Читать книгу Вопросы истории методики преподавания фольклора в российской начальной школе - А. Ю. Никитченков - Страница 5

Исторический «анализ глубины народной памяти» позволяет на основе письменных, устно-поэтических, этнографических, археологических материалов сделать вывод о том, что уже к эпохе «палеолита и мезолита восходит целый ряд элементов восточнославянского фольклора»[17]. Из палеолитической глубины пришли заклинания сил природы, обожествление медведя, поклонение Волосу (Велесу). Почитание в охотничьих и земледельческих культах так называемых рожаниц, обеспечивающих плодовитость и плодородие, привело во времена мезолита и энеолита к усложнению представлений о вертикальном пространстве, выделению и предметно-персонажному заполнению его основных ярусов.

Развиваются культы Матери-Земли и грозового, оплодотворяющего небесного начала, которые прочно укоренятся в славянском фольклоре. Заметное развитие в бронзовом веке почитания солнца, умирающего и воскресающего, привело к детализации структурных компонентов похоронных ритуалов, отказу от «эмбриональной скорченности», развитию традиции погребальных и жертвенных костров. В эпоху металла происходит постепенное вытеснение женских божеств мужскими (Род, Святовит, Стрибог, Даждьбог), первое тысячелетие и. э. становится временем «расцвета праславянского патриархального язычества»[18]. Представления, которые возникали на ранних этапах развития мифологии древних славян, нередко сохранялись, на них наслаивались новые. Архаические культы выветривались, «постепенно снижались до полу осмысленной детской игры», однако их отголоски проявлялись в славянском фольклоре вплоть до XX века[19].

Вместе с тем произведения устно-поэтического творчества оставались мифологическими по своей сути. Постижение различных мифологических текстов, обслуживающих как ритуальную жизнь древних славян, так и эксплицирующих ее пережитки в позднем фольклоре, обеспечивало усвоение их слушателем, участником и исполнителем мифопоэтической модели мира – обобщенной суммы представлений о мире, свойственной определенному типу сознания[20]. Как уже было отмечено, фольклор является весьма существенным источником для реконструкции мифопоэтической модели мира современными исследователями.

Мифологическое сознание хоть и противопоставлено естественно-научному, но они не изолированы друг от друга, и в этом смысле мифология вечна. В реальном опыте обе модели – мифопоэтическая и рациональная – могут сосуществовать друг с другом. В более или менее чистом виде рациональная модель может быть реализована в текстах естественно-научного характера, мифопоэтическая – в текстах фольклорных, религиозных, в мировоззрении ребенка.

Исследователи неоднократно указывали на соответствие древнего и детского мышления[21]. Эти виды мышления, конечно, не идентичны, поскольку современный ребенок усваивает «готовые ответы на вопросы, к пониманию которых человечество шло тысячелетиями»[22]. Тем не менее мышление ребенка сближает с мышлением древних неразвитость рефлексии, отсутствие альтернативных систем объяснения, а следовательно, и необходимости выбора между ними.

Мифологическое мышление не оперирует научными понятиями. Мифопоэтическая модель мира предполагает теснейшую связь человека и окружающего его мира. Поскольку в мифологической логике отсутствует четкие разграничения мира и человека, идеального и вещественного, мысли и эмоций, знаний и художественных образов, объективного и субъективного, можно говорить о принципиальном синкретизме мифопоэтического мира. Значительно позже человеческая мысль разграничит эти понятия. Мифологический синкретизм преломился в комбинирующей фантазии, в различных приемах антропоморфного моделирования действительности. Синкретизм обусловливал и метаморфозы в мифопоэтическом мире, впоследствии нашедшие отражение почти во всех фольклорных жанрах, например:

На конях-то ли выедешь, / На травах-то ли вырастешь, / На цветках-то ли выцветешь…

И прилети хоть перелетной малой птиченькой, / И хоть с чиста поля лети да черным вороном, / И со синя моря лети да белым лебедем… (из похоронных и рекрутских причитаний[23]).

Дед против солнца стоит (загадка; отгадка – подсолнечник)[24].

Сивые кабаны все поле облегли (загадка; отгадка – туман)[25].

