Читать книгу Жизнь, поиски и метания Андрея Георгиевича Старогородского - Юрий Огородников - Страница 5

Встреча Андрея и Варвары произошла в тот момент, когда у Андрея обострились страсти к женщине. Его взволновала плотная молодая особа, рано познавшая удовольствие, доставляемое её чувственности мужчинами, – Лиза. Черноволосая, тёмные глаза, в сумрачных глубинах которых прятался недобрый огонёк. (Жизнь довела? Рано познала, что это такое?). Вначале ей нравились «мужики», как она их называла, грубые в страсти. Но настал момент, когда ей захотелось сладенького на десерт. Надо было поймать какого-нибудь глупенького, неопытного и интеллигентного молодого человека. Она повела своими тёмными глазами вокруг.

Лиза работала в университетском управлении качеством обучения. В управление набирались люди, обучать не умевшие, но любившие чем-нибудь управлять. Знает ли кто-нибудь на свете, как определить качество обучения тех или иных преподавателей? Никто, разумеется. Знали чиновники: надо заставить педагогов писать много бумаг, описывающих их занятия. Профессора и доценты корпели над кипами ненужного, потому что занятия ведутся ситуативно, творчески, вдохновенно. Бедные русские леса, о которых скорбел ещё Леонид Леонов. Они также опрашивали студентов об их мнении о качестве преподавания тех или иных профессоров. Боже, за что ты лишил ума чиновников!

Начальница отправила Лизу на кафедру философии и социологии, чтобы распечь нерадивых профессоров, затянувших написание ненужных бумаг. Решительная чиновница, маленькая росточком, но властная, шагом командора вступила на кафедру. Да, это несколько смешно: маленькая и шагом командора. Андрей не мог не улыбнуться. Но к тем, кто смешит нас, теплеет душа. Андрей заполнял журнал нагрузки, ворча: XXI век, а мы бумажки пишем.

– Где заведующий? – Лиза строго.

Андрей пожал плечами, оглядывая, – что поделать? – плотоядную фигурку командорши. В нём уже давно проснулось мужское желание, но он не знал методики соблазнения дамочек.

Выразительные мужские взгляды Лиза ловила на лету. Она оценила стать и интеллигентность мужчины: «Наверное, сладок».

Лиза села напротив Андрея и, кокетливо склонив головку, улыбнулась молодому человеку. (О, Женщины! Я всегда восхищался вашим умением перевоплощаться во что угодно в одно мгновение и за одно мгновение в несколько личин – от ангела до дьявола).

– Не выполняете! Где Ваши УМКД? Мне что! Но начальница грозит доложить ректору, чтобы с вас сняли премию.

– Вашими УМКД бесы в аду разжигают костёр под грешниками из управления качеством. Премия? Какой-нибудь прохвост типа Прохора или Рыжего на обед в ресторане больше тратит, чем ваша премия.

– Понимаю, – участливо вздохнула Елизавета (в народе так именовали лисиц), – но моя начальница строга-а-а.

– Господи! Я толком не знаю, как составлять эту дрянь.

– Очень просто. Могу помочь. – Да?

– Почему бы не помочь приятному молодому человеку… – и раскрыла губки, что у таких особ означает: «Я готова». – Давайте так. Мы встретимся у меня дома и вместе напишем.

Из-под её кофточки бурно выпирали те нагие гроздья, что равно сладки младенцам и мужам, волнуя молодого человека.

– Ну, как? – и ротик раскрылся шире.

Андрей по непонятной ему причине собрал всю свою волю, чтобы не сказать «согласен». Он ответил, что подумает.

– Вы знаете, как меня найти. А рабочую программу надо сдать немедленно. А то….

– Хорошо, хорошо.

Андрей быстро догадался, что «это» совсем не то, чего требует культура и воспитанность от отношений мужчин и женщин. Он, чтобы заглушить желание, сел штудировать работу И. Канта «Критика чистого разума». Уверяю вас, это намного труднее, чем колоть дрова. «Старик Кант» (так говорят философы) писал умно, но темно. Наверное, это смешно бежать от страсти в труды Канта. Но, как уже говорилось, в таком смешном проявляется трагическая природа человека.

