Читать книгу Я знаю, что будет вчера - Адам Филберт - Страница 3

Бесшумно и незаметно мелькнули среда и четверг. Нагрянула пятница. Андре очень любил пятницу, ведь за ней всегда следуют выходные. К нему вернулась отремонтированная машина, на которой после работы он поехал в супермаркет за продовольственными покупками. Планов на субботу и воскресенье парень не выстроил – выходные обещали быть скучными, но сулили продолжение работы над книгой. Андре забронировал себе тур, выбрав предпоследнюю субботу сентября, решив оттянуть новоиспечённое, и пока неизведанное для себя удовольствие. Путешествие по проспектам своих воспоминаний должно будет составить всего лишь три часа. Люк не стал разъяснять в деталях сам процесс погружения – не хотел другу портить самое важное – первое впечатление от происходящего, и посчитал, что лишние слова ни к чему. А у Винкерта волнение всё же сквозило по мыслям.

Андре, полностью погружённый в свою книгу и предстоящее путешествие, даже не заметил, как оказался с покупками у себя дома на Вестерн авеню. У него была двухкомнатная квартира, которая располагалась на втором этаже четырёхэтажного здания из красного кирпича с тёмно-коричневыми окнами. Парень купил её не на собственные средства, и за неё полагалось платить банку ближайшие годы.

Винкерт предпочитал минимализм в интерьере, и обстановка дома была сдержанная – ничего лишнего. Выкрашенные в белый цвет стены без картин и элементов декора, тёмно-коричневый пол. В тот же тон подобрана вся мебель, а кухонный гарнитур чёрно-белый. Выдержанный стиль эстетически устраивал хозяина. Андре поужинал и принялся работать над книгой. Вдохновения сегодня не было, повествование шло туго, и поэтому он исправлял орфографические ошибки, мусолил главы туда-сюда, делал вычитку. Начался довольно сильный, но непродолжительный дождь, который ненадолго отвлёк Андре от работы и сосредоточил его внимание на окне. Затем работа над книгой снова вернулась в прежнее русло.

Дарси позвонила в одиннадцатом часу вечера.

– Привет, ты не занят? – Спросила подруга шмыгающим голосом.

– Привет, что случилось?

– Забери меня отсюда.

– Где ты?

– В парке Бостона Коммона.

– Я сейчас подъеду – решительно ответил Андре.

Он оставил работу над книгой, накинул куртку и спустился вниз, на улицу. Сел в машину и поехал за Дарси. По дороге, задавая себе вопросы:

– Что с ней могло случиться? Что она одна забыла в парке вечером?

Дорога заняла немного времени и, припарковав машину, Андре отправился к входу в зелёную зону посреди города. Парк довольно немаленький и поиски длились бы продолжительное время, но Андре сразу увидел Дарси. Она сидела одна на скамейке, промокшая от дождя в остатках макияжа, снова курила и плакала. Молодой человек стремительными шагами приблизился и, окинув подругу взглядом, заметил, что у неё в правом уголке губ красный кровоподтёк.

Уникальный, из ряда вон случай – видеть её в таком состоянии.

– Бен? Я расквашу ему физиономию.

Она молчала и совсем не хотела разговаривать и отвечать на вопрос: кто автор ссадины. Единственное, что она из себя с трудом выдавила:

– Не надо, не вмешивайся, с ним кончено. Можно поедем к тебе? Я не хочу к себе домой.

Она так и не осветила последние события, не сказав, с кем подралась. А именно подралась, Дарси не терпела побои, всё равно ответила бы со всей силы своих возможностей. Винкерт снял куртку и накинул ей на дрожащие плечи. Они шли молча к машине. Единственное, что заботливо обронил парень:

– Опять куришь.

Дарси промолчала. Очередная, тринадцатая по счёту, попытка бросить курить не увенчалась успехом.

Поездка домой прошла в мыслях. Каждый думал о чём-то своём. Андре думал о Дарси:

– Мне кажется, ей даже нравится страдать и чувствовать опустошение после каждого неудачного романа. Дура. Выбирает тех мужчин, с которыми изначально ничего не сложится. Я люблю её, но мою любовь она не принимает.

