Читать книгу От тюрьмы до киббуца и другие приключения - Вячеслав Гуревич - Страница 7

День открылся многообещающе.

– Эээ… Гур-чев? Не, не, aspetta… – Охранник поднес к глазам список, чтобы еще раз попробовать произнести мою фамилию. – Гру-чо?

– Граучо. – Я подошел к решетке. – Это я.

– Пошли. Твой адвокат явился.

Я вспомнил, что на Западе, как и в России, подсудимым назначали общественного защитника. В Союзе назначенный защитник занимался в основном тем, что собирал характеристики с работы и от друзей, чтобы показать судье, что ты, в общем-то, нормальный пацан, старушек через улицу – да, взломал ларек, ну… а-сту-пился! С кем не бывает, гражданин судья? Тем более что пожилые родители, беременная жена, трое детей… Так что пять лет за пару ящиков водки и закусь – это многовато, а вот два и два условно – это самый раз, потому что, как хорошо известно, советский суд, он самый гуманный, да какие там алиби-отпечатки-пальцев? вы с ума сошли? вы советской милиции не верите?

Выдержав непродолжительную паузу, судья просыпался и просил защитника повторить рекомендацию. Затем он долго считал столбиком, да и ручка не писала, что одна, что другая… затем он взирал на сумму, имитируя глубокие размышления (на самом деле он уже начинал нервничать, достанется ли ему харчо на обед в столовой при суде, харчо разбирали быстро), и наконец объявлял вердикт: три и три. Я слышал об оправдательных решениях, но это всегда были какие-то чрезвычайные обстоятельства, типа обвиняемый жил на одной площадке с родителями космонавта Поповича или нечто в этом духе.

Но итальянский общественный защитник будет другим, я был уверен: он подвергнет сомнениям результаты расследования, он не пропустит ни одного нарушения в ходе ареста, присяжные прослезятся, и Фемиде ничего не останется, как прийти к единственно правильному решению, и тогда ей можно будет скинуть дурацкую повязку и приступить к своим «спагетти алла легале».

С другой стороны, зачем он вообще был нужен, если одессит уже во всем сознался и я был невиновен по логике вещей? И все же меня как исправного читателя детективов подмывало любопытство увидеть итальянского Перри Мейсона в работе!

На встречу с адвокатом привели всех четверых. В тюрьме мы общались не очень. Во время прогулки на тюремном дворе я наткнулся на одного из инженеров. Он вел себя недружелюбно.

– Это все твоя вина! Почему ты не сказал полиции, что произошло, сразу же, как только они явились?

– А почему вы этого сами не сделали, раз такие умные? Увлеклись друг другу отсасывать в другой комнате?

Да, это перебор, каюсь, но такие обвинения не располагают к симметричности.

Он замахнулся. Я особенно не испугался – этот тип скорее отдаст полтинник на обед и ключи от машины, чем будет драться, – но предусмотрительно отошел. Кто его знает, на что способен пожиратель бульбы после нескольких дней на пасте с фасолью.

– Сам ты пидор! – вскричал бульбаш. – Я что, по-итальянски говорю? Ты один, кто говорил! Говнюк!

Он сплюнул мне под ноги и произвел драматический выход. Даром что шляпой с перьями не махнул.

Я оцепенел. Я знаю, что не надо выпендриваться своими познаниями, будь то примитивный итальянский или умение украсть машину за 60 секунд, но я почему-то все забываю, что познания могут и будут использованы против тебя же. Подлинное просветление было за горами.

***

Аvvocato был таким же стандартным итальянским красавчиком, как и Серджио, вырядившийся на все сто, в прекрасно сидящем кремовом костюме и отглаженной белой рубашке, подчеркивающей его загар. Что говорить, мама постаралась. Обошлись без рукопожатий – и слава богу: его руки были выхолены, ногти наманикюрены бесцветным лаком. Не разбираюсь в одеколонах, но догадываюсь, что его парфум стоил будь здоров. И выражение-то у него было как у Серджио, презрительно-недоумевающее: «Что я делаю с этими изгоями?» Я чувствовал себя как Жан Вальжан, которого только что вытащили из темницы и который выбирал соломинки из своих немытых, сбившихся в комок волос.

Защитник объяснил, что он ознакомился с материалами дела и в целом у нас был хороший шанс на оправдание, но…

– Что «но»? – взорвались инженеры. – Он – тыкая пальцем на одессита – он во всем сознался! Что еще надо?

– Всякое бывает, – сказал осторожно защитник. – Суд, знаете ли, это такое дело, это целая система, да что говорить, вся страна такая, это такой бардак, bel casino, вечно все не так…

Я уже не буду описывать движения его рук – они не знали покоя.

Мы оцепенели.

– И что же теперь делать? – спросил один из инженеров.

– Да, я вот как раз собирался… у вас есть деньги оплатить мои услуги?