* * *

Я бы хотел воспевать ангелов на небеси и на земли. Но люди не ангелы. Особенно сегодня, когда капитализм утратил бывшие в нём крохотные прожилки положительного – в сплошной грязи и копоти (хочется сказать: грязи и мрази, но отдельные люди и тогда, как сейчас, были прекрасными). Буржуазный дух сегодня в России отравил многих людей жаждой богатства, материи и физиологических удовольствий. Даже наш философ попал в ловушку буржуазного душка. Правда, как ни горька, может исцелять тем, что человек в ней, как в зеркале, увидит своё лицо и ужаснётся. Правда не материи – духа. Я вынужден писать о сомнительных удовольствиях века.

Скажу, может быть, чересчур напыщенно: я пытаюсь служить, как могу, Богу и правде.

* * *

Однажды Андрей сидел на кафедре перед занятиями. Непонятно почему он пришёл раньше. То ли транспорт подвернулся удачно, то ли дома заскучал.

На кафедру вошла совсем молоденькая девушка. И будто светом брызнуло на Андрея: такое лицо! Такой взгляд! Такая улыбка! Это была Варвара.

Варвара обратилась к лаборантке с просьбой дать ей вопросы к вступительным экзаменам в аспирантуру по философии. Лаборантка, ещё студентка, подрабатывавшая на кафедре, считала себя неотразимой красавицей. Ещё бы: смазливое личико, хорошо обозначенные созревшие груди, ноги…какие ноги! Кедры ливанские! Открыты до последнего предела. Словом, кадр Лизиных мужиков.

Красавица, её звали Виолеттой, оторвалась от компьютера и раздражённо бросила:

– Сколько вам объяснять, что вопросы выложены на сайте кафедры.

– Да? Я не знала, – растерялась девушка. И тут вмешался Андрей.

– Виолетта! Тебе трудно вывести вопросы?

– Аспирантов много, а я одна.

– Ну, хорошо, я сам выведу.

Андрей, передавая вопросы девушке, спросил о её имени.

– Варвара.

– Андрей.

Варвара поблагодарила Андрея за вопросы, но не оставила своих координат, что естественно: Андрей постеснялся их попросить. Но через несколько дней Андрей увидел Варвару в читальном зале библиотеки и подсел рядом….

* * *

Я снимаю цилиндр, поправляю бабочку на шее и жалуюсь публике: я, клоун, в растерянности, как всё повторяется в мире! В конце нашей дряхлеющей цивилизации невозможно писать романы. Бери жизнь какого-нибудь Цезаря или Цицерона – там всё то же, всё уже описано. Но профессия клоуна – шута своего времени – обязывает.

* * *

Так начинается цепь событий, которая протянется на всю жизнь героев. Мы не умеем предвидеть. И слава Богу за это. Иначе, кто знает, предвидь то, что произойдёт дальше, подсел бы Андрей к Варваре. Сюжет не состоялся бы, и нам нечем было бы забавлять публику. И помните: только смех трагичен, маска человеческой трагедии.

* * *

Андрей поинтересовался, какие вопросы Варвара готовит к экзамену по философии, заглянул через плечо в тетрадь, куда она делала записи. Его обдало запахом чистейших волос и тонких духов. Известно, как такие запахи действуют на нашу душу. Андрей дал совет записывать только короткий план ответа на вопрос, а не безформенную информацию. Отвечать коротко, самое существенное. Продиктовал план ответа на два-три вопроса. Андрей взял журнал «Философские науки» посмотреть новинки философской мысли. Но душа его уже жила иным. Она именно жила, она воодушевилась к жизни, быть живым, то есть…. Не знаю, что значит быть живым. Мы интуитивно знаем, что это такое, но выразить понятиями – сухими, мёртвыми подобиями жизни – затрудняемся.

Когда Варвара закрыла тетрадь, поднялся и Андрей. Они сдали свои книги и вместе вышли из здания университета. Андрей поинтересовался, на какой транспорт пойдёт Варвара, попросил разрешения проводить её. Да, да, да! Андрей для неё – пока – учитель, старший, опытный…. Боже мой, насколько женщины опытнее нас, мужчин, в житейских делах. Но ни те, ни другие чаще всего не догадываются об этом.

