитрым играм памяти, способной отметать неприятные воспоминания, ставшие впоследствии причиной стольких переживаний.

Александру Евгеньевичу эти годы запомнились почти как один день. Долгий, слегка сонный, за окнами которого почему-то то шел снег, то внезапно проглядывало жаркое солнце или вдруг начинался холодный осенний дождь.

Он все еще страшился тех моментов, когда в дверь входил очередной сотрудник с кипой каких-то бумаг, но постепенно стал привыкать и к этому, равнодушно взирая на толстые пачки документов как на неизбежное условие получения необходимых благ. Судя по увеличившемуся количеству таких визитов, банк рос, а вместе с ним росла и его ответственность. Временами очередной приступ депрессии все же выводил его из равновесия, и тогда его переживания выливались в драматичные сцены скандалов с участием Галины и Алика. Появление последнего всегда знаменовало собой окончание нового сюжета нудной, заигранной до дыр пьесы. Для Александра регулярные спектакли в итоге обернулись двукратным увеличением содержимого пресловутого ежемесячного конверта, появлением новой (вернее, чуть менее старой, чем была предыдущая) подержанной иномарки неизменного черного цвета и немецкого происхождения, а также приемом на работу симпатичной секретарши Любы.

Все эти подачки стали своеобразным ритуальным жертвоприношением на фиктивный президентский алтарь. За те же годы и брат, и сестра новых секретарей не завели, но, помимо действительно новых машин, обзавелись несколькими квартирами, скромными, но просторными домами и, как подозревал Александр, каждый месяц выдавали себе гораздо более солидные «конверты» с вознаграждением за непосильные труды. Но главная проблема для президента таилась в другом. Он абсолютно не ощущал радости от получения этих денег, перестал чувствовать воодушевление от нового и довольно доходного места работы. Умом он понимал, что ему, несомненно, улыбнулась удача, столь редкая в суровых реалиях рыночной экономики, которая в те времена разливалась по стране бурными потоками преобразований, уже смывшими с поверхности казавшихся непотопляемыми гигантов из прошлой жизни, среди которых оказался и его вынужденно ушедший на пенсию отец. Но в глубине души у него все больше копилось недовольство и раздражение от успеха этих безродных выскочек, которые использовали его ум и знания в роли подсадного зиц-председателя.

Людей почему-то принято делить на разные категории в зависимости от их пристрастий, особенностей, талантов, привычек и прочих интересующих исследователей характеристик. Новоявленный банкир был из числа тех, кого причисляют к счастливой когорте баловней судьбы.

Александр, как и многие послушные дети из благополучных семей, с детства был убежден, что не может позволить себе опозориться и ударить в грязь лицом, чтобы не подвести родителей. Именно поэтому он усердно учился, вернее упорно шел к результату – звездочки в тетрадке в первом классе, пятерки в четверти в третьем, отчетный концерт в музыкальной школе, аттестат с отличием, экзамены в вузе, дипломы… Он двигался в стремительном потоке времени, заранее зная цель, добравшись до которой, например, в школьные годы, можно было немного передохнуть на каникулах, чтобы вскоре вновь броситься в бурную реку борьбы за следующий результат. Он настолько к этому привык, что именно цель, а не сам процесс ее достижения, даже если он должен был быть приятным, стали казаться ему единственным, что имеет значение. Эта уверенность наполнила его личность и стала восприниматься как должное во всех сферах жизни – от личной до общественной. И если в первом случае результатом стал его статус вечного холостяка, то, что касается работы, потеряв ориентиры в виде четвертей, полугодий, сессий и дипломов, Александр позволил себе расслабиться настолько, что в какой-то момент в период обострившейся на фоне нескольких бутылок виски рефлексии признался, что не видит смысла в своем существовании. Возможно, виной тому были родительские ошибки в воспитании, быть может, их неудачные гены или вообще какие-нибудь физиологические особенности развития левого или правого полушарий – он не знал, кого бы еще можно было обвинить в своих бедах. Но все же как никогда четко осознал: люди, умеющие наслаждаться процессом, не заморачиваясь исключительно на скором достижении искомого результата, возможно, бывают менее эффективны и ответственны, но определенно гораздо более счастливы, чем те, кому для понимания, что они вообще еще живы, нужно постоянно достигать какой-то промежуточной цели. Как ни грустно это было признавать, Александр принадлежал к группе последних. В конце концов, все мы так или иначе стремимся к одной заранее известной финальной цели, и проскочить к ней быстрее других, не замечая за этой гонкой собственно самой жизни, – довольно сомнительный успех.

Но изменить себя на заре пятого десятка лет даже после столь ясного осознания проблемы было уже практически невозможно. Новая должность и новая работа на время облегчили ему процесс принятия себя и своей роли в сложившихся обстоятельствах, но, за неимением реальных обязательств, а как следствие, и задач, которым его внутренний календарь всю жизнь стремился назначить сроки исполнения, сделали единственной осязаемой целью ожидание регулярных выплат в пресловутых конвертах. Даже он понимал, что гордиться подписанием сотни документов и считать это своим ежедневным достижением по меньшей мере глупо. Однако смирился со своей участью.

Александр Евгеньевич приехал на работу, где с момента появления Любы у него, помимо повседневных обыденных ритуалов и необременительных обязанностей руководителя, появилась еще одна приятная забота. Дверь распахнули без стука.

– Привет, как спалось? – подобная фамильярность в обращении обычной секретарши была не просто вызывающей, а демонстративной.

– Доброе утро, Люба, – Александр, как единственный присутствующий в кабинете, прекрасно понимал, что эта показуха была рассчитана исключительно на него. От него ждали ответной реакции.

Белая блузка, черная узкая юбка, туфли – стандартный, но притягательный набор.

– Запри, пожалуйста, дверь. – И реакция последовала без промедления.