Приехали домой. Андре проводил Дарси в ванну, дав свою чистую рубашку и полотенце.

– Тебе нужно согреться.

Дарси скрылась в ванной с надеждой, что вода согреет её, успокоит и заберёт все печали. Парень сел на диван в гостиной, терпеливо ждал и слушал музыку шума воды. Прошло чуть меньше часа, как подруга вышла из ванны и действительно казалась уже не такой трагичной. Андре начал узнавать свою, прежнюю Дарси. Ей двадцать восемь, но она сохранила подростковую свежесть, и природа благосклонно держала её на отметке двадцать два. Очаровательное, слегка вытянутое лицо с персиково-медовым оттенком кожи, обозначенными волевыми скулами, пухлыми губами, следовавшими чётко по контуру. Её взгляд обличал ядро души: светло-коричневые чаинки плясали огненно – дьявольский танец по радужке жёлтых, словно кошачьих глаз. Каштановые вьющиеся волосы до плеч, крутые бёдра, большая грудь, греческий профиль довершали фаталистический образ. Она неистово влекла своей терпкой страстностью, никогда не выпрашивая у мужчин любовь. Так же притягивала душевной отстранённостью, и своего рода эксклюзивностью среди соплеменниц, которые никогда не смотрели на Дарси с жалостью, скорее с латентным восхищением. Дарси всегда хотела больше, чем ей предлагала жизнь – многое брала напористой самостоятельностью. Она жадно выжимала из действительности всё, до последней капли, и при этом саркастически куражилась так, как будто завтра для неё не настанет. Не прислушивалась к чужим инородным общественным мнениям, не любила обсуждать и осуждать кого-то, так как это абсолютно не способствовало утолению её интеллектуального голода. А общаясь с людьми, она излучала незримую дистанцию. В этом читалось её внутренние одиночество, и казалось, она знает о жизни гораздо больше, чем другие. Однако, даже таким неотразимым, как Дарси Стюарт, не чуждо ничего человеческого.

– Я хочу есть. Накормишь меня? – спросила Дарси, словно доверчивый, чистый ребёнок.

– Что тебе приготовить? Чего бы ты хотела?

– Сэндвичи или то, что найдёшь в холодильнике, и чего не жалко для вечернего непрошенного гостя. И кофе. Я без него сейчас не представляю свою дальнейшую жизнь.

Андре отправился на кухню и в этот момент ассоциативно почувствовал себя, словно язвенник в индийском ресторане. Он исходился слюной по огненно-острому, и одновременно запретному, вкушая только глазами. Но, однако, видел, как другие просто и без каких-либо привилегий поедают перчёную кухню, получая сиюминутное гастрономические наслаждение, о котором вскоре возможно забудут. Дарси – острая кухня, а Винкерт любил и Дарси и острую кухню – их обеих, до изжоги.

Он заботливо приготовил сэндвичи с ветчиной и листьями салата, без эмоциональная кофе-машина сотворила кофе.

– Поешь, и ложись отдыхать.

Дарси последовала совету друга. Поглотила сэндвичи, выпила кофе и умиротворённая растворилась в расстеленной для неё, кровати в спальне, приготовившись, стать дочерью Морфея. Андре старательно накрыл её одеялом, погладил по голове.

– Поспи. Тебе нужно как следует отдохнуть, восстановить силы. Всё образуется, не думай сейчас ни о чём.

У каждого человека в жизни должна быть обязательно отдушина. Для Дарси отдушиной был Андре. В перспективе, конечно, снова маячила мифическая дружба между влюблённым парнем и девушкой, позволяющей себя любить. Хотя, при этом Дарси не стеснялась черпать вдохновение из источника, наполненного странной дружбой. Отдача от дружеских взаимоотношений для Андре так же существовала – это поддержка от идентично родственной души, что дорогого стоит. И всё же, Дарси не эмоциональный паразит-потребитель – под маской рока она умело прячется лишь от других. Андре в свою очередь искусно прячется за мизантропической стеной, однако, за всем этим лицедейством скрываются тонкие, чуткие, остро чувствующие мир – ранимые души.