Когда молодые люди шли к метро «Ботанический сад», Андрей почувствовал, что мир по-иному окрасился для него сегодня. Зелень травы и деревьев ярче, чем обычно, листья трепетали живее, небольшая церковь среди деревьев вдруг осветилась чистым белым светом. И внезапно для себя Андрей решился предложить Варваре прийти на следующий день к нему, он поможет ей подготовиться к экзамену. Душа молодого человека трепетала в ожидании ответа девушки. Варвара думала.

– Я никогда не бывала в квартире молодого человека.

– Я уже не молодой человек. Моя профессия, увы, старит. Хотя…сегодня…, но это неважно. Вы сократите время подготовки и точнее подготовитесь, поскольку я знаю, чего требует комиссия на экзамене (Ну-ну!).

– Хорошо, – ответила девушка.

Варвара была самой скромностью с Андреем. Хотя она дама не робкого десятка. Но Андрей ей нравился. Его тёплая улыбка, его спокойный разговор, его приятное лицо, его высокий рост…. Что ещё, неизвестно. Варвара села на предложенный стул скромно, сжав коленки и положив руки на бёдра. Андрей предложил ей сесть за стол.

– Раскройте тетрадь. Назовите вопрос.

Андрей продиктовал план ответа и, расхаживая по комнате, стал кратко характеризовать каждый пункт. При этом он любовался девушкой. Он видел, что перед ним не совсем обычная девушка. Влюблённый всегда находит необычное в своей симпатии. И я свидетельствую: есть, есть такое. Как и у всякой девушки. У Вари – см. стр.1 романа. Андрей, уже познавший греховное желание женщины, вдруг подумал, что к Варваре у него нет грешных помыслов.

Так началось их общение.

Что думала Варвара об их внезапном союзе? Может быть, то, чему её учили современные романы. Ох, уж эти современные романы! Особенно авторов-женщин – чума нашего века.

Оказалось, что Варвара читает с разбором, у неё сложился здоровый художественный вкус: воспитание дома и здоровое сознание, во многом благодаря семье, умно и благожелательно относившейся к дочери. Отец её до переворота был крупным комсомольским, потом партийным работником, серьёзно относившимся к своей работе. После криминального переворота не побежал из партии, как другие. Их таких было немного. Берсенев занимался в партии финансами, и ему, выделив партийные деньги, поручили учредить банк, чтобы питать партию. Теперь он банкир. О его особенностях как банкира скажем позднее.

Кстати, тут же отметим, что давало Андрею такую прочность в жизни, уверенность в поведении и разговоре. Он имел убеждения. Его родители, педагоги, потомственные интеллигенты, самой своей жизнью показывали, что человек должен самостоятельно выработать свои принципы жизни. Андрей принадлежал к социалистам, но монархического толка, феодал-социалист, непонятное соединение. Ещё в школе он начал изучать труды Маркса, других социалистов. Полагал, что следующий этап становления человечества может быть только социалистическим. Капитализм называл несчастьем человечества. Но какой социализм избрать России? Форм социализма немало. Социализм – да, а вот какой – над этим он думал. Марксова закалка: думать за народ. Народ сам толкнётся туда, куда может, для чего созрел.

Когда Варвара и Андрей бродили по улице или сидели у него дома, Варвара говорила глупости об отношении мужчин и женщин, но так наивно и мило: книжные истоки её суждений были слишком заметны. Я бы хотел, чтобы она подольше была наивна в этом вопросе. Но жизнь сегодня торопится просветить молодых людей не лучшим образом: через жизненные катастрофы. Андрей улыбался, слушая подругу, и с улыбкой – такова была его манера: начинать высказывание с мягкой улыбки – говорил ей, что проблема эта не проста. Она особенно осложнилась во второй половине двадцатого века, когда капитализм утратил всякие положительные моменты, которых и без того у него было немного. Он стал уничтожать личности, насаждать бездуховность и безнравственность, что выгодно для торговли. Я сам, признавался Андрей, попался на удочку, как-нибудь расскажу… Есть ряд гипотез по проблеме…. Порой они обсуждали прочитанные книги.

