Читать книгу Общая теория капитала. Самовоспроизводство людей посредством возрастающих смыслов. Часть первая - А. Куприн - Страница 4

Человеческая культура выступает как огромное скопление смыслов, а отдельный смысл – как элементарная форма культуры. Совместная эволюция людей как живого субъекта культуры и смыслов как ее возрастающей субстанции составляет сущность человеческой истории.

По своему происхождению смысл – это взаимная адаптация природной среды и проживающего в ней живого человеческого вида. В ходе этой взаимной адаптации природная среда превратилась в набор средств для самовоспроизводства людей, а особенности поведения протолюдей – в практики человеческого самовоспроизводства. Смысл – это опосредование, особая ниша в среде, которую создал для себя человеческий вид. Люди произошли от животных, поскольку и когда животным пришлось прибегнуть к внебиологическим, смысловым механизмам самовоспроизводства. Биологические свойства передаются от человека к человеку благодаря генному наследованию, а культурные свойства – благодаря общению с другими людьми, и прежде всего в юном возрасте. Как известно, нельзя научить животное говорить, поскольку организм и поведение животных (даже человекообразных обезьян) лишены необходимых для этого свойств. Вместе с тем, истории феральных детей (маугли) показывают, что нельзя научить говорить человека старше примерно 12 лет, который в своем детстве был совершенно изолирован от общения с другими людьми.

На начальном этапе эволюции человека, этапе естественного отбора, самые первые смыслы выступали как продолжение животных органов гоминид и как дифференциация их животных сигналов. Как палка или камень выступали в качестве продолжения руки проточеловека, так разные крики или жесты для предупреждения о разных опасностях (например, об опасности с земли или с дерева) были дифференциацией животных сигналов. На этом первом этапе смыслы были лишь продолжением животного поведения, а их передача осуществлялась с помощью так называемых «животных традиций».

Как отмечает Вацлав Смил, самым ранним признаком, который отличал гоминид от других животных, стало не увеличение мозга и не изготовление орудий, а начавшийся примерно 7 миллионов лет назад структурно маловероятный переход к прямохождению. Прямохождение позволило экономить 25 % энергии при ходьбе по сравнению с шимпанзе, высвободить руки для использования инструментов, а рот и зубы – для развития более сложной системы звуковых сигналов, то есть прото-языка. При этих изменениях понадобился более крупный мозг с потребностями в энергии в три раза больше, чем у мозга шимпанзе (см. Смил 2020, с. 27-28). Конечно, прямохождение само требует какого-то объяснения, которое не сводилось бы к маловероятной случайности. Вместе с тем, как отмечает Джозеф Генрих, точная эволюционная последовательность, в которой появились смыслы – жесты, звуковая речь, социальные нормы и инструменты – не имеет решающего значения, поскольку культурная эволюция создавала существенное генетическое давление во всех направлениях. Если освобождение рук вело к развитию языка, то развитие языка освобождало руки для использования инструментов, приготовления пищи и поддержания равновесия во время преследования добычи (Henrich 2016, p. 252).

Культура как накопление смыслов начинается там, где животный вид выходит за пределы естественного отбора (приспособления к среде) и начинает приспосабливать среду к своим потребностям, то есть формирует собственную природную нишу. Формирование ниши означает, во-первых, что органы животного и их функции выходят за пределы животного организма, часть среды становится «продолжением» организма; например, человекообразная обезьяна берет палку, чтобы «удлинить» свою руку и вытащить термитов – ее любимое лакомство – из термитника. Во-вторых, организм постепенно меняется вследствие своих собственных действий, изменяющих нишу; например, увеличение размера мозга у людей с развитием осмысленных действий. Эволюция смыслов – это эволюция опосредованного, окольного, орудийного и символического поведения, направленного на выстраивание ниши внутри природы, дома для людей.

Как образно подмечает Генрих, для начала культурной эволюции нужно было в один прыжок перепрыгнуть пропасть, которую на самом деле можно перепрыгнуть только в два прыжка. Нужно было обеспечить и больший размер мозга, и большее количество смыслов. Для такого прыжка нужен мост.

«Когда кумулятивная культурная эволюция запущена, она может создать богатый культурный мир, полный адаптивных инструментов, техник и ноу-хау, которые могут с лихвой окупить затраты на создание и программирование более крупного мозга, разработанного и оснащенного для культурного обучения. Однако вначале имеется немного такого, что можно было бы приобрести через культурное обучение, а то, что есть, достаточно просто, так что это можно выучить собственными индивидуальными усилиями (без социального обучения), например, методом проб и ошибок. Таким образом, естественный отбор не благоприятствует большему размеру или сложности мозга, потому что его разработка и программирование обходятся дорого» (Henrich 2016, p. 297).

Согласно гипотезе Генриха, проблема «моста» была решена за счет двух встречных процессов (Henrich 2016, p. 298-311). Во-первых, за счет наращивания количества смыслов без большого увеличения объема мозга – за счет формирования в условиях открытой местности с обилием хищников больших групп гоминид для совместной защиты и более интенсивного обмена смыслами. Во-вторых, за счет сокращения затрат на создание и поддержание более крупного мозга. Генрих считает, что для избежания кровосмешения, как и у современных шимпанзе, у гоминид самки при достижении половозрелого возраста покидали свою группу и переходили в соседнюю, теряя всякие родственные связи. Формирование в больших группах устойчивых прото-семейных пар, в которых родство ребенка можно было установить не только по линии матери, но и по линии отца, позволяло установить круг свойственников матери, то есть родственников ребенка (аллородителей). Это обеспечивало ребенку их заботу и распределяло нагрузку по воспитанию ребенка на большее число особей, позволяло увеличить и время, в течение которого ребенок мог перенимать культуру, и размер его мозга. Думается, могут быть предложены и другие гипотезы «недостающего звена» – то есть тех практик самовоспроизводства, которые позволили перекинуть мост между психическими возможностями высших приматов и интеллектом человека разумного, живущего в мире символов. Евгений Панов полагает, что обнаружен вход на мост, но его большая часть не сохранилась, а остатки, возможно, никогда не будут найдены (Панов 2012, с. 383).

Проблема моста между животными и людьми вызывает бесконечные споры. Чарльз Дарвин считал, что «как бы ни было велико умственное различие между человеком и высшими животными, оно только количественное, а не качественное» (Дарвин 1935-1959, т. 5, с. 239). Однако Дерек Пенн и его коллеги пишут, что Дарвин ошибался, что глубокая биологическая преемственность между человеком и животными маскирует столь же глубокий разрыв между человеческим и нечеловеческим разумом, между их способностью применять системы абстрактных физических символов (Penn et al. 2008). Мы не беремся здесь решать эту проблему. Видимо, в какой-то точке группа высших приматов больше не могла воспроизвести себя в рамках программы животного поведения. В этой критической точке животные прибегли к новым практикам самовоспроизводства и у них появились новые потребности. Прото-люди попали в «ловушку потребностей», в которой их животные потребности начали превращаться в потребности культурные, их животное поведение – в поведение осмысленное, то есть деятельность.