Читать книгу Раз-раз, зато не Микаэль - А. Я. Миров - Страница 4

Мой город невозможно стыдился, когда его называли таковым. Какой он вам город?! Городок, городишко, на крайний случай, хотя это единственно промеж своих допускается. Возможно, населённый пункт, лучше – вообще без приставок. К чему эти уточнения? Никто же не говорит: человек Имя Отечествович Фамильев. А, если кто и скажет, то выйдет бесспорным дураком. Какие-то ненужные костыли получаются. А городок, в конце концов, не Хабаровск, не Ярославль и, прости Господи, не Москва там какая-нибудь. Под тяжестью значимости не загибается, спину держит ровно, от прироста населения не проседает. На денежных знаках не просто отсутствует, а даже и не планируется. Вот, ежели бы государство задумало посильнее унизить злостных неплательщиков, ну этих коварных бедняков, монетный двор приноровился бы выпускать банкноты с отрицательным номиналом, к примеру, минус пятьдесят рублей, либо минус тысяча, в таком случае родился бы шанс украсить ценные прямоугольнички. Но для начала неплохо было бы о существовании городка сообщить метеорологам с телевидения. Должна же здешняя привычка смотреть прогноз погоды обрасти смыслом. И лёгкостью: тебе ежедневно прямым, нет, наипрямейшим образом заявляют о температурных числах. А это значит, что не надо через ближайшие из дальних пунктов высчитывать, что сегодня одеть. Нет, надевают там, где после девушки с указкой или тощей конечностью вместо оной не надо думать. Тут же одежду одевают и по телефону звОнят. Не из-за не грамотности, нет-нет-нет, элементарная логика и особо почитаемая простота: звон – звОнят, цепь – цЕпочка, если Карапетяныча снова поймали на краже, то посадили его, но всё, что он успел спереть и спрятать – егойное. Логично? Логично! Элементарно? Элементарнее некуда. Просто? Да проще, чем, несмотря на благие намерения и старательный прицел, выкинуть фантик мимо урны.

Если бы у моего городка брали интервью, скажем, по поводу справедливого внесения его в реестр достойных, чья погода предстаёт на суде целой страны, то на вопрос «Как к вам обращаться?», непременно последовал бы ответ «По имени. Только по имени». Без прелюдий в виде званий, прошловековых достижений и прочих комплементарных пристроек. Просто Ретретинск. К вашим услугам. Разумеется, если услуги ваши не противоречат благосостоянию городка, за коим охотников и среди местных хватает.

Нелюбовь к слову «город» уходит глубоко в место зарождения чувств. Точно электропровод белого цвета, который был совершенно случайно обнаружен в собственной квартире, и теперь невозможно успокоиться, пока его источник остаётся неизвестным. Эта загадка, как и любая другая, оставшаяся без решения, обрела статус аксиомы, лишь бы к ней не возвращаться. В конце концов, у каждого ретретинчанина достаточно своих занятий, чтобы занимать голову пригульными материями.

Остановился у супермаркета. Возле него торгуют бабульки. За их фруктами посылают из самого продуктового отдела. Наш ответ капитализму.

– Вот эти персики. Килограмма два.

– Здравствуй, Мишенька, – бабуля подскакивает и начинает воевать с непослушными пакетами. – А посмотри, какие абрикосы! – пока силы не на стороне старости. – Не абрикосы, мёд! Чёртов целлофан. А груши не возьмёшь? Сладкие, хоть с чаем ешь.

– Возьму. И малину возьму.

– Экий берун, – ворчливо заметила соседка, поправляя зелёную косынку. – Лучше бы Карапетяныча взял. А то как мимо не пройдёт, так, почитай, минус овощ, – старуха подняла соскочивший картофель и водрузила его наверх. – А он между прочим цельный день тут шастает.

– Кто, я?! – тело возмущенного Карапетяныча отслоилось от стены супермаркета.

– Правда, Мишенька, ты бы это, принял меры, а то не торговля, а сплошное разорение. Я тебе ежевички в подарок положила. Приходи ещё.

– Хорошо, что пока есть, что в подарки класть, – загундосила зелёная косынка, перебирая репу.

– Ты же милиция, – подхватили остальные бабульки. – Обязан бороться с преступностью!

– Держи вора, – заголосила старуха. – Вон, рожа какая довольная. Поди, опять чего-нибудь спёр.

– Кто, я? – едва не заплакал Карапетяныч.

– Да, как милиция я обязан. Бороться. Предъявите разрешение на торговлю.

– Зачем? – испугались бабки.

– Чтобы я мог принять меры. Я же милиция. А тут факт кражи на лицо.

– Какой такой кражи, – недобро прищурилась зелёная косынка.

– Государственного масштаба. Ваша предпринимательская деятельность юридически оформлена? Предположу, что нет. Стало быть, и налоги не платите. То есть вы вор.

– Кто, я? – икнула старуха.

– Вы. Собирайтесь. Карапетяныч, ты тоже.

– Кто, я?

– Ты. Свидетелем будешь.

– А точно свидетелем? Свидетелем я могу, – не без гордости сообщил виновник дискуссии.

– Если в карманах у тебя ничего чужого не найду, тогда свидетелем.

– Да это я купил. В маркете! – воришка обернулся на магазин.

– Чек покажи.

– Не взял.

– Значит, он у кассира остался. Пойдём, спросим.

– А если она выкинула?

– Тогда пусть опознает тебя как недавнего покупателя.

– Вот, – Карапетяныч протянул мне украденные продукты. – Два огурца и редис, больше ничего не брал. Честное слово!