Им было интересно вдвоём. Но, думаю, не потому, что они могли вести серьёзные разговоры, а потому, прежде всего, что они нравились друг другу и как люди, и как особи женского и мужеского пола.

Я бы хотел, чтобы вы, как и я, любовались этими молодыми людьми. Таких сегодня не показывают по телевидению, о них не пишут в книгах: интересней, выразительней писать об изломанных временем и обществом людях. Но ещё сохранились и такие молодые люди, которые были во все века и у всех народов, и во все века их было меньшинство.

Вот они идут к университету. Андрей высокий, начиная разговор, откидывает назад голову, улыбается. Варвара ему по плечо, то улыбается, то серьёзнеет, то даже сердится, но быстро стирает сердитость улыбкой. Видно, что ей приятно идти рядом с таким видным молодым человеком. Она так и светится. Нет, не красавица, просто прекрасна.

* * *

Отношения Варвары и Андрея становились всё горячее. Погода также горячела с каждым днём. Лето было в разгаре. Варвару родители увозили на дачу, но пользуясь близостью дачи к столице, она самостоятельно прибегала в Москву. Особенно часто они гуляли по закоулкам Останкинского парка и Ботанического сада – всё это было высажено когда-то по радению графов Шереметьевых. В саду были места, глухие, как в дремучем лесу.

Андрей разворачивал перед Варей свои знания, а прочёл он, несмотря на молодость, уже много. Он утверждал, что читать научился раньше, чем говорить, и в колыбели с пустышкой в губах, читал философию Шопенгауэра. Варя смеялась и возражала, что говорить он научился раньше, чем читать и даже ходить, уже с колыбели с пустышкой в губах, поэтому он сейчас болтает без умолку.

– Мыслить! Мыслить! – возражал её спутник. – Ещё до того, как я увидел белый свет я начал мыслить. Патология, болезнь, притом мучительная. Мысли текут беспрерывно, как правило, глупейшие, но я не могу их остановить, мозг никогда не отдыхает. Хотя мыслим мы не мозгом, но он, видимо, питает процесс мышления какого-то вида энергией, как электростанция дома и заводы.

Андрей делился с Варей мыслями, возникавшими в нём, когда он обдумывал философские, социальные, жизненные проблемы или очередную беседу со студентами. Варя с удовольствием слушала высказываемые Андреем суждения. Они даже казались ей созвучными с её неопределёнными думами. Андрей как бы оформлял их. Она была права. Те, кто мыслят, мыслят одно и то же – одно и то же волнует людей, и они думают, что могут решить мышлением жизненные проблемы. Они решаются каким-то иным способом, мне, к сожалению и простите, неизвестным.

Во время прогулок Андрей вдруг немел. Это происходило в самых глухих местах Ботанического сада. Оба, как по команде, замирали на месте. Андрей, преодолевая земную тягу всей планеты, поворачивался к Варе, обнимал её и прижимал к себе. Варя и сама льнула к нему, её тельце, впрочем, вполне развитое по-женски тело, подрагивало от внутреннего волнения и просыпавшихся женских желаний.

В начале учебного года Варя успешно сдала вступительные экзамены в аспирантуру. Ей предстояло сдать кандидатский минимум, в том числе по философии, или по дисциплине-уроду, придуманной необразованными чиновниками министерства образования. От философии в ней остались только рожки да ножки, или хвост и грива («Пожалел волк кобылу: оставил хвост да гриву», – говорил русский народ). Нынешние политики философию не любят, видимо, боятся её – вдруг мыслью философствующих их сдунет с прибыльных местечек.

Теперь Варя и Андрей уже встречались в доме Берсеневых. Мать Вари, женщина старого закала, образованная, но занимавшаяся домашним хозяйством, приглядывалась к Андрею. Она встречала молодого человека приветливо, ставила угощение, что было выражением не только традиционного русского гостеприимства, но и симпатии к Андрею. Она бы не возражала, если бы они решили породниться.