Винкерт вышел в гостиную и пытался работать, но скомканные мысли не способствовали плодотворному процессу. Дарси это чувствовала, она видела друга насквозь.

– Андре, – окликнула Дарси, – я не хочу спать, почитай мне свою книгу.

– Ладно. Я прочитаю тебе только кусочек – многое застопорилось пока.

– Ничего страшного. Это не помешает микро презентации книги в уютном и тёплом кругу друзей. – Остроумие иногда помогало Дарси обесточивать собеседника.

Андре засмущался, но не отступил.

– Эпиграф. «Главный урок истории заключается в том, что человечество не обучаемо. Уинстон Черчилль».

– Я, кстати, ещё не придумал название и не определился, будет у меня псевдоним или нет.

– Ничего, не отвлекайся, читай.

– Пролог. Возможность списания жизненной энергии привело к глобальному реформированию в уголовно – исполнительной системе. Произошла замена тюремного срока, который по решению суда, должен отбывать заключённый – на списание жизненной энергии, в равном эквиваленте времени и сумме назначенного штрафа. В дальнейшем, это привело к упразднению тюрем по всей стране. У государства высвобождались колоссальные средства, которые были необходимы для содержания комплекса государственных учреждений и органов, исполняющих определенные виды наказаний, органов управления и иных структурных подразделений, решающих общие задачи, связанные с организацией исполнения и отбывания наказания. Также высвобождались и рабочие места, но это оказалось меньшим из зол. Государственная система могла себе позволить дальнейшее переобучение и содействие в трудоустройстве оказавшимся не удел кадрам.

Не возникло проблем и с особо опасными преступниками, а также отъявленными рецидивистами, не нужно было их содержать до глубокой старости и смерти, если срок наказания – пожизненный. Списание позволяло решить проблему буквально за один день, без муторного содержания в ближайшие 20—50 лет. Была и другая сторона реформы, позволяющая преступникам, совершившим мелкие незначительные преступления или в юном возрасте, полностью реабилитироваться перед обществом и принести ему пользу. Тут же нашлись противники реформы, выступившие с акциями протеста по всей стране. Оппозиция убеждала, что у осужденного человека должно быть право выбора: отбывать установленный срок наказания в тюрьме или подвергнуться списанию…

Далее Андре прочитал Дарси первую и вторую главу своей книги. И на этом остановился.

– Не ожидала от тебя, – выслушав, произнесла Дарси. – Захватывает, и важно, что твоя идея уникальна, я никогда раньше такого не читала, не слышала, и не видела в экранизациях.

– Я боялся, что тебе не понравится.

– Ты воспринимаешь мир под творческим углом. Я ничего не могу создать. Могу только повторить по шаблону вторично, но зато умею чудесно критиковать и разносить всё в пух и прах. Продолжай писать. Произведения, как дети, – одни признанные, талантливые, живущие отдельно, своей жизнью, а другие непутёвые, без разницы талантливые или нет – они живут у тебя.

– Меня пугает критика.

– Чушь. Не слушай никого. Они не видят в своей голове то, что видишь ты.

– А если меня не поймут? Если до большинства не дойдёт, что я хотел сказать.

– Ничего страшного. Великие творят, не ориентируясь на толпу и потенциальный рынок. Как там, в цитате – человечество не обучаемо? Значит, следующие поколения может быть, поймут.

Дарси была осторожна с критикой, не ломала творческие крылья. И сейчас она так же не фальшивила, и не проявляла вежливо-лживый интерес. Хотя своей прямолинейностью она всегда наживала себе больше недоброжелателей, чем сторонников. Умела сказать правду в лицо и по глазам, вышибая с первого удара, но зато это отрезвляло от напрасных и бестолковых иллюзий. В этом не было проявления снобизма, хотя многим людям, едва знавшим её, так казалось, скорее они хотели видеть Дарси такой. Но в отличие от снобов, из Дарси не нужно было извлекать драгоценные человеческие качества.

– Знаешь, почему у тебя ступор?

– Почему?