Александр Евгеньевич при всей своей внешней физиологической суровости, наводившей благоговейный трепет на рядовых сотрудников, за стеклами очков прятал инфантильность настолько вопиющих размеров, насколько этот парадоксальный диссонанс могло вместить его грузное тело. Он еще в юности частенько рефлексировал на тему собственной неуверенности в общении с другими людьми, если те не находились в заведомо подневольном или угнетенном положении. И особенно если эти люди были женского пола и выглядели привлекательно для безусого отпрыска статусной семьи. Тогда, стремясь в первую очередь успокоиться, Александр снова пришел к выводу, что причина может скрываться в некой физиологической особенности его организма. Конечно, он подразумевал не мнимую природную склонность к полноте, которая отталкивала брезгливых подруг, а некую психологическую наследственность. Помимо его воли, она еще до рождения нанесла причудливые увечья коммуникативным способностям Саши. Поэтому без вспомогательных методов обретения необходимой уверенности ему не обойтись. Ну и пусть, решил будущий президент банка. Ведь нуждается глухой от рождения в специальном слуховом аппарате, хромой – в костыле, да что там далеко ходить, когда и он сам, чтобы компенсировать испорченное любовью к чтению слабое зрение, вынужден надевать очки. Так же и отсутствие врожденной уверенности в собственных силах, рассуждал юный Саша, отнюдь не порок, а досадное недоразумение, которое легко устраняется подсобными средствами. Например, в прошлой социалистической эпохе для обретения веса (конечно, не физического, которого у него всегда было хоть отбавляй и который, напротив, мешал обретению уверенности) ему хватало связей и статуса родителя. И Александр не видел в этом факте абсолютно ничего постыдного. Кому-то повезло, и он обладал вожделенным качеством от природы, например, как те наглые областные мальчишки, которые, несмотря на робкие протесты Саши, вытеснили его из очереди на новые аттракционы в Парке Горького. Ни денег, ни статуса, ни даже приличной модной одежды у них не было, но подруга, которую он с таким трудом заманил на свидание, смотрела на возмутительное поведение хулиганов с восторгом. Посрамленный Александр понимал, что их вызывающей решительностью он не обладает, и гордо ретировался из парка, чтобы через неделю вернуться подготовленным. После звонка отца знакомому секретарю Фрунзенского райкома его провели по всем аттракционам, как почетного гостя. Правда, уже в одиночестве – позабытая ныне подруга от повторного свидания отказалась и его триумфальное возвращение не наблюдала. Дура! Конечно, возможности отца были не единственным достоинством Саши. У него были и быстрый ум, и хорошая память, и приличное воспитание, но вот то, что называлось харизмой, увы, напрочь отсутствовало. Повзрослевший Александр ничуть не преуспел в развитии искомых способностей, которые навряд ли можно было прокачать как мышцы, которых он, справедливости ради, с годами тоже так и не приобрел. Зато теперь он четко понимал, что в новую эпоху прежний спасительный «костыль» был бесполезен. Ему нужны были деньги. И только деньги. Без них он хуже, чем инвалид, – он импотент! Но кто ж виноват? Точно не он. Что поделать – подвели его родители с их генами неуверенности и смешными, по нынешним меркам, накоплениями. Подобное объяснение неудач его вполне устраивало и успокаивало.

Только с появлением в его жизни сначала Внештранса, а потом и Любы, ситуация стала изменяться. Поэтому Александр, прекрасно понимая, что и как искала и нашла в нем бойкая секретарша, все же стеснялся объяснить ей некоторые детали реальной иерархии, существовавшей в управлении банком, а она, уже продумавшая в мелких деталях собственное паразитическое будущее в качестве первой леди солидной финансовой организации, упорно игнорировала то, что слышала от других сотрудников. Словом, они идеально подошли друг другу, как шестеренки замысловатого механизма часовой бомбы, которые однажды, наконец совпав в установленном кем-то порядке, приводят к тотальному разрушению иллюзии.

Галина Борисовна шла по коридору банка, который она по привычке называла нафталиновым термином «учреждение», в недобром расположении духа: Давид опять укатил куда-то со своими дружками и этой… фифой. Она прекрасно знала, как зовут «фифу», и, говоря по-честному, ничего действительно плохого или предосудительного ни в ее прошлом, ни в репутации ее семьи, ни даже во внешнем виде и привычках неброско одеваться и краситься не находила. Но природа брала свое. Неизвестно, что тому послужило причиной: то ли особенности воспитания, присущие культуре ее семьи, то ли сложные матримониальные отношения в ее собственной судьбе, но тем не менее любая женщина детородного возраста, особенно если она ненароком приближалась к Давиду или Алику, автоматически признавалась шалавой. Исключение делалось для дочерей нужных и влиятельных родителей, среди которых, увы, большинство, даже если бы очень захотели, не смогли бы стать пресловутыми шалавами по техническим, вернее, физиологическим причинам.

Галина не знала, из какой семьи была Люба, но точно была уверена, что эти родственные связи ей самой никогда не пригодятся. На ее беду, как бы странно это ни выглядело для всех, кроме Галины, у девушки были стройные ноги и высокая грудь. А вот мысли, роившиеся в ее в голове, увы, ни стройностью, ни высотой своих полетов не отличались.

Легкомысленно улыбаясь, она нечаянно натолкнулась на заместителя Александра, которая, несмотря на формальные статусы и должности, конечно, была настоящей, полноправной хозяйкой этих стен. Люба уже порядком разобралась в положении дел, но, как любая мечтающая о счастье женщина, упорно игнорировала новое знание, предпочитая безосновательно верить в восходящую звезду Александра.

– Здравствуйте, Галина Борисовна, – Люба уже почти пропорхнула мимо, но…

Галина исподлобья оглядела секретаршу так, чтобы не оставить и намека на возможность мирного окончания этой случайной встречи.

– Что это вы себе позволяете? Вы в учреждение пришли или в бордель?

– В каком … – Люба оторопела и не понимала, что случилось. Неужели кто-то видел, как они с Александром… нет, невозможно. – Вы о чем?!

– Что это за красная помада, блузка до пупка и где колготки?

– Лето на улице, – начала было оправдываться Люба, но вспомнила, кто она и, главное, под чьим началом работает. Во всех смыслах. – А почему это, собственно говоря, вас волнует? У моего руководителя претензий ко мне нет. Если уж вас что-то не устраивает в моем внешнем виде, то займитесь лучше своим.

Галина открыла рот от удивления, но не нашлась, что ответить, выдохнув после долгой паузы вслед уходящей девушке: «Хамка!» И затем уже почти закричала: «Алик!»

Алика, разумеется, в такую рань в офисе не было – он закончил очередную бурную ночь после концерта своей новой пассии уже с рассветом. Но едва он появился в банке в весьма потрепанном и сонном состоянии, как уже буквально через пять минут ему пришлось с головой окунуться в бушующий океан нешуточных страстей, о которых с раздражением вещала разъяренная сестра.

– Ты где шлялся? Опять у этой шалавы был!

– Ой, прекрати ради бога, – Алик привычно морщился и отстранялся от родственницы руками.

– Я требую, чтобы ты с ним разобрался. Я не позволю превращать наш офис в бордель. Что она себе позволяет?

– Я тебя умоляю, потише! Я не понял: разобраться с ним, а позволяет она?

Галина тут же в красках описала сцену, произошедшую утром, но, зная характер и замашки сестры, особого рвения в деле ее защиты от очередной «шалавы» Алик проявлять не спешил.

– Я поговорю с ним, успокойся.

Острая фаза противостояния постепенно прошла, зафиксировав между сторонами продолжительный статус-кво, который был больше похоже на состояние холодной войны. Изредка заходя в секретариат, Галина Борисовна демонстративно игнорировала угол, в котором располагался стол Любы. А если случалось, что в кабинете никого, кроме секретарши, не было, она без раздумий принималась копировать или отправлять факсы самостоятельно, чем невероятно веселила противницу, по наивности и молодости не понимавшую, что ее поражение лишь вопрос времени. Ехидные смешки, долетавшие до ушей Галины из ненавистного угла, лишь приближали неизбежную развязку, сценарий которой пока еще просто не созрел в ее голове. Она была слишком занята другими проблемами.

