Читать книгу Начало русской истории - Андрей Богданов, А. П. Богданов - Страница 5

В истории самое наглядное, хотя отнюдь не самое простое, представление о следах реальной жизни людей дает археология. Изучаемые ею предметы настолько материальны и очезримы, что вводят нас в сильный соблазн думать, что они сами по себе составляют кирпичики, из которых построено знание. Взял в руки древнерусский боевой топор – и сразу перенесся в жизнь державшего его в руках воина.

Археология представляется профанам более простой и достоверной наукой, чем, например, изучение летописей, потому что имеет дело с предметами, которые непосредственно изготовили и использовали наши предки. А предмет – это вам не мысль, он не изменился и за тысячелетие. Он постоянен и прочен, как кирпич, тем более что часто он и есть кирпич.

Увы, я должен профанов огорчить. Собирательство предметов, при всей его увлекательности, не есть суть метода археологов. Смысл их работы состоит в установлении связей между предметами для восстановления, насколько это возможно в данный момент, материальной культуры мысленно реконструируемого общества, которое нередко и имени своего не имеет, именуясь «археологической культурой». Да, значительную часть времени археологи проводят в поле, на раскопках и почти столько же – за описанием выявленного ими предметного мира. Но 99 % археологии как науки есть плод мысли, основанной на изучении комплексов этих предметов и их окружения, с обязательным и постоянным представлением о том, сколь малой частью предметного мира древности мы сегодня владеем.

Сам предмет, например древнерусский боевой топор, обретает в археологии смысл именно как связанная с материальным объектом мысль ученого. Именно археолог благодаря бесчисленным сравнениям установил, что этим легким, в несколько сот граммов, куском железа с наваренной на скошенной кромке острой полоской стали рубили отнюдь не дрова. Что узкое ушко для тонкого древка означает: перед нами – оружие одного удара, приходящего в цель острым углом закаленного острия, т. е. удара для пробития доспехов, а не рассечения незащищенной плоти. Это (опуская несколько этапов развития мысли) топор закованного в доспехи конника для стремительной и скоротечной схватки. Это оружие профессионального воина, за которым стоит великолепный мастер-кузнец, создавший высокотехнологичное и дешевое расходное орудие войны. Наконец, этот типичный боевой топор представляет культуру страны, находящейся в центре торговых, экономических и культурных связей Европы и Азии, Запада и Востока, Великой степи и мира земледельцев.

Все эти знания, как вы понимаете, имеют мало смысла, если мы не смогли связать топор с конкретным обществом определенного времени. Представьте себе, в какую ошибку могли бы впасть археологи, поднявшие с раскопок на Бородинском поле палаш французского кирасира, кремневое ружье русского гренадера, гусеницу немецкого танка и автомат ППШ. Но такие предметы невозможно спутать по их происхождению, скажете вы. Ну отчего же, – отвечу я со здоровым научным цинизмом, – для ученых нет ничего невозможного.

Понять, что археология – это умственная конструкция (как и любая другая наука), поможет яркая история о «мечах викингов». Вся эпоха викингов с VIII до XI в. прошла под знаком характернейшего по форме длинного и широкого меча, очень плоского и с характерной гардой, плотно зажимавшей с двух сторон кулак. Меч этот пришел в Европу одновременно с началом буйных набегов скандинавских морских разбойников и исчез, сменившись иной формой меча, по завершении эпохи викингов (когда королевами скандинавских стран стали русские дамы и масштабные разбои прекратились). Основная часть «мечей викингов» была найдена, в превосходной сохранности, в Скандинавии, затем, не столь целыми – на Руси и южном, в основном славянском берегу Балтики, в меньшей мере – во всех странах, которые посещали ватаги морских разбойников.

Изучив окружавшие эти «мечи викингов» предметы, археологи отнесли их к скандинавской культуре, ярко выраженной и в особых орнаментах, разнообразие которых не вызвало подозрений. Богатство оружия, украшений и бытового погребального инвентаря было максимальным в Скандинавии, следом за которой шли погребения воинов-купцов на речных торговых путях Древней Руси. Археология давала очевидный вывод: Древнерусское государство было создано воинами-скандинавами, к которым присоединились славяне, как и описано в легенде о призвании варягов, изложенной в древнейшей, как полагали, русской летописи: «Повести временных лет».

