Читать книгу Нарцисс в броне. Психоидеология «грандиозного Я» в политике и власти - А. В. Рубцов - Страница 4

Идея политического нарциссизма самим своим смыслом провоцирует импульсивные оценки. Подобно близкой по духу психоистории (Ллойд де Моз), она слишком эффектна и «понятна», чтобы не вызывать ревнивого желания тут же со знанием дела выступить. Однако нарциссизм – один из наиболее ярких примеров того, как в истории повседневности и самой науки меняется «удельный вес» понятий, смещающихся с периферии в самый центр идеологии и политики, познания и самосознания. Злая ирония в том, что именно эта тема часто вызывает ответные нарциссические реакции со всеми признаками грандиозной самости и безапелляционной компетентности при полном равнодушии к любой другой позиции, кроме своей.

«Нарциссизм – излюбленный диагноз для политических лидеров любой партии, противостоящей твоей собственной» (это уже из книги «The Selfishness of Others – An Essay on the Fear of Narcissism» Кристин Домбек, признанного эксперта в исследовании нарциссов в политике[1]). Что неудивительно, если знать, какими сокрушительными эффектами чревата такого рода диагностика. Хватит кейса с величайшим в электоральной истории провалом на президентских выборах, породившим знаменитое «правило Голдуотера», о чем ниже.

Сергей Мильченко. Нарцисс..2014 (фрагмент)

Но тем более велик риск, что все сведется к пополнению политического жаргона еще одним хлестким эпитетом, не более. В иерархии ругательств это близко к особо крепким детским и бытовым выражениям уровня «ненормальный», «психический» и т. п., включая обсценные (например, производные от «еб…тый» с разными суффиксами). Особенно остро звучит такая лексика в России, в которой во всем, что касается психиатрии, как выразилась одна моя сотрудница, «диагноз хуже судимости».

Есть осложнения и в самом научном сообществе, в теории и профессиональной аналитике. Даже там, где политический нарциссизм ставится едва ли не во главу угла, как правило, все сводится к нарциссизму не столько политики, сколько политиков, то есть к психоистории и психопатологии отдельных более или менее выдающихся личностей, от прогрессивных харизматиков до президентов-людоедов. До анализа институтов, повседневных практик, обезличенных идеологий и так называемых бессубъектных структур сознания дело практически не доходит. Слишком яркая поверхность мешает видеть глубже, хотя, строго говоря, там самое интересное.

В реакции на идею часто присутствует ревнивый скепсис. Обыденный здравый смысл одинаково легко ориентируется в тонкостях политики и психики, сознания и бессознательного со всеми издержками «педагогической парадигмы» (страсти учить). Нервическое восприятие проблемы усиливается неприятным открытием, что ты вдруг оказался элементарно не в курсе столь мощного движение в политической реальности и аналитической мысли. В конце концов, это просто обидно. Если мы об этом до сих пор ничего не слышали, значит, данное направление по определению должно быть чем-то маргинальным. Однако сам факт такой упорной неосведомленности, продолжающейся в вытеснении неожиданного чужого хита, достоин отдельного анализа. Здесь что-то явно мешает, и это что-то, вполне вероятно, связано с тем же самым нарциссическим комплексом. Собственный нарциссизм субъекта против нарциссизма в политике как объекта анализа – характерная интрига нарциссического сопротивления и непроницаемости. Что-то вроде «брони характера» (но в более широком смысле, чем у автора термина Вильгельма Райха с его телесно-ориентированной психотерапией).

Подобное сопротивление встречается и в профессиональной среде, а не только в сообществе средних гуманитариев. В собственно методологическом плане дело сводится к критике: 1) вульгарного психологизма в объяснении явлений политики и политического сознания; 2) некорректного переноса индивидуального на социальное, личностной патопсихологии на психику и ментальные структуры коллективов, общностей, наций, культур. Нередко смущает кажущаяся несоразмерность ажиотажа, нагнетаемого вокруг модного сюжета, реальному месту этой темы в общей теории и в конкретике самой жизни.