Гром среди ясного неба. Молодой одинокий эмигрант с деньгами? Нам разрешили вывезти из страны по $140 с носа. Кто-то вложился в фотоаппараты (якобы советская оптическая техника котировалась на итальянских блошиных рынках), у кого-то хватило только на матрешки и другой китч. Но наличные?

– Нет у нас ничего.

– Но на свободе? – Адвокат настаивал. – Друзья, родственники? Всего-то сто тысяч лир.

То есть $150 – месячное пособие от еврейского агентства.

– Да чего это мы будем платить? – взревели инженеры на русском. – Ты, – опять тыкая на одессита, – ты нас в это дело вовлек, ты и плати! Пусть только попробуют нам в американской визе отказать – да мы тебя засудим!

– Засудил один такой, – хмыкнул одессит. – Вот мои кореша из Дойча пришлепают, они тебе покажут и суд, и пересуд. – Он выразительно ударил кулаком по левой ладони. – В любом случае, у меня сейчас что, деньги есть? На, ищи! – Он рванул на себе рубаху довженковским жестом.

– Ma cosa succede? – Адвокат занервничал. Он не мог не почувствовать, что разговор принимал неприятный оборот, и, несмотря на охранников неподалеку, уже готов был обмочиться в свои наглаженные брюки. – Что происходит, вы можете мне объяснить?

– Да ничего, – сказал я. – Они каждый предлагают заплатить. Вопрос чести – onore, capito? Русские люди – люди чести, вы читали Толстого?

– Ну да, Толстой, certo… Familia Karamazov, так? – Он взглянул на меня скептически – что-то здесь не сходилось.

– В любом случае не волнуйтесь, – сказал я. – Я разберусь, я позвоню дяде в Израиль…

– А, Израиль: bene, bene… – Адвокат возбудился.

Еще бы, еврейское золотишко, кто же устоит перед таким соблазном…

– …Он переведет деньги прямо вам на счет.

– А… нет, здесь маленькая проблема. – Адвокат нахмурился. – Итальянская банковская система – это такой бардак, вся страна бардак… А наличными никак?

– А как? – Я продолжал играть в дурачка.

– О чем ты там с ним треплешься? – завопили инженеры. – Ты уже нас продал один раз, теперь ты пытаешься себе выторговать сделку вместе со своим одесским раклом на пару?

– Не, ну это все… – Одессит начал привставать.

– Ша, – сказал я.

Клянусь, так и сказал. Нет, правда, нам еще драки не хватало, чтобы охранники прибежали.

– Он согласился взять деньги после слушания. И если бы вы с вашей паранойей не влезли, я бы его уже дожал до полтинника с носа.

***

– Mannagia! – Серджио выругался. – Ты подумай! Всех этих уродов адвокатов надо в море сбросить! Конечно, это все бесплатно. Я – как налогоплательщик, – я уже заплатил за вас!

– Ты еще и налоги платишь?

– Я? Я вообще никого не знаю, кто налоги платит. Кроме тупых туринцев.

«Таки он тебя достал», – подумал я.

– Так что, думаешь, я могу его послать?

– Только после слушания.

– А если он потребует аванс? Он может нам свинью подложить с судьей?

– Запросто. – Серджио свято верил в то, что стакан наполовину полон для него и наполовину пуст для всех остальных.

– Но я же могу пожаловаться, что он у нас вымогает гонорар?

– Можешь, но это твое слово против его. Он член коллегии, а ты засранец-иностранец. – Серджио ухмыльнулся. – Это тебе не твои Ю-най-тед Стейтс оф А-ме-ри-ка.

***

Я старался держаться в положительном режиме, но ситуация с адвокатом – это для меня было многовато. Я провел бессонную ночь, представляя себе престарелого судью-фашиста, который после увещеваний предателя-адвоката с удовольствием избавит Италию от четверых грязных евреев. Стоп, как раз fascisti евреев более-менее не дергали, хотя всегда могла попасться паршивая овца, который сражался под Сталинградом и который при виде нас вспомнит о суровой зиме 42-го и драке за кусок лошадиного мяса.

А если он окажется коммунистом? В таком случае в его глазах наше присутствие было само по себе оскорбительным – крысы с тонущего корабля «Социализм», люди, чье само существование опровергало концепцию пролетарского рая, предатели дела, за которое он положил жизнь… Стоп, здесь опять же могли быть нюансы. Он мог быть сталинистом, и в этом случае серьезный срок был гарантирован (я уже знал, что в Италии отменили смертную казнь), или же маоистом, или троцкистом, и тогда… точно. С троцкистом у меня был шанс.

На рассвете, разбитый, я поднялся в туалет. Я был совершенно изможден политической неясностью итальянского правосудия. Возможность справедливого суда как-то не приходила в голову.

Все, что меня спасало, – это видение Марии Тудореску в ее простой рясе. Она материализовалась у меня в ногах и нежно пела: «Засыпай, засыпай, забудь все до утра…»

– Аминь, – сказал я, погружаясь в сон.