Когда оружиеведы установили, что все клинки «мечей викингов» по всей Европе произведены по единой технологии в одном месте и имеют клейма строго определенных мастерских, это никого не шокировало. Но локализация мастерских, изготовивших более 90 % мечей, на Нижнем Рейне (в районе современной Голландии) заставила задуматься. Именно эти удаленные от моря болотистые и не слишком плодородные места упорно завоевывали в VIII в. франки Карла Великого, викинги же туда не добрались, ограничиваясь позже грабежами на побережье. Форма клинков и гард этих мечей восходила к более древней культуре Северо-Западной Европы (VI–VIII вв.). А в формате «мечей викингов» только отделка части гард, найденных в основном в Скандинавии, оказалась скандинавской.

Итак, после упорных изысканий «мечи викингов» оказались мечами воинов Карла Великого, каролингами. Сохранились они в основном в Скандинавии благодаря на редкость удачному сочетанию местного погребального обряда: трупоположения с инвентарем и свойства местных почв консервировать закопанные предметы. На Руси и в славянской Прибалтике (которая простиралась в те времена от Немана до Эльбы и основания полуострова Ютландия) господствовал обряд трупосожжения с некоторым инвентарем (в основном поломанным для перехода в иной мир), поэтому мечи в курганах встречаются. Но сохранились они намного хуже: огонь и свойство почв тому причиной. А в собственно каролингских землях христианство отрицало захоронения с инвентарем, так что мечей там почти нет.

Хотя картина создания Русского государства викингами многих вполне устраивала, а «антинорманисты» (по старому и неверному именованию викингов норманнами) в археологии не преуспевали, ученые постепенно разобрались, какие предметы в захоронениях и городищах действительно связаны со Скандинавией, а какие относятся к культурам иных народов. Например, единственный найденный в Скандинавии ламеллярный (пластинчатый) доспех оказался чисто степным, завезенным неведомым купцом через Русь. Подавляющее число дивно красивых бляшек, усыпавших воинские пояса и сумочки воинов, погребенных в курганах, также принадлежали культуре Степи (их называли «венгерскими», потому что большая часть находок с такими орнаментами была сделана в Венгрии).

Выяснилось, что наличие дорогого, привезенного «из-за моря» меча в захоронении на Руси говорит лишь о высоком статусе и богатстве погребенного. (Хотя богато отделанная степная сабля встречалась в еще более роскошных захоронениях.) Господствующий погребальный обряд был славянским. Предметное сопровождение покойных воинов-купцов, в которых мы и видим древних русов, было в основном восточнославянским, с сильным влиянием западных и южных славян, отчасти степным и финно-угорским, но примерно на 5 % и чисто скандинавским. Проще говоря, славяне-русы не избегали иметь в своих рядах представителей иных народов и использовали предметы разных культур.

О том же говорят нам и вариации погребального обряда. Господствовало славянское трупосожжение, которое настолько повлияло на скандинавов, что те постепенно, через острова Балтики до торгового центра Сигтуны, стали его перенимать, все чаще сжигая своих покойников в ладье, вместо того чтобы закопать с ладьей. К счастью для археологов, обряд этот всю Скандинавию не захватил, но влияние путешественников на Русь и с Руси показал явно. Такое смешение культур проявлялось во множестве мелких деталей. Например, характерные скандинавские застежки-фибулы в форме «черепашек» попадали в земли позднейшего Великого Новгорода, претерпевали изменения в орнаменте и в таком виде вновь оказывались в Скандинавии. Похожие обмены видны и между разными ветвями славян, и с представителями Степи.

Вместо простой, но неверной концепции «пришествия варягов» в археологии сложилась новая картина образования Древней Руси, где сравнительно недавно, двумя волнами пришедшие на земли балтов и финно-угров славяне интегрируют местные народы, привлекают удальцов со всего света от Венгрии и Болгарии до Волжской Булгарии и Скандинавии, не забывая алан и степняков Верхнего Дона, и постепенно устанавливают русскую власть над важнейшим узлом мировых торговых путей, предварительно эти пути открыв и освоив.

Но значит ли это, что все стало понятным, что новых открытий не будет? Конечно же, нет. Имеющаяся у нас картина слишком обща, чтобы быть удовлетворительной? Это как взгляд на карту с огромной высоты, когда невозможно разглядеть множество ценных деталей и важных взаимодействий.