Отдельный вопрос – обвинения в абсолютизации линии Фрейда (как известно, в теории сознания и бессознательного не единственной). В свою очередь сами эти претензии нередко вызваны весьма убогими представлениями о месте проблемы нарцисса в психоистории и в самом психоанализе, в его философских и аналитических производных, в том числе весьма удаленных от первоисточника по времени и смыслу.

Наконец, сказывается явная недооценка масштабов бедствия. Нередко даже очевидные патологии и критичные ситуации воспринимаются как авторские преувеличения. В таких случаях склонны видеть понятное и тоже по-своему нарциссическое желание аналитика все драматизировать, превращая частность во всеобъясняющий принцип.

Подобные риски есть, они отслеживаются, но и сами эти претензии часто вызваны проблемами с «матчастью» и деформацией оптики. Прежде всего на бытовом уровне в нарциссизме обычно видят лишь безобидную склонность характера, в крайнем случае не самые приятные отклонения в самооценке и отношении к другим, но не спектр расстройств, включающий патологические и злокачественные формы, к тому же практически неизлечимые.

Далее, не учитываются возможности фатальных последствий деструктивного нарциссизма на личностном и социальном уровнях. В наше время данное расстройство, как никакое другое, чревато разрушением жизни людей и общностей, фатальными конфликтами, расколами семей и социума, убийствами в быту и войнами, которые развязывают государства. В «лучшем» случае (как у нас) это холодная гражданская война зашкаливающей самовлюбленности и мегаломании с почти затравленными попытками рефлексии и самокритики. Но все может оказаться еще серьезнее. Гений нуара Стивен Кинг, объявивший Трампа злокачественным нарциссом, выразился однозначно: «То, что у этого парня палец на красной кнопке, страшнее любой истории ужасов, что я написал». Эта сентенция сейчас тоже воспринимается как эффектное преувеличение, но скорее по привычке к ядерному риску и к тому, что до сих пор все как-то обходилось. Плюс подслеповатая вера в надежность технологических и политических защит от срыва. Надо пересмотреть «Жертв оприношение» Тарков ского.

Наконец, сказывается банальная неосведомленность о нарциссических эпидемиях общенационального масштаба, не говоря о весьма тревожной динамике с экспонентой буквально в последние годы. В России явное обострение началось всего-то в 2011 году со вторым пиком в 2014 году, со всей посткрымской историей культа победоносности и глобального превосходства. За океаном это уже давно проблема общегосударственного масштаба, и в массовых расстройствах, и в индивидуальных проявлениях, вплоть до требований обследования и импичмента по состоянию психического здоровья. У нас же, несмотря на аналогичные и ничуть не менее массовые и опасные тренды в идеологии и симптоматике политических помешательств, проблему нарцисса все так же сводят к комичным девиациям отдельных персонажей, например, известных друзей.

Нарциссизм целых эпох, таких как Модерн и постмодерн, и вовсе вне поля зрения, хотя этот масштаб имеет прямое отношение к превращениям возрожденческого титанизма в тоталитарные модели, а затем и в политический постмодернизм с характерными эффектами виртуализации, конструирования гиперреальности, самоцентрации и аутоэротизма. Соответственно, практически не учитывается нарциссическая предрасположенность таких важнейших обитателей мира политики, как идеологии, революции, харизматика, мобилизация, сплочение и пр., не говоря о новейших политтехнологиях и изощренном пиаре.

Учитывая все эти разнообразные контексты, кажется тем более необходимым предварить дальнейшее изложение своего рода компактной пропедевтикой – обзором принципов подхода с пояснением моментов, вызывающих наибольшие сомнения. Начинать приходится с происхождения образа и самого имени. Здесь и в самом деле все не так просто – и с Нарциссом из легенды, и с нарциссизмом в психопатологии, тем более в политике. Миф нуждается в дополнительном анализе, но и сам анализ нуждается в зачистке от мифов, которыми он обрастает в обыденных версиях. Миф сложен и именно в этом так продуктивен в толкованиях, расширениях и переносах. Он один из самых чувственных, но и нагруженных сложной символикой и смыслами, достойными рационализации. В свою очередь и теория нарциссизма, в том числе в политике, куда более утонченна, продвинута и строга, чем кажется при первом знакомстве с именем концепции.