– Твои? – спросил я у старухи.

– Не мои! Я ничего не продаю! Просто так здесь села. Гуляю. Воздухом дышу.

– Ага, и пол-огорода своего припёрла, – засмеялись бабки. – Знамо, тоже воздухом подышать. Оно ж в городке воздух-то чистый. Не то, что у нас, в селе.

– Ничего не знаю. Ничего не продаю! – отчеканила зелёная косынка, важно сложив руки на груди.

– Значит, он не у тебя украл?

– Не у меня.

– Так, может, это он нашёл?

– Может, и нашёл.

– Карапетяныч, забирай.

– Кто, я?

– Ты. Иди в магазин и жди меня. Без вопросов.

Воришка, понурив голову, сгрёб овощи обратно в карман и проследовал в торговую точку. Я отнёс покупки в машину, кинул старухе-партизанке полтинник и прошёл в супермаркет.

– Выбирай, – наказал я. – Встретимся у кассы.

– А что выбирать? – опешил Карапетяныч.

– Что хочешь. Кроме алкоголя. Алкоголь не куплю.

– А остальное купите? – от удивления он едва не рухнул на пол.

– Остальное куплю. Это будет плата за твой труд.

– Какой такой труд? Бабку ту посадить хотите?

– Узнаешь потом.

Я двинулся налево, прикидывая, что мне нужно и нужно ли что-то вообще. Карапетяныч, пошатываясь, ушёл вправо. Набрав всяких мелочей, я подошёл к кассе, где уже как штык меня поджидал воришка. Он улыбался во весь рот, радуясь, что, наверное, впервые в его руках не кража, а покупка.

Мужик он неплохой. Просто неумный. Вырос в детдоме. Семью, если таковая вообще была, не помнит. Младенцем его подбросили в больницу, прикрепив к ножке записку с именем и фамилией. Авик Карапетян. Стукнуло по макушке совершеннолетие, выпустился из приюта, украл. По мелочи. Безобидно. Его, конечно, поймали. Осудили. Дали немного, но отсидел от звонка до звонка. Никто его не навещал, как и в детстве.

Вышел. Не один, с клеймом вора. Последствия жизни в городке – все всё слишком быстро узнают и слишком долго помнят. На работу его не брали. Пришлось сделать кражи систематическими. Отметиться успел практически везде. Мелкая личность приобрела широкую известность. Но он славы своей стыдился. До последнего отнекивался. Мог заплакать. От частых переживаний чёрные волосы рано потеряли цвет. Щетина напротив сохранила насыщенность. Вот и ходил, бродил неприкаянный седой с чёрной бородой. Ну не Авиком же его звать? Имя какое-то мальчишеское. Вот за неимением отчества его функцию на себя приняла фамилия.

Карапетянычу уж сорок лет, а он до сих пор думает, что где-то живёт его многодетная семья. Вспоминает о нём, скучает. Наверное, даже ищет. Скоро непременно найдёт. А как же? Ведь так не бывает на свете, чтоб…. Свои бросили. Карапетяныч всё понимает: его ссылка в детдом – мера вынужденная. Денег мало, сестёр-братьев много. Мама с папой отобрали самого сильного и принесли его в жертву всеобщего благополучия. Карапетяныч не в обиде, ведь, главное, что его семья жива-здорова и ищет своего спасителя.

И ему не объяснить, что родители, решившие избавиться от ребёнка и одновременно указавшие его данные, не близкие к Ване Иванову, люди, мягко говоря, глупые. Сказать по правде, совсем не родители. Государство детское выбрасывание не одобряет, потому на поиски Карапетянов пустили не одни милицейские ресурсы. Нулевой результат. Значит, либо некто присвоил себе миссию именования найденного младенца. Либо то злонамеренный ход, чтобы усложнить следствию путь до истинной родни. Младенец приметный. Не африканец, конечно, но в толпе ретретинчан тоже не затеряется. Мой вывод – какая-то барышня согрешила с горцем. О плоде любви узнала, когда аборт уже бессилен. Но это же не повод расстраивать законного супруга? Ему и так рога достались. Родила. От младенца избавилась. Вымышленной фамилией отвела подозрения куда подальше.

– Спасибо! Вот спасибо! – Авик блестел глазами, разглядывая покупки.

– Ты всё понял?

– Обижаете! Всё сделаю, как велели! Как только увижу кого с покоцанным лицом и убитыми коленками, сразу за ним. Тихо как мышка. Незаметно как…. Как….

– Как материнское пособие. Дальше!

– А дальше я его до дому провожу и бегом к вам.

У магазина было непривычно пусто. Бабульки успели свернуть нелегальную деятельность и даже подмести за собой. Солнце тут же вцепилось в спину, мстило за общение с кондиционерами. Я сел в машину, открыл окно.

– Михаил Алексеевич, а что он натворил? Ну тот, кого мы ищем.

– Так, по мелочи.

– Вы его посадите, да? – Карапетяныч заметно приуныл. – Не хочется, чтобы из-за меня кого-то в тюрьму отправили. Я там был.

– И как?

– Не очень, Михаил Алексеевич. Скучно и невкусно.

– Зато воровать не надо.

– Да как же не надо?! Скажите тоже. Зэки спуску не дают, то хлеб стащи из столовой, то бумагу у завсклада. Токмо кражами и жил. А там не тут, ежели попадёшься, так наподдадут! Какое-то не исправление получается, а оттачивание.

– Не горюй, не посажу. Это же ребёнок. А детей у нас не сажают. Пока.