– Не бывает творчества без надрыва, смятения, внутренних метаний. Ты, конечно, чувствуешь другую вибрацию энергетической волны, но ты спокоен. Если бы тебя сейчас разрывала на части горечь, то ты бы значительно продвинулся в написании книги.

– Я тебя услышал. Время позднее – уже пора спасть. – Андре пытался переключить внимание Дарси с книги на сон.

– Да, ты прав. А кстати, знаешь, чтобы я по-настоящему хотела? – Не унималась подруга.

– Боюсь даже спросить.

– Не спрашивай. Слушай. Мы уезжаем отсюда к океану – в Майами! Ты собираешь свои вещи, я еду к себе на такси и собираю свои. Потом мы мчимся по подлунному городу, расписанному блестящими ночными огоньками, встречаемся в аэропорту Логан. Садимся в самолёт – рейс Бостон – Майями и летим, на стальной птице, рассекая облака, но недолго – всего три часа двадцать восемь минут.

– Интересно?

– Очень. Продолжай.

– Самолёт удачно приземляется.

– Да ну?

– Так, мои суицидальные наклонности сейчас не в счёт, – улыбнулась Дарси и продолжила увлекательный рассказ.

Андре слушал, словно заворожённый.

– На чём я там остановилась?

– Самолёт приземлился.

– Не перебивай, я тебя внимательно слушала.

– Да, ты не только умеешь слушать, но и слышать – редкое качество.

– Так, выключить фанатизм, – с улыбкой скомандовала Дарси, – мы в Майями – и это день осуществления моей, а может и твоей мечты. Берём такси и врываемся в отель. По дороге, конечно, мы наслаждаемся видом города и с нетерпением ждём встречи с океаном. Мелькают стильные и нестильные люди, дорогие машины, пальмы, шикарные отели, дома, и всё это щедро сдобрено солнцем. Итак, в отеле, ланч, мы его быстро уничтожаем, садимся в автобус и едем к океану. Приехали. Скидываем обувь. Да, да, с кедами нужно на некоторое время расстаться. Я знаю, родной, как ты их любишь и скучаешь по ним пять будничных дней. Я тоже без них не могу жить, кеды для нас обоих – это символ свободы, но пляж Майями бич очень просит. И мы идём, идём вдоль океана по кремовому песку, лишённого камней, позабыв обо всём. Так, важно – смена картинок идёт тебе на пользу, и ты начинаешь усиленно творить на берегу океана. Ведь ты не можешь вдохновляться и творить в пыльных стенах, без глотка свободы. – Умничала Дарси и ещё больше куражилась. – Сбилась с мысли.

– Смена картинок. Глоток свободы.

– Да, точно. Свобода – это путешествия. Нет, наоборот. Путешествия – это свобода. Свобода – счастье. А счастье – это смысл жизни. Всё. Спикер окончил выступление, ему пора спать.

– И всё?

– А что ещё ты хотел? Обратная увлекательная дорога, зашли в привлекательный бар, я переборщила с белым русским, ты с пивом. Два тела рефлекторно добрались до номера в отеле, секс. О, нет, нет – это я зря сморозила, извини. Действительно, пора спать.

Винкерт совсем забыл сказать о том, что отправится в путешествие по проспекту своих воспоминаний. Ему как-то и в голову это не пришло. Однако как только окончились ночные дебаты, дискутирующие совсем не собирались ложиться спать. Дарси сначала лишила Андре его личного пространства, затем приблизилась к нему ещё ближе и поцеловала в губы, он продолжал начатое. Ей даже понравилась эта податливость и взаимное стремление друг к другу, без сопротивления. Сопротивляться сил не было, влечение ошпаривало, словно кипятком, и кровь стремительно двигалась по телу, ставив рекорды скорости. Хотя Винкерт в глубине души понимал, что ничего хорошего из всего этого точно не выйдет. Но не смог устоять. Сегодня Дарси отчаянно забирала себе любовь, в любом её страстном выражении. Она знала, что на некоторое время душевные раны будут затянуты, а внутренние печали утолены. Способ был не совсем гуманный, ситуация подразумевала противоречие между убеждениями и поступками. Но в таких случаях Дарси так же ловила себя на мысли, что сожаление о не сделанном, гораздо мучительнее, чем горечь о совершенных ошибках. К тому же дружба, как и любовь близки между собой – они помогают убежать и скрыться от безразличия.

