Читать книгу Трон и любовь. На закате любви - А. И. Лавинцев - Страница 26

Шакловитый презрительно усмехнулся. Стрешнев искоса взглянул на него и тоже засмеялся. Он немного подождал, не скажет ли чего-либо окольничий, потом, поманив к себе Кочета, сказал:

– А ну-ка, молодец, пожалуй сюда…

Кочет метнулся вперед и у самого судейского стола упал на колени.

– Ой, боярин-милостивец, – заголосил он, – не буду… Богом клянусь, никогда не буду…

– Да ты чего это, Кочет, – представился удивленным Стрешнев, – чего ты не будешь?

– Ничего не буду, как есть ничего… И детям, и внукам, и правнукам закажу, чтобы они оборотней и во сне не видывали…

– Далеко хватил, парень! – усмехнулся Стрешнев и, многозначительно крякнув, прибавил: – Про детей да внуков ты нам не говори, еще не видно, будут они у тебя или нет! Ты нам про себя лучше поведай… Правду скажи: видел оборотня-то со смертью?

– Ой, государь-боярин, видел, вот как тебя вижу… Царев облик оборотень принял, и смерть около него…

– А ну-ка, ну-ка, расскажи! – дозволил Стрешнев.

Кочет заговорил. Его голос и дрожал, и срывался, но говорил он правду. Без всяких прикрас рассказал он о своих ночных похождениях в Кукуй-слободе и только на одном стоял неотступно, что видел в пасторском домике оборотня в образе царя, а около него – костлявую смерть.

– Так оборотня-то своими глазами видел? – добродушно усмехаясь, спросил боярин.

– Его, боярин милостивый, его самого, неумытого, вот как тебя вижу, – опять повторил Кочет свою фразу, очевидно казавшуюся ему убедительною.

– Так, так… Ну а кто тебя научил так говорить?

Кочет смутился.

– Никто, боярин… Что было, то говорю…

– А я тебе говорю, что нет! – вдруг, меняясь, загремел боярин. – Враги царевы приказали так говорить тебе, негоднику, чтобы смуту на Москве развести… Сейчас говори, кто?

Кочет смущенно молчал.

– А, не хочешь сказывать! Ворогов укрываешь! Так мы тебя заставим сказать невольно… Послушаем, какие ты у нас песни запоешь… Эй, кат!

Выдвинулся заплечный мастер, двое его помощников очутились за спиной Кочета.

– Помилуй, боярин! – ударился тот лбом о пол. – Все я сказал.

– Врешь! Окольничий Шакловитый тебя не наущал этакие слова говорить?

– Да я, боярин, Федора Леонтьевича только издали видел, слова у меня с ним сказано не было.

– А вот это мы увидим, – пообещал боярин Стрешнев. – Так что же, молодец, скажешь ты нам или нет, кто тебя наущал на это дело?

– Полно, боярин! – с презрением глядя на него, сказал Шакловитый. – Ну чего ты еще время понапрасну теряешь: «кто сказал, кто наущал»… Никто не повинен, сам я творил все! Вот тебе и весь сказ!

Стрешнев вскинул на него свой злой взор и ехидно засмеялся:

– Погоди, Федор Леонтьевич, какой ты скорый! Знаем мы твою доброту да любовь к этой стрелецкой братии!.. Ты и всяческую напраслину на себя готов склепать, только бы своих молодцов вызволить, а правда от этого умаление терпит… Нет, ты уж погоди!.. Эй, кат! – Злые глаза боярина так и сверкнули; он крикнул: – На дыбу!..

Помощники палача схватили Кочета и потащили его к спущенной с потолка веревке с двумя концами. Несчастный стрелец страшно завопил. Шакловитый отвернулся в сторону; он знал, что ему ничего не поделать, что его самого ждет куда горшая участь…

– Вы молодца-то, заплечные мастера, прежде на кобыле растяните! Может, он, как вы его плетью погладите, упрямиться перестанет и всю правду выложит, – велел Стрешнев.

В один миг несчастный Кочет, обнаженный и неистово вопивший, был разложен на бревне с подставками так, что его ноги и руки спускались с обеих сторон кобылы, а на ней оставалось лишь его туловище.

– Какую, боярин, прикажешь, – подошел к Стрешневу с двумя ременными плетьми заплечный мастер, – большую иль малую?

– Великое дело было ими задумано, так с большой и начинай.