Читать книгу Битва над бездной - Ахмет Хатаев - Страница 8

Скоро пришла Елена, и они, предварительно позвонив таксисту Антону, спустились к центральному входу и стали его ждать. Она была в хорошем настроении. Много рассказывала о том, как с отцом и матерью посещали различные московские и ленинградские музеи, о впечатлениях, вынесенных ею от просмотра картин великих русских и зарубежных художников. Потом неожиданно загрустила, вспомнив о том, как мать отчего-то сравнила ее с девочкой на шаре.

– Но почему? – удивился Эди, представив на миг картину испанского художника и скульптора Пабло Пикассо.

– Вы знаете эту картину? – устремила на него острый взгляд Елена.

– Видел и любовался, – ответил Эди и тут же, заметив неудовлетворенность своей спутницы таким ответом, продолжил: – Две фигуры – хрупкая, балансирующая на шаре девочка и массивная, неподвижно сидящая на кубическом основании фигура атлета. И все это на пепельно-розово-голубом фоне.

– Не ожидала, – улыбнулась она.

– Но вы не ответили на мой вопрос.

– Мама, в отличие от отца, воспринявшего эту картину буквально по аннотациям различных оценщиков творчества Пикассо французского этапа его жизни, как гармонию силы и изящества, увидела в ней прежде всего риск для этого маленького существа, балансирующего на шаре, а потом и свободу, и романтику полета.

– Ваша мама была умницей. Действительно эта маленькая девочка предоставлена сама себе и зависит от умения держаться на неустойчивом шаре, а атлет будто и не замечает или не хочет замечать, какой опасности та подвергается. Но все-таки, почему вас сравнили с нею?

– Тогда я только посмеялась, но после того, как мамы не стало, все чаще вспоминаю эти ее слова и начинаю понимать их смысл. Она словно чувствовала, что мне предстоит многое пережить.

– Леночка, давайте не будем о грустном. Посмотрите вокруг, жизнь продолжается. Лучше расскажите о музее, – предложил Эди, чтобы отвлечь ее от нахлынувших воспоминаний.

– О Пушкинке? – оживилась она, взяв его за руку.

– Да, о нем, – улыбнулся Эди.

– Тогда слушайте, расскажу вам, что сама запомнила. Так вот, в конце прошлого века с инициативой создания музея искусств выступил профессор московского университета Цветаев…

– Не отец ли Марины Цветаевой? – прервал ее Эди.

– Да, именно он.

– Извините, отвлек.

– Ничего, мне было приятно узнать, что вы знаете о Цветаевой, – сказала она, а затем, после нескольких секунд продолжила: – Так вот, Иван Владимирович позже стал и первым директором музея изящных искусств имени Александра III, открытого, если не ошибаюсь, в мае 1912 года. И только в тридцать седьмом году музей назвали именем Пушкина.

– В годы войны его бомбили, – то ли вопросительно, то ли утвердительно промолвил Эди, как бы призывая Елену обратиться к советскому периоду истории музея.

– Да, была разбита часть металлостеклянных перекрытий, и в течение трех лет он оставался под открытым небом, но потом музей отремонтировали и вернули вывезенные в Сибирь экспонаты, чтобы вновь радовали москвичей.

– Спасибо, девочка на шаре, за экскурс в прошлое Пушкинки, как вы нежно назвали этот музей. Об остальном предлагаю послушать в нем. А вообще-то я понял, что с искусством у вас все в порядке. Но знаете ли вы, что искусство ложь, ведущая к истине, вот в чем вопрос? – пошутил Эди.

– Эди, вы же Пикассо процитировали! – воскликнула она.

– Вроде да, правда, не уверен, что слово в слово, – улыбнулся он.

– Может, еще чего-нибудь запомнили?

– Только одну цитату, – промолвил Эди, продолжая улыбаться. – Мне нравится жить бедно, но с кучей денег в кармане.

– Думаете, это его изречение?

– Даже уверен.

– Вы меня все более радуете, – серьезным тоном промолвила Елена, – знаете, я была несколько иного мнения о людях вашей профессии.

– А какого, если не секрет, но только не так громко, ведь нас могут услышать.

– И здесь?

– В том числе и здесь.

– Как все сложно…

– Ничуть, если взять за правило не говорить того, чего не должен знать ваш недруг.

– Я этому никогда не научусь.

– Вы уже достигли многого.

– Вы мне льстите.

– С чего бы?