В городе стояла привычная для августа московская погода – жарко и душно, но солнца жители мегаполиса не видели уже несколько недель. Блуждавшие по небу серые тучи, как в плохой пьесе, создавали дополнительный апокалиптический антураж для происходившего в экономике.

Галина Борисовна уже неделю практически не спала. Выходные, когда она не знала, чем себя занять, и постоянно думала о делах, тянулись мучительно долго, и поэтому утра понедельника она ждала с нетерпением.

Поводов для ее волнений было множество: Давид совершенно игнорировал ее отчаянные попытки запоздалого воспитания, все больше проводя времени в компании Алика, который примерным характером никогда не отличался и тревожил их с матерью тем, что, несмотря на солидный, по их мнению, возраст, даже не собирался задумываться о семье и детях. И на фоне всего этого ей никак не удавалось найти успокоения на работе: привыкшая больше к канцелярской и переговорной работе с клиентами, Галина интуитивно понимала, что происходящее на рынках таит в себе опасность даже для их маленького и скрытого в коконе приватности банковского бизнеса. Два года назад они скрепя сердце решились на создание у себя загадочного подразделения под названием дилинг.

Галина никогда бы не стала играть в эти игры с «голубыми фишками», удаленными терминалами и прочей ерундой, о которых она имела весьма поверхностные теоретические представления, но разве можно отказать клиентам? Боссы крупных и средних государственных компаний бегали по всему рынку в поисках «своих людей», чтобы поучаствовать в занимательном аттракционе, который представляли из себя российские валютные и фондовые рынки того времени. Конечно, рассчитывать на многое с их возможностями по сравнению с основными участниками представления было сложно, но даже остатки с обглоданных костей в этом безумном вареве галопирующей доходности ГКО обещали долгое безбедное существование для всех сопричастных.

Немного посомневавшись, в очередной раз услышав твердое «нет» от главного бухгалтера, Галина Борисовна, уже чуть ли не в пику ей и наперекор собственным принципам, решилась:

– Надо искать людей. Танюша, займешься?

Танюша, безусловно, занялась, хотя и не слишком хорошо представляла себе, что именно надо делать и кого искать. Для нее такая неопределенность полученного указания была почти что нормой. Она давно привыкла, что все сумасбродные и неподготовленные проекты в любом случае попадут к ней. Ей повезло, что пару месяцев назад ей порекомендовали безобидную и исполнительную Катю Малинину, которая так же, как и сама Таня, была готова взяться за любое поручение и, как ни странно, очень часто умудрялась довести его до нужного результата, избежав при этом ошибок.

Собеседование с будущими дилерами и их начальником Галина проводила лично.

– У нас сплоченная команда. Мы давно на рынке и, поверьте, мы знаем, что вам нужно. Правда.

Галина Борисовна любила, чтобы собеседники верили ей, и очень часто прибегала к этой вербальной конструкции, особенно в тех случаях, когда, кроме как на веру, уповать было больше не на что. Именно поэтому к другим людям, которые обращались к ней с таким же посылом, она, мягко говоря, относилась настороженно.

Тем не менее дилинг, упрятанный в дальний закоридорный кабинет, больше походивший на кладовку, все же создали и на всякий случай закрыли кодовым замком, чтобы никто посторонний не смог проникнуть в таинство происходивших за закрытыми дверями спекуляций. И заодно, конечно, не мешал группе, состоявшей из двух дилеров, во главе с их начальником временами снимать стресс на рабочем месте посредством умеренных возлияний за удачные и не очень сделки.

Завсегдатаем комнатушки стал и Давид. Он живо интересовался графиками, терминалами, ценами, пипсами и, слабо отличая «голубые фишки» от привычных игровых, с азартом постигал азы рынка FOREX.

Но Галина была не против, тем более что невинные шалости ребенка отвлекали его от «шалав» и вроде как имели прямое отношение к будущей карьере. «Это же все-таки трейдинг, мама!» – ответил он на ее претензии и опасения, когда как-то перед Новым годом пришел просить денег, чтобы усреднить убыточную позицию по «кабелю»2.

– Какому еще кабелю?

– Мам, это пара фунт-доллар. Неважно.

«Я знаю, не вырос еще учить меня. Я, между прочим, на Нью-Йоркской фондовой бирже была», – пронеслось в голове у Галины Борисовны, которая тем не менее вслух произнесла совсем другое: «Запомни, это не хлеб. Этим на жизнь не заработаешь».

Давид отмахнулся.

Галина Борисовна смирилась с тем, что дилинг, а вернее, управление операций на валютном и фондовом рынках, стал неотъемлемой частью банковского бизнеса. Ее бизнеса. И все же каждый раз, когда кто-нибудь вспоминал об этой унылой комнатушке на задворках «учреждения», она не могла сдержать раздражения. И дело было не столько в скромных результатах деятельности ее обитателей и их огромных, по ее меркам, зарплатах, сколько в том, что она физически ощущала, что не обладает привычным полным контролем над этой «командой». Контролем не в традиционном понимании формального подчинения и субординации, а таким, который бы внушал подчиненным ощущение тотальной зависимости их карьеры и, пожалуй, жизни от того, сумеют ли они добиться ее благосклонности.

Она могла на них накричать, могла застращать ничего не значащими карами, но как убедить их в том, что без нее у них нет будущего, а значит, любая попытка обмана или несогласия обернется неминуемым крахом карьеры? Прежде всего, она не могла смириться с тем, что каждый из них прекрасно понимал, что ее знаний и опыта недостаточно, чтобы вникнуть в реальную суть разнообразных торговых манипуляций. А значит, у них не было и страха, который предостерег бы их от любой попытки выкинуть какой-нибудь сомнительный фортель. Они были «вещью в себе» и даже не пытались скрывать, что считают себя «белой костью» банка. Самостоятельность и инициативность в ту пору определенно были, в ее представлении, скорее пороками, чем добродетелями подчиненных.

Но ей волей-неволей все же приходилось мириться с излишней независимостью этой «команды». За два года работы дилинга многие клиенты не только активно участвовали в пирамиде ГКО, подбрасывая на корсчет банка пару-тройку миллиардов неденоминированных рублей, которые всего за пару дней приносили им десятки годовых неучтенного дохода, но и, рассказывая о щедрости и приватности получаемых услуг, привели на обслуживание с десяток своих знакомых и коллег. В этом нелегко было признаться, но ей нужен был дилинг, чтобы удерживать старых и привлекать новых клиентов.

И все же что-то упорно терзало ее при виде этой самодовольной дилерской рожи… Тревога в отношении непонятной машинки для зарабатывания денег не покидала ее ни на мгновенье. Она не могла поверить, что на российском рынке, где постоянно приходилось искать каких-то нужных людей, с кем-то знакомиться, что-то предлагать, на что-то соглашаться, можно вот так безнаказанно заработать, используя при этом только кнопки, графики и телефоны. Нет, интуиция ее никогда не подводила. Что-то еще будет, и ожидание неизвестного определенно не доставляло ей удовольствия.