В доме объятия были всё теснее, продолжительнее и опаснее. Желание близости охватывало их обоих. Платьице или халатик Вари казались им растворяющимся в воздухе, её стремительно развивавшееся тело, уже полностью женственное и нежное, казалось, сливалось с телом Андрея. Оба понимали: пора узаконить их отношения, и тогда желанная близость станет возможной.

Так властно действовала в них природа, управляла их желаниями, мыслями и решениями, хотя сами они, как все мы, грешные, думали, несмотря на философию, что мыслят и решают они сами – по своей воле.

Но среди людей работает не только природа, её изначальные законы. В человечестве хватает любителей действовать вопреки естеству, деформировать его, отказываться от естественного добра. Опустевшее от добра место в душе человека и его отношениях с людьми становится злом. Зло порождает катастрофы.

Мы скоро убедимся в этой закономерности на судьбе Вари, сформированной не Богом, не природой, а самими людьми себе же на горе. Неразумное стадо человеческое. И на горе нашим героям.

Преодолевая, как Святогор, земную тягу, Андрей забивал её тем, что разворачивал перед Варей свои безумные идеи.

* * *

Я неоднократно общался с Андреем Георгиевичем. Представляю его мысли. И однажды, помолчав, он признался, что нечто подобное вещал одной очень хорошей девушке не столько для её просвещения – это так сомнительно! – сколько для того, чтобы понравиться. Простите, грешен.

* * *

…– Представляю себе, дай нам, людям, волю и мы уничтожим друг друга. Спаси нас, Господи, от нас самих. Так, неверующий, я стал молиться Неведомому.

В начале жизни всё было хорошо: изящные линии, тонкие мелодии, ласки родителей, вокруг добрые люди. Но моё совершеннолетие избавило меня от иллюзий. Началось с известных событий у Белого дома и телецентра.

Потом ещё страшное: нас, молодых работников, отправили необученными в Чечню. Нас быстро разгромили хорошо подготовленные боевики, мы спрятались в доме. Я видел, как чеченский мальчик держал за волосы отрубленную голову русского, приплясывал, крутился с нею, смеялся. Взрослые вложили в его руки такую страшную игрушку… Погибший человек. Чеченцы, хотя среди них есть благородные, умные люди, но делами единоплеменников они навек осрамили свою нацию. («Опозорились на весь мир – слова талантливого учёного, умного чеченца Р. И. Хасбулатова). Теперь уже потоки времени не смоют с неё кровавое пятно. Как навеки вымазали себя чёрным позором ельциноиды, гайдаровцы («тимуровская команда», язви её в душу) и прочие либеральчики. (Так, простите, он, уже поэт и прозаик, выражался). Но что страшнее всего – и я такой, хотя в другой форме.

Я был в отчаянии. Страшное лицо человека, дьявольская усмешка человечества пришибли мою душу. Еле-еле пришёл в себя. Я подумал: у меня нет другого человечества, у меня нет другой планеты, я сам грешен с ног до головы. Терпи и что-нибудь делай… Делаю, да, но…

Изящные линии, чистые мелодии, тонкий свет, добрые люди и все меня любят – таким я видел мир в ранней юности.

Мир снова перекувырнулся в моих глазах и до сих пор кувыркается.

Отчаяние перешло в мысль: другого мира у тебя нет, нет у тебя другой планеты и другого человечества. И другой Родины. Так что смирись, терпи и надейся.

Варюша и Андрей по дороге из университета к метро «Ботанический сад» сели на скамейку у маленького прудика с парой уток, прячущихся от жаждущих убить кого-нибудь охотников. На дне глаз Андрея отпечаталась белая церковка, но, обратившись в себя, он её как бы не видел. Повернул голову к Варе, полюбовался её посерьёзневшим, как у детей, лицом. И снова – о, привычка! она свыше нам дана, замена счастию она, снова – как с трибуны, грешный человек, обыденное дитя человечества вещал:

– Но! Прежде всего, я вскарабкался на край бытия, конец Вселенной над нами, оттуда взглянул на себя и на всех. Я увидел в гармоничных небесах нашу грешную планетку, и там, далеко внизу себя невидимого. Мир громаден – наше зло в нём пылинка. Унесут его мировые ветры в небытие. Когда? Бог весть. Кровь предков, текущая сквозь меня, сказала мне: потом будет иное. Что, когда? Не расслышал от шума крови в голове. Что-то такое: любовь, смирение, терпение. Но – слаб. Не могу. Живи великим, масштабами веков, пространствами Вселенной. Вот мера всего, не человек. Иначе погибнешь. Лукавый грек, сказавший, что человек – мера всех вещей, влил яд в душу человечества. Своё падение в ад Запад назвал «Возрождением». «Не смей меня будить. О, в этот век ужасный и постыдный, отрадней спать, отрадней камнем быть». (Для тех, кто не знает, страстотерпец Микеланджело). Но я тщусь проснуться, чтобы понять, куда привёл нас тот постыдный век сегодня. Посмотри вокруг – крушат и рушат.

– Но великое искусство, наука – люди создали, Андрюша.

– Не знаю, люди ли, или они подсказка небес: мол, надейтесь, люди. Человеку самое важное неизвестно. Потом он прочтёт у А. Ф. Лосева: «Живопись Возрождения – падение, декаданс, буржуазный материализм в искусстве».

– Мучительно думаю, слышишь, как мои мозги трещат от усилий, – Андрей хлопнул себя кулаком по лбу. – Результат – ноль.

– Может, бросить трещать мозгами? Не от дьявола ли это? Помнишь древо познания и евино яблоко?

– Андрюшенька! Ты не можешь быть от дьявола!

– Спасибо, чистая душа, но ещё как могу. Кто пытается мыслить – от дьявола…

– Обыди нас истина, стань нашим бытом. Но кто зажжёт факел? Какой безумец? П. Беранже: «Ибо этот безумец был Богом». Может быть, мир ещё не пришёл к этой черте. Всё ещё надеюсь: сами добудем истину, как мы добываем руду во мраке и в крови. Но тайна. Важное – тайна. Касаешься её не умом, душой, едва-едва. Но и это благо. Люди в большинстве далеки от тайны – начала истины.

– Андрюша! – воскликнула Варвара, слишком страстно для такой интеллектемы. Почему? Душа вспыхнула от Андрея? Вот её фламбо. – Ещё найдёшь!

– Свежо предание, но верится с трудом.

– Я верю в тебя! – Варваре ещё не попадались такие молодые экземпляры, которые мыслят вот так…летят душой в громадное. Её душа затрепетала, а вслед и тело. Её первый мужчина.

– Твои мысли, Андрюша, для меня откровение.

– Я говорю банальное. Сказанное кем-то.

– Но говоришь ты. Кого знаю, говорят незначительное. Отец да, но…вечно занят.

– Ходить по вершинам гор пока могут немногие. К концу веков будут многие. И это сказано. Другие сказали, я повторил. Своего слова ещё не знаю.

– Но и сейчас ты среди немногих.

– Не велика честь увидеть великое. Полюби малое, заметь неприметное. В нём вся суть и развитие. Я не могу.

– Не понимаю, что говоришь.

– Понимает тот, кто думает о том же. И ты будешь. Но ты уже там (Поднял руку вверх). Твоя душа – птица небесная. Моя отяжелена грехами. Клонюсь перед тобой.

И он поклонился передней в пояс. Она быстренько схватила его за плечи, разогнула.

– Недостойна, потому что глупа.

– Умных много, чистых – раз-два и обчёлся. Ты и в грехе будешь чиста. Запомни: ты и в грехе будешь чиста. Потому что вся от души, открыта людям и добру.

Замахала руками: нет, нет, нет. Не будем обо мне. Неинтересный предмет.

– Ещё как интересен и богат от рода. А я скверный раб Божий и самый лукавый из рабов. Ибо ведаю, что творю. Ведаю, но ежедневно множу грехи, безостановочно. Значит, глуп. Глупее всех, что творят не ведая. Умный ставит ногу осторожно, чтобы не наступить на аспида и василиска и не попереши ногой льва и дракона.