– Чтобы услышать, что я не досказала.

– Хотелось бы, интересно же, что думает о нашем брате такая продвинутая девушка.

– Хорошо, скажу, только не смейтесь.

– Не буду.

– Я думала, что такие, как вы, все время в плащах, шляпах, с кинжалами и пистолетами, а тут Пикассо, Цветаева и многое еще другое.

– Понятно, начитались всяких там книжек.

– Не только, но и насмотрелась фильмов, – прервала она его. – К тому же выясняется, что мой папа, самый мирный на свете человек, является тоже своего рода Бондом. Никак не пойму, как он смог столько времени молчать и не говорить.

– Вы скоро увидитесь с ним, – теперь Эди прервал ее, чтобы завершить тему о чекистах. – Сегодня или завтра купим билеты.

– Как он там, вы с ним говорили?

– Юра общался с ним, у него все нормально, ждет нашего приезда.

– Так хочется его увидеть.

– Потерпите, скоро встретитесь.

Между тем подъехало такси, за рулем сидел улыбающийся Антон.

– Все-таки понадобился, – сказал он, здороваясь. – Куда рулить?

– В музей Пушкина, – пояснила Елена, устраиваясь рядом с Эди на заднем сиденье. – Знаете, где это?

– Вам на Пречистенку или Волхонку?

– На Волхонку.

– Это рядом, мигом довезу, – бросил через плечо Антон и нажал на педаль газа.

– А вы быстро приехали, – похвалил Эди таксиста.

– Повезло, был здесь неподалеку, жмотов одних подвозил из Шереметьево.

– Чем они вас достали, что так обзываете их? – поинтересовался Эди.

– Не поверите, везли баулы, набитые иностранным тряпьем, не умолкая, говорили о баксах и чеках, а рассчитались по таксометру копейка в копейку.

– Наверно, из Штатов возвращались, сейчас наши вожди только туда и летают, – заметила Елена.

– Не уверен, так как они меж собой шептали о предстоящем конце военблока коммунистов, – раздраженно сказал Антон.

– Может, о Варшавском договоре? – переспросила Елена, посмотрев на Эди.

– О нем, о нем, – уточнил Антон. – Говорили, что наконец-то советский народ перестанет задарма кормить так называемых друзей из-за бугра.

– Эти болтуны скорее желаемое выдавали за действительность, – заметила Елена, бросив удивленный взгляд на Эди, который расслабленно взирал на виднеющиеся через боковое стекло такси серые здания большого города.

– Может, и болтуны, но обо всем этом они говорили довольно-таки складно. И явно сами участвовали в каких-то переговорах, – уверенно заметил Антон, глянув в салонное зеркало, в котором отражалось лицо Елены.

– А вы лично верите в это? – неожиданно спросила она.

– Девушка, откровенно скажу, мне от этого ни холодно ни жарко. Для меня важнее, чтобы к вечеру в кармане был заработок. А то, что новые товарищи наверху способны все перевернуть, я уже понял, и мне этого вполне достаточно, чтобы не нервничать из-за того, что наши союзнички разбегутся или не разбегутся, – периодически поглядывая в зеркало, произнес Антон.

– Может, расскажете нам о причинах такой самоуверенности? – спросил Эди, повернув голову к таксисту.

– Аха, вот и Эди наконец-то проявил интерес к нашей политбеседе, – рассмеялся Антон, – а то от московской каменной серости никак не мог оторваться. Конечно, скажу, мне не жалко. Вот сами подумайте, десятки лет вели одним курсом, убеждая нас, что он единственно правильный. Об этом все бывшие паханы, ой, вожди в один голос верещали, пока не вышли из их же рядов другие, сегодняшние, кто убеждает, что надо идти вприпрыжку новым перестроечным курсом к социализму с человеческим лицом. Главное, без тени сомнений заявляют, что процесс пошел, а что это за процесс и куда он направил свои стопы, вразумительного ответа нет. Зато все уши прожужжали, что скоро демократическая благодать осчастливит всех и вся, но люди, слава богу, не слепые и видят, что работяге становится все хуже и хуже, а в это время партийцы, теневики[8], цеховики[9] и всякие там спекулянты жируют…

Эди, все более удивляясь начитанности и опасной открытости Антона, с интересом слушал его рассуждения. Неожиданно вспомнилась лекция профессора Высшей школы КГБ СССР Федькина на курсах подготовки руководящего состава органов госбезопасности. Профессор лаконично рассказал о том, что противник прилагает огромные усилия по подрыву авторитета компартии как руководящей и направляющей силы советского общества. В качестве весомого аргумента в пользу озвученного им тезиса привел слова много лет проработавшего в СССР американского дипломата Кеннана[10], написанные в далеком 1947 году, о том, что Советская Россия может превратиться из сильнейшей в одну из слабейших стран мира, если что-нибудь подорвет единство и эффективность партии как политического инструмента.