Пока же все шло относительно хорошо. Бизнес расширялся. Кредитная организация вышла на «проектную мощность», как любили говорить во времена советской юности Галины бывшие начальники. Не совсем научный, но проверенный метод «сарафанного радио» стал залогом уверенности в завтрашнем дне.

И все же в мае 1998 года интуиция начала с новой силой беспощадно пробуждать в ее подсознании самые тревожные мысли: доходность государственных бумаг росла невероятными темпами, рубль безудержно падал, как и цена барреля нефти, намекая даже самому далекому от мира экономики и финансов человеку, что начинается финальный акт постановки, где главные участники, как всегда, останутся с барышами, а мелкие сошки, вроде специалистов их злосчастного дилинга, предстанут перед зрителями безвинными, но все-таки жертвами. Слушать жалкие хлопки разорившихся клиентов после того, как занавес окончательно опустится, она, разумеется, не хотела.

– Продавайте весь портфель, – Галина вернулась со встречи в кафе с одним чиновником, который явно не понимал, зачем она его позвала, и, чтобы скоротать время между рассказами о слухах и сплетнях, невзначай поделился с ней твердой уверенностью, что в ближайшие месяцы пирамида ГКО рухнет.

– Галина Борисовна, да это же убыток на несколько миллиардов. Не спешите, государство никуда не денется. Вы же не думаете, что целая страна, тем более такая, как наша, обанкротится? Это смешно. Никто этого не допустит, находясь в здравом уме.

– Я ничего не думаю, а знаю, что те, кому надо, не обанкротятся. В отличие от нас с вами. Мне знающие люди сказали, – ей в очередной раз помогал аргумент с полунамеком на некие всесильные источники в лице того самого скучавшего в кафе чиновника, который на самом деле ничего толком и не знал, но отчасти для придания большей значимости своей персоне, отчасти просто развлекаясь, сгустил краски и нагнал на забавную банкиршу ужаса. – Я вам все сказала. Свои бумаги все продайте, клиентам я скажу, что пока мы в прежние игры не играем. Пусть сами решают.

– Как скажете, но я считаю это преждевременным. Ставки растут, деньги у нас есть, почему бы не заработать? – Андрей Петрович, услышав про знающих людей, несколько насторожился и расстроился, так как даже небольшая маржа на этом безумном рынке приносила ему лично и его команде немалую неучтенную надбавку к зарплате.

– Вы не поняли! Это клиентские деньги, а не ваши и даже не мои. Мне за них потом отвечать. Свободны.

Однако одно обстоятельство все же несколько успокаивало руководителя дилинга. Весь процесс операций, вплоть до их отражения по балансу, вели его люди. Та самая команда, которую он привел вместе с собой и с которой выстроил всю систему торговли и учета от фронт-офиса до бэк-офиса.

Именно поэтому к августу 1998 года, когда после очередного заявления президента, обещавшего скорее погибнуть под колесами поезда, чем допустить повышения цен, стало ясно, что банкротству страны все же быть, Андрей Петрович заволновался. Полученное им заблаговременно предусмотрительное поручение от вице-президента собственной организации он по факту проигнорировал.

Свято веря в возможность выйти сухим из воды и заработать на общей панике неплохие деньги для своей команды, Андрей Петрович свернул лишь часть операций с ГКО, доходность которых подскочила до 150% годовых. На оставшуюся часть позиций у него были свои далеко идущие личные планы, на которых события августа поставили жирный крест.

– Илья Борисович, здравствуйте, дорогой! – Галина включила подобострастный режим наивной и далекой от мира финансов клуши. Это означало, что проблема, скорее всего, действительно серьезная. – Как у вас дела? Держитесь?

– Как все, Галин, – голос на другой стороне трубки можно было бы принять за праздный и скучающий, если бы известные Галине Борисовне обстоятельства не предрекали вероятную и скорую кончину Межкомпромбанка.

– Илья Борисович, миленький, я переживаю, как там наши карточки. Будут работать?

Тревогу Галины Борисовны вызвал звонок руководителя одной экспортной компании, которая с недавних пор размещала в банке огромные, по ее меркам, но, что самое главное, бесплатные (по крайней мере, если верить балансу) депозиты на условиях овернайт. Он уехал в отпуск с новой семьей и маленьким ребенком и поэтому переживал, что в поездке ему не хватит наличных, так как большую часть своих средств (от тех самых «бесплатных» депозитов), хранившихся во Внештрансбанке, он положил на карточку. Для банка Галины их в качестве спонсора в платежной системе Visa по старой дружбе выпускал как раз Межкомпромбанк.

«Миленький» Илья Борисович клятвенно заверил старую знакомую, чей звонок на аналогичную тему был одним из десятка других, раздавшихся в его кабинете за этот тяжелый пятничный вечер, что проблем не будет. Деньги в банке есть, депозит в платежной системе достаточный. Повесив трубку, он налил себе еще виски, отчего его голос мог показаться следующему звонившему еще более праздным и скучным.

МКПБ несколько лет входил в число основных участников рынка, которым, как тогда казалось, посчастливилось торговать краткосрочными обязательствами государства, закладывая их под кредиты иностранных банков. С точки зрения классической теории финансов, это была обыкновенная пирамида, где никто не задумывался о процентных, валютных рисках, хеджировании и прочих неинтересных словах, когда речь шла об основном, фундаментальном понятии – прибыли. Прибыль, которая в глазах новоявленных воротил финансового рынка, правда, почти утратила академическое значение, превратившись в базарную наживу. Государство выкидывало на аукцион очередную порцию бумаг, Илья Борисович со товарищи закладывал бумаги из своего портфеля (а иногда и клиентские, с их же молчаливого и не совсем бескорыстного согласия) иностранцам, получал доллары, которые менял на рубли, и приобретал новые выпуски. За саму возможность получить часть эмиссии по устраивающей всех цене, разумеется, приходилось платить. Конечно, чтобы погасить кредит западному банку, приходилось покупать доллары уже совершенно по другому курсу, но все эти издержки с лихвой покрывала невероятная доходность государственных бумаг, которая любому здравому человеку, знавшему азы все той же классической теории финансов, казалась абсолютным абсурдом.

Но любой абсурд однажды оборачивается еще большим парадоксом. Иначе ради чего сценаристы этой постановки затеяли столь странную игру со страной, обладавшей огромной экономикой и природными ресурсами. Этой стране, согласно сюжету заготовленной пьесы, была уготована роль банкрота, который отказывается от своих обязательств и мгновенно погружается в пучину жесткого кризиса.