Мифологический синкретизм обусловливал формирование магических представлений, благодаря которым сверхъестественные силы, природа и человек рассматриваются как некоторое поле разносторонних взаимодействий и объектов сверхъестественного (магического) воздействия. Магические действия различны – от полубессознательного жеста до целых церемоний с участием многих людей. Исследователи[26] выделяют, в частности, магию побудительную (протрептическую), связанную с перенесением магической силы на объект, и предохранительную (профилактическую) – защиту от «вредоносных влияний». А по социальной направленности магию можно подразделить на вредоносную, военную, любовную, лечебную, аграрную, промысловую, метеорологическую и т. д., например: прыганье через костер; поливание водой земли, чтобы пошел дождь; введение острых предметов в след человека с целью вызвать его болезнь или смерть; нанесение рисунка на охотничье копье; сокрытие лица невесты во время брачного ритуала. Магические ритуалы сопровождали архаического человека на протяжении всей его жизни, обряд был основным способом разрешения всех возникающих противоречий[27].

Структура мифопоэтической модели мира предполагает описание основных параметров вселенной, которое осуществляется способом «остроумным своей простотой»[28] – системой бинарных оппозиций (двоичных противопоставлений). Признаки противопоставлены друг другу, то есть каждый член оппозиции маркирован положительно или отрицательно. На основе этих оппозиций и формируются знаковые комплексы, с помощью которых осуществляется освоение мира.

Наиболее общим противопоставлением является пара сакральный – профанический (космос – хаос). Эта пара четко показывает все положительно или отрицательно настроенное к архаическому коллективу и реализуется в серии более частных противопоставлений. К ней примыкают не локализованные в каком-либо плане и наиболее абстрактные характеристики: счастье – несчастье (доля – недоля) и жизнь – смерть. В русском фольклоре эти оппозиции могли воплощаться, к примеру, в ритуалах выбора между долей и недолей (жертвоприношениях, гаданиях, приметах, суевериях, снах), в конкретных образах сказок, быличек, песен, пословиц (медведь, щука, конь, домовой, живая вода, яйцо, четный, сытость, дом, Лихо, Баба-Яга, мышь, лиса, мертвец, кикимора, русалка, мертвая вода, гроб, лес, яма, избушка на курьих ножках и т. д.).

Важнейшим параметром модели мира является ее пространственно-временной компонент: предполагается теснейшая связь, неразрывное единство пространства и времени – хронотоп (от греч. hronos — время и topos — пространство). Хронотопичны многие фольклорные образы:

Если вздумаешь искать меня, то ищи за тридевять земель, в тридесятом царстве. Прежде три пары башмаков железных истопчешь, три посоха чугунных изломаешь, три просвиры каменных изгложешь, чем найдешь меня, добра молодца! (из сказки «Перышко Финиста ясна сокола»)[29].

Встану я благословись, пойду перекрестясь, из избы дверями, из двора воротами, в восточную сторону, под утреннюю зарю, под младой месяц, под часты звезды… (из заговора на удачную охоту[30]).

Два братца в воду глядятся, век не сойдутся (загадка; отгадка – берега).

Стоит дуб: одна половина сырая, другая – сухая (отгадка – год).

Стоит дуб; одна половина сырая, другая – суха, маковка, золотая (отгадка – год)[31].

Шел из Дьяконова, из гостей. «Ой, с богом!» Ну, с богом. Очутился на березе. Кто его занес, как залез. Он и не помнит. А шел он в Панино (быличка)[32].

Хронотопичны образы пути, древа, реки, года, колеса и др. Структура пространства задается следующими оппозициями: верх – низ, небо – земля, земля – преисподняя, правый – левый, юг – север, восток – запад, суша, – море, дом – не дом и др. Структура времени: весна (лето) – осень (зима); день – ночь. Оппозиции маркируют пространство и время, расслаивая его на положительное и отрицательное, а перечисленные выше знаки-образы выступают в роли медиаторов, соединяющих оппозиционные точки времени и пространства. Мифопоэтической модели мира свойственно представление о сакральном центре, который выражается в образах дома, храма, древа и др. Он положительно маркирован, заполнен предметами, определяющими его статус, максимально «обжит». Сакральному центру противопоставлен хаос. Либо это хаос до начала сотворения мира, либо неосвоенная периферия пространства (лес, море, «чужедальняя сторонушка») или остатки хаотического начала внутри самого космоса (дупло, овраг, баня).

Человек в мифологическом мире существует прежде всего как элемент родового древа, ведущего свое начало от божественных предков, наиболее близки которым шаманы, вожди. Цель существования – продление рода и сохранение коллективного сознания, прекращение же рода осмысливалось как распад вселенной. Женщина ассоциировалась с землей (рождающим началом), с нижним ярусом вертикальной структуры пространства, мужчина – с небом, началом оплодотворяющим, верхом пространственной вертикали.