Мгновенно избавившись от рубашки, под которой совершенно ничего не было, Дарси вплотную приблизилась, к Андре, и придала ему натуральный вид. Она снова увидела его во всей красе – молод и прекрасен. Отлично сложенный парень с красивым лицом, телом и внушительными размерами детородным органом. Дарси руками наступательно трогала его тело – плечи, руки, которые были с выступавшими венами и прожилками, что особенно нравилось ей в мужчинах. Затем грудную клетку, живот, провела скользящим движением по его волосам…

Когда густое напряжение рассеялось сквозь стены квартиры, и отрезвило осознание, Дарси ощутила стыд с каким-то странным оттенком безумия, ей захотелось убежать и спрятаться. Она торопилась исчезнуть, и побыть наедине с собой, сейчас Стюарт это было нужно больше, чем запоздалый завтрак, ланч и неуклюжие, тяготящие диалоги.

– Мне пора ехать домой, послезавтра тебе возвращаться в свою кабалу, а мне в свою. Не провожай. Не надо.

Захлопнулась дверь и Дарси снова исчезла, но сейчас это расставание показалось более мучительным, чем прежде. Связь можно было воспринимать, как неверный шаг в сторону иллюзии, даже благоподаяние. Но была и другая сторона – Винкерт жаждал близости, осознавая, что за ней последует болезненное расставание. Это мучительная, зудящая из глубины боль, словно небольшая комиссионная плата за часы эйфории. Посеянные мысли в голове не давали покоя.

– Она снова меня бросила. Зализала раны и исчезла. Только вдобавок всё усложнилось – негласный дружеский договор был безоговорочно нарушен. Ей опять захочется чего-то нового. Она ещё сама не знает, чего именно: любить самой или очередного культа Дарси, но чувствую, все последующие пробы будут снова неудачными, опустошающими. Зачем я принимаю её условия? Тряпка, меланхолик, неудачник!

Андре явственно понимал, что если будет штурмовать натиском безответных чувств, навязчивых вопросов, то останется без Дарси. Находиться в её жизни было возможно посредством отведённой роли незаменимого друга, которым дорожат и держат на близком расстоянии.

Винкерт гнал от себя циничные холодные мысли:

– В Бостоне скоро не останется мужчин, нетронутых Дарси и ей просто придется, переезжать в другой город. Нет, она не шляется, а ищет себя в многочисленных других, – пытался успокоиться Андре.

Это лишь иллюзия – нельзя найти себя в других – в них можно только себя растратить.

Андре решил посвятить скомканный остаток субботы и целое воскресенье написанию книги. Наваливалось отчаяние, чувство безысходности и отсутствия выбора. Но одновременно с этими критическими и токсичными чувствами хлестало прозаически – фантастическое вдохновение. Процесс создания затянул Андре, и практически безвылазно, он творил, создавая новый мир в своей книге. Сейчас для него одиночество было благородной отстранённостью. Под анестезирующим действием вдохновения парень не ощущал, что творчество – тяжёлый, изнуряющий труд. Он канул в книгу, позабыв о душевной боли и усталости.

Если в человеке заложена творческая нота, то Вселенная будет пытаться сыграть на ней, вывернуть и вытащить наружу – бесполезно в себе это заглушать. Андре чувствовал, что он не такой как все, словно родился с картой джокера, которую скрыть не удастся. Он начал понимать, что не нужно этому сопротивляться или бояться этого. Так или иначе отличительное начало будет показываться наружу и выдавать с головой.

За выходные дни книга значительно продвинулась. Андре решил обнародовать ту часть книги, в которой уже был уверен. Предстоящая критика будет неотъемлемой частью его творческой работы, поэтому постепенно придётся с ней мириться и пускать в свою жизнь. Зато он высказался в тексте и был честным, пытаясь соединить мысли и текст воедино.