Одной из первых жертв этой фатальной развязки и стал МКПБ. В июле иностранные корреспонденты объявили маржин-колл и отказались выдавать новые кредиты под залог дискредитировавших себя «бумажек» российского правительства. Даже распродав весь свой портфель по бросовым ценам, Илья Борисович не смог бы расплатиться с кредиторами. Все его баснословные доходы, которые были получены за несколько «жирных» лет, давно испарились: их раздали в качестве компенсации за «бесплатные» клиентские депозиты или просто проели. Библейской осторожностью банкиры того времени похвастаться не могли и на грядущие «тощие» года ничего не запасли. Вещие сны им не снились, да и подходящего Иосифа, чтобы растолковать будущие опасности, у них не было.

У Галины Иосифа тоже не было, зато была потрясающая интуиция, которая, правда, сигнализировала ей об опасности слишком поздно. Через день после ее звонка руководителю МКПБ тот самый важный клиент, отдыхавший на просторах испанского побережья, тщетно пытался расплатиться золотистым куском пластика, в который превратилась престижная карта Внештрансбанка, после того как платежная система Visa, лишившись страхового депозита, списанного иностранным банком-кредитором Межкомпромбанка, заблокировала все платежи.

– Я вам доверял! Вы меня подставили, что мне теперь делать, скажите на милость?! Как я выпишусь из отеля? У меня здесь жена… молодая… Ребенок!

– Ой, простите ради бога, – Галина пыталась защититься, – мы правда… все… Я сейчас найду… – все эти неловкие попытки оправданий прерывались гневными репликами собеседника, который в основном бессвязно ругался и грозил всевозможными карами. – У меня подруга работает в нашем представительстве в Барселоне, я с ней договорюсь, вы только скажите сумму…

И она договорилась. Старые связи и хорошая знакомая сработали и на этот раз. Казалось, что удача и талант выкручиваться помогли Галине. Клиент вроде бы успокоился и, возможно, придя в себя и узнав, что происходит в стране, даже когда-нибудь скажет спасибо за помощь. Тем более что солнечный берег Испании он в меру благополучно покинул лишь с небольшой задержкой в несколько часов. Надо будет его просто отблагодарить: послать конверт, добавить к посылке баночку крабов, баночку икорки и дорогой водки. Это был еще один прием из арсенала Галины, который спустя годы будет вызывать у адресатов подобных посылок скорее недоумение, скрывать которое им с успехом позволит лишь увеличение толщины сопроводительных конвертов.

А в это время, когда Галина размышляла о последствиях инцидента и мысленно кляла на чем свет стоит «этого прохиндея» из Межкомпрома, стрелка часов перешагнула через полночь, и в Москве наступило 17 августа.

Галина почти бежала по коридору и, молнией пролетев через секретариат, без стука вломилась в кабинет Александра Евгеньевича.

– Ой… – растрепанная Люба резво поднялась с колен и, сверкнув глазами, бросила фатальную для своих фантазий о будущей сладкой жизни фразу: – Стучаться не учили? Выйди отсюда!

– Что-о?

Если бы не подоспевший на шум Алик и наконец справившийся со своими штанами Александр, этот и без того исторический день участницы так и не состоявшейся драки, возможно, запомнили бы на всю жизнь, наблюдая в зеркале шрамы от ногтей, оставленные соперницей. Внезапно на поле брани влетела Таня.

– Галина Борисовна, извините, что помешала: там скандал в оперзале. Приехали из Промснабэкспорта с платежками. Хотят вывести все деньги, а у них не принимают документы.

– Доигрались? – Галина обвела взглядом загнанной волчицы всех, кто находился в комнате, и немедленно вышла.

В оперзал, который на самом деле был частью коридора, Галина не пошла. Она направилась прямиком в свой кабинет, откуда попыталась связаться с главным бухгалтером Промснабэкспорта – организации, руководитель которой хоть и покинул берега Испании относительно спокойно, но мириться с таким проколом, судя по всему, не собирался.

В оперзалах по всей стране, как в этом, почти пародийном, так и в тысячах других, настоящих, бурлили эмоции, никак не связанные с личными обидами руководителей различных компаний. Страна рухнула в хаос дефолта. Предприимчивые валютчики, закаленные в борьбе с КГБ еще в далекие годы застоя, могли, если бы захотели, с упоением повторять бессмертные строчки Тютчева: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые». Правда, большинство из них предпочитало более близкую их духу лирику, то и дело в разговорах между собой повторяя крылатое выражение: «Если слышен денег шелест, значит, лох пошел на нерест». Это был момент их триумфа, неожиданно открывший возможности для баснословного заработка.

Молодой Мирза, оказавшийся на просторах финансовых морей волею случая всего лишь за год до этих событий, даже не имея профильного образования, моментально смекнул, что настал его час. Пользуясь старыми знакомствами среди бывших иностранных студентов и крутившихся в их среде фарцовщиков и мошенников всех мастей, он сновал по Москве с огромными спортивными сумками, меняя одну валюту на другую и обратно. На дилинг он заезжал только для того, чтобы свериться с курсом и заказать очередную порцию дефицитной наличности. Ведомый жаждой деятельности, он не особо обращал внимание на понурые лица коллег. Их команда жила своей жизнью, которая, наконец, подобралась к закономерной развязке существования.

Галина Борисовна, когда в ее кабинет вошел внешне спокойный Алик, тщетно пыталась что-то сказать в трубку, из которой бесконечным потоком лился монолог бухгалтерши, клявшей на чем свет стоит и президента (того, что так удачно избежал гибели на рельсах), и правительство, и вороватых банкиров-спекулянтов. В конечном итоге она бросила трубку. Жалостливое и просительное выражение лица Галины мигом сменилось на властную маску.

– Ты знаешь, что сделал этот козел? – эпитет, который демонстрировал максимально допустимую для Галины степень выражения ненависти к человеку, крайне редко встречался в ее разговорной речи, но сейчас она не могла сдержаться.

– Дефолт объявил? – Алик по привычке держался обеими руками за лацканы пиджака, переваливаясь с носка на пятку.

– Очень смешно. Обхохочешься. Твой папенькин сынок решил поиграть в президента, и когда этот козел…

– Какой теперь?

– Все козлы, – Галина сделала акцент на последнем слове, так что Алик невольно мог принять эту фразу и на свой счет. Но не стал. – Шалаев, козел, пришел к Сашку и предложил сохранить часть бумаг, чтобы заработать на курсе, а часть ему, видимо, откатить. В итоге у нас на несколько миллионов долларов барахла, и клиенты требуют либо вывести деньги, либо где-то покупать валюту.

– И что?

– А то, что денег нет.

Уточнять, где деньги, Алик не стал. Он предпочитал избегать подобной информации, во-первых, чтобы не расстраиваться, во-вторых, чтобы, с чистой совестью глядя людям в глаза, уверять их, что он знать ничего не знал. Это все она…

– В общем, этих гавриков я уволю сама. Татьяна говорит, что есть толковые девчонки, которые ей помогут. И Мирза точно не с ними в команде, он парень смышленый. Я ему доверяю, думаю, разберется.

– Уверена?

– А что остается делать, скажи мне, пожалуйста? И Евгеньевича этого тоже надо гнать. Вместе с его шалавой. Хватит. Надоел. И папаша его – сидит как сыч на своей даче, ничего не делает, только названивает постоянно, переживает, что сыночку мало платят.