«К великому сожалению, Антон прав, когда говорит, что партия, точнее ее руководящее звено разлагается, сросшись с торгашами, пустив в свои ряды всякого рода отщепенцев и перевертышей. Не дай бог, это как-то начнет влиять на умонастроения чекистов, ведь не случайно Маликов ни с того ни с сего начал говорить о необходимости усиления конспирации в работе не где-нибудь, а на самой Лубянке. Неужели коллеги поддались на призывы некоторых неожиданно демократизировавшихся политбюровцев?» – подумал Эди, продолжая слушать монолог разгорячившегося таксиста.

– Если все московские таксисты так политически подкованы, то я спокоен за судьбу страны, – специально прервал Эди таксиста. – Вижу, слышу, что вы не все время работали таксистом: слог и логика рассуждений выдают вас, но в то же время нет-нет, да проскальзывают слова из блатного жаргона. Так кого в вас больше? – добродушно спросил Эди.

– Так и быть, поганку гнать[11] не буду, вы мне понравились своим дружелюбием, да к тому же, так на всякий случай, совет бесплатный дам, у нас же страна советов – не дайте себе мозги запудрить этим болтунам из-за зубчатой стены, – нахмурился Антон, а затем, покрепче взявшись за руль, продолжил: – А что касается твоего вопроса, отвечу так, конечно, я не сразу стал таксистом. У меня были планы стать инженером, ученым, и потому я поступил в Бауманку, знаете, с ходу поступил, знания за школу были…

– Куда? – не сдержалась Елена.

– В Бауманку, на радиотехнический факультет, там же стал заниматься боксом, даже в нескольких соревнованиях удачно выступил, но после второго курса пришлось уйти.

– Не возьму в толк, такая перспектива и ушли, – сочувственно промолвила она.

– Молод был – дурак был, понимаете, связался с нехорошей компанией, в общем, выгнали под зад пинком, так вам скажу. Позже загудел в тюрягу из-за того, что одному хаму по хряпалке съездил. Отмотал на зоне три года, а в сухом остатке – я таксист. Вот поэтому, Эди, как ты правильно заметил, мой язык терпит и правильный глагол, и феню[12].

– Как в народе говорят, от сумы и тюрьмы никто не застрахован, – сказал Эди, наблюдая за тем, как тот плавно поворачивает машину к музею.

В голове сразу зафиксировалось, что Антон рассказал о себе правду, но тем не менее вырвавшаяся из глубин мозга беспокойная мысль вопрошала: «Ладно, учеба и спорт – это понятно, но для чего о своей ходке в тюрьму поведал? Обычно люди пытаются умолчать о таких вещах, а этот рассказал, мол, смотрите, какой я открытый. К тому же во всю ивановскую ругает партийные верхи и перестройку. Отказывается от денег, хотя называет жмотами тех пассажиров, кто на чаевые не раскошеливается. Хочет приблизиться? Но с какой целью? Стать незаменимым и далее иметь постоянного платежеспособного клиента? Вполне возможно, но как бы то ни было надо внимательно разглядеть его, а вдруг действительно пригодится в работе с моисеенками и сафинскими».

– Так оно и есть, никто не застрахован от этих бед, – громко согласился Антон, прервав тем самым работу мысли Эди. – Я никак не мог себе представить, что окажусь на нарах, но оказался, – как бы подвел итог. Затем остановил машину у бордюра тротуара и, развернувшись, произнес: – Ладно, бог с ними, с нарами-то, как говорится, я доставил вас в точку назначения, какие будут дальнейшие указания?

– Если через пару часов будете свободными, подъезжайте, и мы с удовольствием прокатимся с вами обратно до гостиницы, – ответил Эди, протягивая тому три рубля, что было в два раза больше, чем набежало на таксометре.

– Не надо денег, с друзей плату не беру, тем более идущих соприкоснуться с большим искусством, – объяснил Антон, – закончите, подходите сюда же, подъеду к двенадцати, это и будет через два часа.