Такое положение лучше объяснить примером. Современные исторические реконструкторы героической эпохи образования Древнерусского государства полагают достоверным воссоздание образа купца-воина только по конкретному захоронению. Это, конечно же, нелепо: в каждом захоронении недостает множества предметов, чтобы воин выглядел «как живой». Мы не знаем не только того, насколько погребальный инвентарь соответствовал жизни (судя по его неполноте, не слишком соответствовал), но и насколько «своим», обычным был данный воин-купец в его отряде.

Науке еще предстоит выявить внутренние особенности, своеобразие и развитие каждого из огромных курганных комплексов в бассейнах Ладоги и Волги, Оки, Днепра и Верхнего Дона, разобраться, в чем сходствовали и чем различались создавшие их сообщества людей, которых мы называем русами. Археология накопила громадный массив данных, которые постепенно, но неуклонно осмысляются. Результат этой умственной работы и есть археологическое знание.

На сегодняшний день археологами фрагментарно исследовано множество городов и более мелких поселений Древней Руси, поднят и обобщен обширный материал, позволяющий судить о племенных различиях, общих чертах и развитии материальной культуры Руси VIII–XIII вв. Датировки находок временами вызывают горячие споры ученых. Но речь идет вовсе не о беспочвенных предположениях и не об ошибках на многие века, как лгут современные скептики. В реконструкциях каждой археологической культуры, большинство которых достоверно связаны с известными по летописям племенными союзами, опорными точками являются комплексы предметов из слоев, датированных с точностью до десятилетий с помощью радиоуглеродного и(или) дендрохронологического анализа. Тот и другой методы отличаются сегодня большой точностью, а споры ученых, будоражащие умы скептиков, возникают в основном из-за новых находок, поддающихся датированию: так, например, недавно Рюриково городище в Великом Новгороде удревнилось до начала IX в., что вызвало в ученых кругах приятное волнение, но никак не сенсацию.

Не всегда археологам везет так, как с раскопками в самом Великом Новгороде, где почва сохранила органику, в том числе последовательно наложенные друг на друга слои деревянных мостовых. Достаточно часто необходимой для датировки органики или точно датированных находок в раскопе нет вообще. Но найденный комплекс предметов, как правило, локализуется достаточно четко, в сравнении с большими датированными комплексами и с учетом предметов более позднего времени из верхних слоев раскопа. Самое страшное бедствие – отдельные вещи, искусственно вырванные из археологической среды нелегальными «чёрными» копателями. Их можно датировать и связать с определенным обществом лишь предположительно, по сходству с точно датированными и локализованными предметами жизни и быта наших предков. То есть они работают на пользу науки гораздо меньше, чем могли бы при научном изъятии из определенного места, слоя и комплекса предметов.

Достижения археологической науки обобщены в доступных для понимания любителей истории Трудах Института археологии РАН, в монографиях и сборниках статей, издаваемых также сотрудниками Государственного исторического музея, МГУ и других крупных центров археологии. Этим работам мои друзья, исторические реконструкторы, нередко ставят в упрек слишком большой, на их взгляд, уровень обобщения. Например, по стилю украшений из серебра и реже золота археологи приводят таблицы примеров по векам, а орнаменты рассматривают в масштабе Древней Руси в целом.

Это говорит лишь о том, что ученые, в отличие от любителей, прекрасно понимают фрагментарность материала, доступного нам для изучения сегодня, сравнительно с реальной жизнью Древней Руси и возможностями дальнейших находок. Ведь исторические части большинства древних городов, включая знаменитейшие – Великий Новгород и Старую Ладогу – раскопаны лишь частично. Примерно 4500 курганов крупнейшего Гнездовского комплекса захоронений древнерусских воинов на правом берегу Днепра у Смоленска исследованы в меньшей части. Это не вина археологов и не недостаток финансирования (которое всегда заставляет желать лучшего). История археологии с XIX в. до сего дня показывает, что научные методы развиваются очень заметно, и совершенно необходимо оставлять потомкам возможность применить новые подходы к археологическим комплексам, изучаемым сегодня.

Своей релятивностью археология, при неизменности, зримости и весомости изучаемых ею материальных предметов, подобна любой другой науке. Главное, что научные взгляды на жизнь Древней Руси, в том числе военную и политическую – казалось бы, сферу историков – развиваются археологами доказательно, постоянно и эффективно. Поэтому и я в этой книге, говоря о том, что понятно хорошо, уклонюсь от опрометчивых суждений о том, что еще не доказано, и заключений по вопросам, где коллеги увлеченно спорят, счастливо находя все новые и новые данные и ожидая еще больших успехов в будущем.