– Я разберусь, – мозг Алика работал в таких ситуациях мгновенно. Он, как натасканная на поиск раненых тетеревов легавая, почувствовал возможность заработать немного денег. Впрочем, ему самому подобное сравнение вряд ли понравилось бы.

Александр Евгеньевич жил в добротном сталинском доме в районе проспекта Вернадского. Оставаться на работе ему совершенно не хотелось. Слишком много событий произошло за один день, что для него, привыкшего к летаргическому течению будней, было крайне непривычно и тревожно. Тем более что все случившееся было из разряда неприятностей, обвинить в которых кого-то другого было почти невозможно. Конечно, его вины в дефолте не было, но в ситуации с портфелем облигаций и тем более с Любой он, со школьной скамьи привыкший к похвалам и восхищению, оправданий себе найти никак не мог. И это злило больше всего.

Оставшуюся часть рабочего дня он просидел в кабинете, ожидая, когда же его призовут к ответу. Но никто не входил. Ни Алик, которого он, к слову, почти не боялся, хотя прекрасно знал о его талантах и особых «боевых» заслугах, которые ужасно не вязались с комичными ужимками, шепелявостью и, особенно, манерой в минуты особенно драматических объяснений раскачиваться на каблуках, схватившись за лацканы пиджака короткими руками. Ни Галина, в которой он видел гораздо большую угрозу и при которой несколько робел, чувствуя себя великовозрастным нашкодившим учеником. Это было вдвойне неприятно, учитывая, что к женщинам он относился с огромной долей пренебрежения, а в реальной школьной жизни в такие ситуации с учительницами, которые души не чаяли и в нем, и в заграничных сувенирах от его авторитетного папаши, попадать никогда не доводилось.

Почему они не зашли? Чего ждать дальше? Звонили ли они уже отцу? Хотя зачем. От него уже ничего не зависит, и помочь он тоже никак не сможет.

В эти размышления периодически врывались воспоминания о криках Любы, которая после утренней сцены устроила настоящую истерику с рыданиями и визгом, которую Александр, кстати, тоже впервые в жизни видел воочию. И увиденное его раздражало. Она требовала, чтобы он уволил Галину и немедленно потребовал извинений от Алика. Александр какое-то время пытался ее успокоить и привести в чувство, но крики и слезы только усиливались.

– Тряпка! Жирная дешевая тряпка, – вырвавшись из его рук, Люба, как ощетинившаяся кошка, уперлась руками в стол и с ненавистью уставилась на него заплаканными глазами.

– Да пошла ты, – процедил он сквозь зубы и, побагровев, ушел в свой кабинет.

Он много раз прокручивал в голове те слова, которые хотел бы сказать ей в ответ, особенно если бы она попыталась войти к нему. Он бы высказал все, что думает о ее замашках, о том, сколько денег она вытащила из него за несколько месяцев этих странных отношений. Он бы пристыдил ее, он… Но она не вошла.

Не пришел к нему и Андрей из дилинга. Хотя заварилась эта каша во многом благодаря ему. Задумавшись об этом, Александр, проходя мимо скамейки у подъезда, невольно улыбнулся. Интеллигентные старушки, в основном вдовы советских промышленных деятелей средней руки, даже невзначай решили, что эта улыбка обращена к ним. Слегка растерянно они кивнули Александру Евгеньевичу в ответ, но дежурного пожелания доброго вечера так и не дождались.

Погруженный в свои мысли, Александр направился к лифту, опять забыв данное себе обещание подниматься по лестнице, чтобы хоть как-то удовлетворить запрос скорее разума, чем грузного тела на минимальные физические нагрузки. Сейчас было не до этого.

Он, наконец, нашел виновника сегодняшних злоключений. Конечно, виноват был именно Андрей. Это он приперся в его кабинет два месяца назад со своим идиотским предложением. Как можно было в это поверить? Тот уверял, что по бухгалтерии его девочки проведут все как надо, а в нужный момент он закроет позицию с Токобанком и никто ничего не узнает. Останется лишь получить остаток маржи от операций. Часть из них – пять тысяч долларов – он уже передал ему в июле. Известно ли это Галине? Она их наверняка уволит, но не в интересах Андрея рассказывать все детали. Ведь они заработали гораздо больше – и делали это давно. Нет, он точно ничего не скажет. Но уволят ли его самого? Отец, конечно, уже не так им нужен, но он дружит с руководителем крупнейшего клиента и соучредителя банка, который, собственно, и ввязался в эту авантюру несколько лет назад по его просьбе и под его имя. Правда, с тех пор эта хитрая баба свела с ним собственные шашни, регулярно подогревая его интерес к общению небольшими инвестициями личного характера, как они дипломатично называли взятки. Но сам Александр никогда не уйдет. Он слишком много сделал, и без него, без его имени за эти три года не удалось бы сделать то, что в итоге было сделано. Определенно. Да и где ему теперь найти работу с такой зарплатой? Конечно, он не уйдет…

Уже в квартире, заваривая чай, он начал съедать себя изнутри размышлениями в пользу и против перспективы увольнения. Он лениво поковырялся в каких-то макаронах, оставленных домработницей в холодильнике на ужин, абсолютно не испытывая чувства голода. В желудке, напротив, была какая-то тяжесть, его даже слегка мутило, а голова налилась свинцом. За несколько часов мучительной рефлексии он довел себя почти что до гипертонического криза, тем более что отсутствие тех самых физических нагрузок и любовь к макаронам, которой он изменил отчасти лишь сегодня, позволяли стрелке воображаемого манометра преодолеть путь от нормальных ста двадцати на восемьдесят до ста шестидесяти на сто за считаные минуты.

В дверь позвонили.

За окном было еще по-летнему светло, но вечер уже близился к концу. Кого еще черти принесли? Александр не любил неожиданности и сюрпризы, даже если они оказывались приятными, поскольку чувствовал себя неловко из-за необходимости как-то реагировать на них и, возможно, не дай бог, кого-то благодарить. Но в данном случае он почти сразу понял, что благодарить некого и не за что.

– Кто там? – Александр поднял очки и, прищурившись, старательно всматривался в глазок, хотя даже по первому взгляду, брошенному на пришедших, было понятно, что приятным столь поздний визит не будет.

На лестничной клетке стояли трое молодых людей, чей внешний вид не оставлял сомнений в том, что к Александру наведались либо бандиты, либо их служивые противники с другой стороны баррикад. Ни то, ни другое не сулило ему ничего хорошего: особой разницы между бойцами единого фронта борьбы за место под солнцем рыночной экономики в те годы, пожалуй, не существовало.

– РУБОП. Открывайте. – Еще более габаритный, но скорее крепкий, чем грузный, как Александр, мужчина протянул к глазку что-то похожее на удостоверение.