Вот так, Варя, одна надежда: придёт Врач и вылечит, ибо Врач приходит к больным, когда его позовут. Я не зову: наслаждаюсь грехами, не могу от них отвлечься.

– Но какие твои грехи, не понимаю, хоть убей.

– Не призываю Врача, раз, вещаю студентам свысока, гордо и – глупости, будто трубный ангел, с высоты своей гордыни; лгу коллегам, не говорю им правду об их суждениях, множу гордыню всей таблицей умножения; вожделею вожделением греховным. И несть моим грехам числа, Варя.

– Но это всё естественно. И я так.

– Тебе можно, мне нет. Я грешу греша.

Много лгал, мало любил, сердца не уберёг,

Лёгкое счастье пленило меня и лёгкая пыль дорог, – предельно честный Вл. Луговской, как и честный его стиль.

– Говори о небе. Я заслушиваюсь. Никто так.

– Я всё сказал, что мог. И вот трагедия.

Впрочем, нет, трагедия – это радость. Лишь ужас жизни. Человек – трагедия. А я ещё не дорос до звания человека.

– Как может трагедия быть радостью?

– Варенька, западные рационалисты-мошенники типа Вольтера и Дидро лгали, что человек – венец природы, что ему доступно всё и он познает все сути без помощи Бога. Теперь мы знаем обратное. И это благо. Трагедия, Варя, симптом силы – трагический герой восстаёт против того, что сильнее его и непобедимо. Но – восстаёт, и кругом гибнущего люди обретают силу, вложенную в них когда-то Всевышним в небесех.

И ещё скажу очередную глупость. Ты выслушай и отвергни, ты знаешь больше, так как идёшь от рода, а я от лукавого, то есть от ума. Говорю: если Бог есть любовь, то человек ещё не уподобился: любить не умеет.

– А любовь мужчины к женщине и наоборот бывает сильная, всё преодолевает.

– Нелюбовь – страсть, болезнь, патос (pathos), патология. Любовь порождает мысль, глубину проникновения в суть человека. Наша любовь пока – соловьиный сад Блока, забвение жизни и, в конечном счёте, гибель.

– Мне страшно, Андрюша.

– Значит, жива. Большинство боится только смерти, бояться смерти – бояться жизни. Прячутся в золото, как иудеи в отсутствие пророка Моисея. Но в золотом гробе так же исчезают, как в сосновом. Стремятся к забвению трагедии, но уходят в забвение от жизни. И я, и я.

– Андрюша, ты заставляешь меня думать. Не умею! Думала – умею, но нет, подставляю штампы, вместо раздумья. И так легко. Ситуация – выставил готовенький штамп. Поняла: мыслить трудно, когда трудно, значит мыслишь. Но как?

– Славная моя, я так рад за тебя. Ты жива, ты вся жива. Верю: в катастрофе останешься живой, мыслящей, живой в духе. В отличие от меня, ты откроешь себя для небесных сил.

Бог – дух. У него нет телохранителей и секретарей, таких, как у лжелюдей, его духа всегда можно коснуться, как женщина коснулась одежды Иисуса Христа, коснёшься – излечишься. Пожалуйста, помни, что ты можешь. И спасёшься.

Они поднялись со скамейки, пошли к станции метро «Ботанический сад». Сколько раз я здесь ходил по их следам, хотя не замечал вмятин от их подошв. Теперь, через годы, вижу их следы.

Они идут мимо прудика с чистой водой и уточками, волнующими воду, мимо чистой зелени кустов и деревьев, мимо свято белой небольшой церкви.

Андрей проводил Варю до её дома, у подъезда они повернулись лицом друг к другу и увидели в глазах друг друга такое, что испугались. Андрей смутился и не стал подыматься наверх. «Пойду, пойду», – поцеловал Варю в щёку и почти убежал. А Варя хотела, чтобы он вошёл в их дом, и судьба бы решилась… Видно, судьбе было неугодно принимать решение за Андрея.

От помысла до поступка – дистанция огромного размера, бывает, в целую жизнь.

Это была их последняя встреча.

* * *

Откуда-то прилетел осколок фразы:…Господи, упова на Него. Наивная детская сказка?