Синкретическое видение мира приводило к тому, что восприятие природы накладывалось на восприятие человека, цикличность времени и цикличность человеческой жизни соответствовали схеме: рождение – смерть – возрождение. Новорожденный считался опасным, пришедшим извне, к нему нельзя прикасаться, пока над ним не совершат различные очищающие обряды. Юноша или девушка в период инициации символически умирали для коллектива, нередко их уводили за пределы поселения, где совершались посвятительные обряды. Возвращались они заново рожденными, чтобы иметь в коллективной жизни новый статус. Соответственно большое значение в мифопоэтической модели мира имеют социальные структуры, выражающиеся отношениями: свой – чужой, мужской – женский, старший – младший, главный – неглавный, предки – потомки и т. п. Не менее важны числовые параметры: чет – нечет, большой – маленький; цветовые характеристики: светлый – темный, белый – черный, красный – черный; характеристики стихий: солнце – луна, огонь – влага, земля – вода, и др.

Этические характеристики мифологической модели мира определяют сферы хорошего – плохого, должного – недолжного, дозволенного – запрещенного. Они задают правила ориентации и поведения в мире. Мифопоэтическая модель мира предполагает описание и причинных параметров Вселенной, учитывающих «установление общих схем, определяющих все, что есть в космологизированной Вселенной, и все, что в ней становится, возникает, изменяется»[33].

Структура мифопоэтической модели мира описывается универсальным набором знаковых оппозиций. Конечно, «в таком облике он извлечен из мифологии и фольклора разных традиций и сформулирован… исследователями, а не носителями», но остается достоверным именно в силу того, что получен из текстов, поэтому можно говорить также, что «это терминология традиции, терминология носителей, а не только исследователей»[34]. Мифопоэтическая модель мира нашла свое отражение в различных фольклорных жанрах, она заметна и на поверхностном уровне, проявляясь в различных деталях образного мира устно-поэтических текстов, и на «глубинном» уровне, определяя инвариантную структуру народных обрядов, произведений различных фольклорных жанров[35]. При всем многообразии традиционного фольклора, устной форме передачи поверхностная вариативность и внешняя изменчивость устно-поэтического творчества не мешали ему сохранять на протяжении длительного времени мифологические представления о мире, которые передавались из поколения в поколение и усваивались с комплексом текстов традиции, к которой приобщался ребенок. Перечисленная выше сетка формальных отношений, усваиваемая ее носителями путем освоения системы текстов, эксплицирующих мифопоэтическую модель мира, начинала, в свою очередь, влиять на интерпретацию знаков, на порождение новых текстов, что и обеспечивало устойчивость традиции.

Очень схожим способом идет усвоение детского фольклора современными детьми. Приобщение к возрастной традиции происходит за счет постепенного усвоения комплекса текстов. Коллективное многократное воспроизведение этих текстов способствует усвоению логики жанра, а вариативность исполнения не мешает сохранению инвариантной структуры, в том числе и мифопоэтических комплексов.

Таким образом, в фольклоре нашли свое отражение мифологическая память народа и мифологическое мышление. При интерпретации фольклорного произведения обнаруживаются законы мифологической логики, фрагменты мифологической модели мира, нашедшие свою реализацию в архетипических образах устно-поэтических произведений. Поэтому вопрос о связи фольклора и мифологии не является для методики чтения праздным: он определяет отбор текстов для чтения и способы их осмысления младшими школьниками:

• фольклорные и мифологические тексты преподносятся младшим школьникам как занимательное чтение, трактуются как наивный вымысел древних (нередко в этом случае педагог и сам так воспринимает мифологию);

• фольклорно-мифологические материалы преподносятся школьникам в сокращенном и адаптированном виде, используются для воспитательных бесед, идеологической пропаганды, в процессе обсуждения прочитанного часто приписываются смыслы, не свойственные этим текстам;

• мифологические тексты и архаический фольклор считаются слишком сложным для чтения и анализа материалом, поэтому исключаются из круга чтения младшего школьника;

• фольклорно-мифологические материалы считаются пригодными для литературного образования и развития младших школьников, для организации целенаправленного их анализа и интерпретации, используются для наблюдения детей над истоками словесной культуры, для выявления представлений древних об окружающем их мире; при этом нередко педагогами учитывается близость мышления древних и детского мировосприятия, которая сможет спровоцировать читательский и исследовательский интерес учащихся.

Способ интерпретации фольклорных и мифологических текстов, когда структура мифологического мира известна заранее, является дедуктивным: от фактов (структурных компонентов модели мира) – к конкретным примерам. Ему противопоставлен индуктивный подход, когда факты формулируются на основе длительных наблюдений над текстовым материалом. Одни авторы учебников для начальной школы считают первый подход репродуктивным, не стимулирующим развитие читательской деятельности младшего школьника, другие рассматривают второй подход как не соответствующий возрастным возможностям младшего школьника.