– А по какому вопросу? – Вопрос звучал нелепо, но это первое, что пришло в голову Александра, который мгновенно перестал контролировать себя и не успевал разобраться с обгоняющими друг друга мыслями.

Мужчина ухмыльнулся.

– Тут, уважаемый, как в кино, вопросы задавать будем мы, а вам придется отвечать. По поводу ваших мошеннических действий со средствами государственной компании.

В висках у Александра мгновенно застучало, и он, повинуясь какому-то безотчетному инстинкту, сообразив, о чем идет речь, неожиданно для себя стал торопливо открывать дверь, одновременно с этим произнося какие-то нечленораздельные оправдания.

– Все совсем не так. Во-первых, я не принимаю таких решений, и вы поймите, ведь кризис же…

Он стоял перед ними в домашних джинсах и наполовину расстегнутой рубашке.

– Здравствуйте, – говоривший через дверь рубоповец мягко, но решительно продвинулся вперед, отодвигая Александра в глубину прихожей. – В доме кто-то есть?

– Да. То есть нет. Но я жду…

– Хорошо. Мы ненадолго. Пройдем на кухню, что ль.

Вошедшие встали полукругом.

– Может быть, чай или кофе?

– Да нет, спасибо. Мы это не пьем. Дело в следующем.

Вкратце, на особом, понятном только оперативникам и бандитам языке, но без ругательств и угроз, милиционер спокойным тоном сообщил пытавшемуся сохранить остатки достоинства потомку несуществующего княжеского рода, что он кругом неправ и что, если он продолжит и завтра действовать так же, как сегодня, его лично ждут большие и серьезные неприятности, из которых возбуждение уголовного дела по факту мошенничества будет самым малозначительным.

– Но я здесь ни при чем! Я осуществляю общее руководство, но в условиях кризиса никто…

– Чебурашка, ты не понял меня? Кто директор банка? – Александр хотел было уточнить, что он президент, но разумно смекнул, что в данном контексте это уточнение скорее усугубит его и без того неприглядную роль в описанной ситуации.

– Что я могу сделать? – Александр окончательно обмяк и, невзирая на правила гостеприимства, плюхнулся на кухонный стул в присутствии стоявших гостей.

– Во-первых, надо порешать дела с отправкой денег. Во-вторых… – милиционер жестом остановил пытавшегося что-то возразить Александра. – Во-вторых, надо компенсировать хорошему человеку потери и наше драгоценное время. Вот такие дела. Решать вам. Цифра – вот, – на стол перед президентом легла скомканная салфетка.

– Это в чем?

– Скажи спасибо, что не в долларах, дружище, – здоровяк ухмыльнулся. – Водички можно?

Говоривший был предельно тактичен и аккуратен в словах, но сомнений в том, что в случае необходимости его благодушное отношение может резко измениться в сторону агрессии, у Александра почему-то не возникало.

– Да-да, конечно, – он протянул дрожащие руки к серванту и холодильнику одновременно. – Я вас понял. Благодарю.

– Не стоит благодарности, – большой мужчина еще раз ухмыльнулся и, по привычке выпив содержимое стакана залпом, развернулся в сторону двери.

Троица вышла на улицу, когда уже стемнело, но воздух оставался теплым и по-летнему уютным. Старший достал миниатюрную раскладную Motorola и, держа в одной руке сигарету, набрал номер.

– Алик, привет, брат. Мы к товарищу заехали. Он, конечно, теплый у вас. Предлагал связаться с тобой, мол, за все отвечаешь ты, а он не при делах. Дал твой номер. Так что вот я тебе и звоню, можно сказать, по его просьбе, – выпустив струйку дыма, Рома, как звали оперативника РУБОП, засмеялся и слегка закашлялся. – Все, обнял. На связи.

Это полезное знакомство, которое впоследствии его еще не раз выручало, Алик завел не по своей воле. Попав в разработку этнического отдела как не самый активный, но, в силу родственных связей, и не самый последний участник одной из многочисленных преступных группировок начала 90-х годов, он постепенно превратился для оперативников из малоперспективной цели разработки в неплохой источник заработка. Узнав, что их старый приятель теперь не просто какой-то «коммерц», а теневой владелец банка, рубоповцы прониклись к Алику еще более дружественными чувствами, периодически находя с ним множество взаимно интересных и, что было важнее, выгодных тем для общения и сотрудничества.

Поэтому краткая встреча в ресторане недалеко от мэрии Москвы, на которой Алик описал план действий, не удивила Романа и его коллег. Вечером того же дня они нанесли тот самый визит, после которого Александр Евгеньевич, и так склонный к драматизации любых проблем, нарушавших гармонию его вялотекущего существования, не сомкнул глаз.

– Ну а как ты хотел, я не понимаю? Во-первых, ты же официальное лицо, лицо банка. За это тебе, вообще-то, и платили. Разве нет? – Алик говорил вкрадчивым, почти убаюкивающим голосом, постепенно склоняясь над столом Александра, на следующий день. – Во-вторых, если бы не ваша жадность с этим козлом Андрюшей, бабки бы были, и с ними бы легко расплатились. Так что я не понимаю, что ты хочешь от меня?

– Я, в конце концов, не один тут работаю. Надо встретиться с ними и поговорить, – Александр активно жестикулировал и ужасно тараторил. – Сегодня от них придет человек с платежкой, а денег-то опять нет, вечером они явятся ко мне! Я не собираюсь за всех отдуваться.

– Ой, вот только не надо, – Алик по обыкновению сощурился. – Я дам тебе парабеллум. Или зонтик.

– Зачем зонтик? – Александр был совершенно сбит с толку, и предложение взять зонтик действительно его удивило, как будто идея взять парабеллум была вполне обыденной.

– Вместо парашюта, из окна сиганешь. В общем, хватит сопли жевать. Что ты от меня хочешь?

– Я не согласен так работать дальше. Я не собираюсь рисковать своим здоровьем и жизнью ради ваших денег. Думаете, я ничего не понимаю? Все эти кипы договоров каждый месяц, какие-то кредиты, карточки…

– Так тебя их кто-то заставлял подписывать, может быть? Или ты зарплату в конверте не получал за это? Раз уж обвиняешь кого-то, обвиняй до конца. Может, тогда и сообразишь, что угрожаешь сам себе. А мне угрожать не надо, – только на этих последних словах Алик сделал акцент и слегка изменил свой тон, который до этого был предельно спокойным и рассудительным.

– Я увольняюсь, – в отличие от своего визави, Александр не мог похвастаться хладнокровием. Очки предательски потели, ему казалось, что он задыхается, пот струился ручьями под рубашкой. – Но требую выходного пособия.

На этих словах, которые Александр выпалил скороговоркой, видимо, чтобы раньше времени не испугаться собственной решимости и не замолчать, у него на лбу выступила испарина.

– В общем так, – на этот раз Алик сурово навис над столом все еще действующего, но обильно потеющего президента своего банка, не спуская с него глаз. – Если не хочешь попасть на нары за мошенничество и встретиться с твоими вчерашними гостями уже в другой обстановке, бери бумагу и пиши заявление. Сколько они у тебя просили?

– Сказали, что их подопечный попал на триста тысяч рублей, но это по старому курсу, а по новому – получается почти миллион. Вернуть надо долларами.

– Полтинник, в общем. К Галине даже близко не смей подходить. Из-за твоей шлюхи у нее и так давление вчера подскочило. Я сам все объясню. Получишь шестьдесят, отдашь, и забудь про то, что работал здесь. Ты меня понял?

Александр Евгеньевич все прекрасно понял. Через час, схватив свой портфель, в котором никогда не было ничего, кроме контейнера с обедом, бывший президент навсегда покинул здание банка, в котором, как ему казалось, он когда-то обрел свое истинное предназначение.

– Все нормально, – Алик сложил и без того тонкие губы в еще более тонкую линию и замолк, ожидая реакцию сестры.

– Что нормально? Давай без этих твоих штучек. Что он сказал?

– Слушай, какая тебе разница? Я объяснил, что он кругом виноват, что влез не в свое дело, что скандалить мы не будем, ну и так далее. Конечно, человека обижать нельзя. Мало ли как жизнь сложится: земля круглая, жизнь на этом не кончается.

– Не-ет, ты что, конечно. Я боюсь, как бы он говорить лишнего не начал. И этот его старый козел папаша тоже растрезвонит по своим дружкам…

– Слушай, не учи. Он просил сотку зелени, – Галина удивленно выдохнула. – Не кипишуй, договорились, что ему и шестьдесят за глаза будет. У него там кое-какие проблемы… От твоего знакомого приходили.

– Не может быть!

– Может, но они уверены, что во всем виноват наш Саша. Чтобы их не разочаровывать, я считаю, ему надо помочь. А дальше смотреть по обстановке. Главное, что к нам ни у кого претензий нет. Ну и ему на жизнь надо чуть-чуть подкинуть. Я передам.

– Ему и десятки много, козлу, – Галина подняла трубку и нажала кнопку автонабора, чтобы позвонить в кассу. – Сколько денег надо?

Вечером Александр Евгеньевич выпил для храбрости бутылку коньяка и, когда Роман позвонил к нему в дверь, был уже достаточно нетрезв, чтобы забыть о тревоживших его страхах и почувствовать себя благородным героем, волею судьбы оказавшимся в затруднительной ситуации.

– Вот ваши деньги, – Александр вытянул руку и исподлобья уставился на гостя.

– Премного благодарен, – Роман иронично взглянул на протянутый пакет и собирался откланяться.

– И убирайтесь из моей жизни. Все! Вон! В этом вашем тухлом мирке с низменными стремлениями. Насекомые! – Алкоголь пробудил в Александре потомка неизвестных дворян, который с презрением взирал на суету мещан, олицетворением коих в настоящий момент выступал Роман.

– Ты че, чебурашка, поплыл, что ль? – аккуратно переложив пакет с наличностью в левую руку, Роман отработанным ударом в печень погасил пламенный порыв Александра, который тяжело ахнул и обмяк. Наутро он проснулся с головной болью, нечеткими воспоминаниями о причинах тяжести в боку и ощущением легкой эйфории от того, что ему удалось выйти сухим из воды, прихватив из этого плебейского балагана неплохие отступные.

Роман же направился в ресторан к Алику, где, честно отсчитав положенные за услуги деньги, вернул остаток идейному вдохновителю блестяще разыгранного спектакля.

Спустя несколько месяцев буря в экономике, наконец, улеглась. У руля встал многоопытный дипломат и разведчик, а Галина Борисовна официально получила бразды правления банком в свои руки, что, впрочем, никак не сказалось на повседневной работе сотрудников: каждый из них и так прекрасно знал, кто здесь настоящий хозяин. Внештрансбанк пережил эти тревожные месяцы без особых потерь и даже, как ни странно, приобрел несколько новых клиентов, которые лишились после кризиса своих карманных банкиров и были немало удивлены тому, какие условия предложила им странная женщина, представившаяся президентом никому не известной кредитной организации.

Приобретениями, а не потерями закончился кризис и лично для самой Галины Борисовны, и для ее брата. Источником средств, направленных на улучшение жилищных условий семейства, стали практически добровольные пожертвования клиентов. Нет, конечно, никто не собирался делать подарки брату с сестрой, но умение нагнетать обстановку и безупречно играть на страхах и опасениях, которые присутствуют даже у самых успешных людей, особенно в условиях окружающего всеобъемлющего финансового апокалипсиса, были использованы предприимчивой семьей почти по-булгаковски: они ничего не просили, благодарные жертвы их таланта все приносили сами. Разумеется, сыграла свою роль крайне небольшая вовлеченность детища Галины и Алика в обычные для тех лет финансовые процессы, протекавшие в докризисной России. Глупый инцидент со спекуляциями ГКО был на самом деле мелочью и неприятным недоразумением, но в условиях, когда вокруг все в лучшем случае было парализовано, а в худшем – валилось в тартарары, сама возможность продолжать обслуживать клиентские платежи казалась многим свидетельством невероятной устойчивости, а отсутствие серьезных потерь от пирамиды ГКО – примером дальновидности руководства банка. Подогревали эту безосновательную уверенность и безотказные помощники Галины – слухи и пресловутое сарафанное радио, которому в те дни стали доверять больше, чем тому, что вещали официальные СМИ. В итоге испуганные и обжегшиеся на опыте работы с другими банкирами руководители и хозяева выживших компаний, выслушав драматичный рассказ Галины о том, как сложно справляться с кризисом и не подводить клиентов, полушепотом, заговорщицки сами намекали на готовность компенсировать все возможные материальные и даже моральные издержки, только бы и их счета исправно обслуживали. Настоящая хозяйка банка закатывала глаза, наигранно возмущалась, говорила, что ни о каких комиссиях не может идти и речи, особенно когда она имеет честь обслуживать такого уважаемого и достойного человека. Ну а лично ей и подавно ничего не надо. Лишь бы, как говорится, банк процветал и прирастал клиентами. Последние удивлялись, некоторые даже верили в бескорыстность деловой женщины, но неизменно обещали по возможности перевести еще несколько контрактов на обслуживание во Внештрансбанк, а заодно порекомендовать таких надежных и честных партнеров своим знакомым и коллегам. В этом и состоял их вклад в дело личной монетизации тех немногих преимуществ, которые оставались у владельцев банков в суровую кризисную пору. Не нуждаясь в прямых подачках и взятках, Галина и Алик самостоятельно решали, сколько из вновь привлеченных денег путем нехитрых финансовых схем обернуть в свой собственный доход, начав еще в те времена собирать свою коллекцию недвижимости: Галина – в пределах родной страны, Алик, разумеется, – чуть поодаль. Конечно, о пентхаусах и виллах на берегу океана в те годы они могли еще только мечтать, но нескромные квартирки и дома в престижных районах Подмосковья и Средиземноморья уже привлекали их вполне платежеспособное внимание.