– Спасибо, но работа есть работа, если ко времени не выйдем, уезжайте, – уважительно промолвил Эди и, положив трешку на переднее сиденье, вышел из такси. Елена тут же последовала за ним…

Когда через два с половиной часа они вышли из музея, полагая, что Антон не дождался их и уехал, то, к своей радости, увидели его, стоящего прислонившись спиной к боковой двери машины.

Он встретил их улыбкой и словами:

– Еще пять минут и газанул бы.

– И правильно сделали бы, а то мы совсем забыли о времени у картин великих мастеров, – пояснил Эди.

Спустя минуту они уже ехали в гостиницу. Когда машина вырулила на проспект Маркса, по просьбе Эди таксист высадил их на первой же стоянке. От дополнительной оплаты за проезд Антон категорически отказался, сказав, что потом как-нибудь сочтемся. Распрощавшись с ним, они пешком направились в гостиницу.

– Интересный человек этот таксист, – заметила Елена, когда отошли от машины на почтительное расстояние.

– Я тоже нахожу его таким, – согласился Эди, – только не пойму, отчего он не поинтересовался, как я устроился, доволен ли номером.

– Наверно, спросил у администратора, – предположила Елена, беря Эди под руку.

– Не проще ли было спросить у меня?

– Это выглядело бы как желание услышать вашу благодарность, а он не захотел.

– Гордый?

– Да, разве не заметили?

– Заметил, как и то, что он озлоблен на верхи.

– Во многом Антон прав, когда говорит о неурядицах в нашей стране и безответственности некоторых вождей, – неожиданно обронила Елена и испытующе взглянула на Эди.

– Елена, приберегите эти оценки для Моисеенко, там они будут к месту, но ни для меня, ни тем более для моих коллег. И вообще, не делайте таких оценок, это будет истолковано как политическая безграмотность, – порекомендовал ей, легко улыбнувшись, Эди.

– Тогда почему вы молчали, когда таксист обливал грязью перестройку? – улыбнулась она.

– А вы хотели, чтобы я ему представился и потребовал прекратить антисоветчину пороть? – пошутил Эди.

– Нет, конечно, но как-то не согласиться с его доводами можно бы?

– Я посчитал, лучше послушать и сформировать свое представление о нем и не позволить ему это сделать о себе, – пояснил Эди.

– А-а, вот вы как? – рассмеялась Елена. – Выходит, я правильно сделала, что раззадорила его своим вопросом.

– Вы этим же принципом руководствовались, когда согласились с его рассуждениями относительно неурядиц в стране в надежде получения моей реакции на это? – усмехнулся Эди.

– Вы меня обижаете своим недоверием, мой дорогой папин друг, – промурлыкала Елена, прижав его локоть к груди. – Поймите, я просто хотела понять, как вы относитесь к тому, что говорил Антон.

– Елена, должен признать, что вы действовали правильно, когда заставили таксиста разговориться, – заметил Эди, не реагируя на ее «мурлыканье».

– И он разговорился, так как ответственности никакой не чувствовал за свой длинный язык. Раньше за такое его к стенке поставили бы или в каталажку отправили лет на двадцать, – серьезным тоном сказала она.

– Елена, его и сейчас можно бы приструнить, но стоит ли, вот в чем вопрос, ведь Антон не митинговал и не призывал к свержению власти, которой, точнее сказать, отдельной категории людей во власти, он не доверяет, – спокойно заметил Эди. – Поэтому, я думаю, нам надо терпеливо относиться к его высказываниям. К тому же придется обращаться к нему, когда понадобится куда-нибудь подъехать.

– Хорошо, я согласна, вижу, что погорячилась и все оттого, что во мне в таких случаях пробуждаются папины гены. Он тоже не соглашался, когда кто-нибудь при нем страну или власть ругал. Помню случай, как папа отчитал своего хорошего знакомого из ЦК партии, когда тот стал поносить политбюро.

– Из ЦК и ругал политбюро? – спросил Эди, отметив для себя, что Иуда не рассказывал ему о таком своем непростом знакомом. «Может, не вспомнил или мы так его затюкали, что забыл. Но, как бы то ни было, надо будет узнать и выяснить, кто он и не является ли связью Моисеенко или Сафинского», – решил Эди.

– Еще как ругал, но это было перед взлетом Горбачева на самый верх, – уточнила Елена. – Говорил ему, вот только забыла его имя и отчество, что из-за чрезмерной любви того к виски, валюте и несдержанности в политических оценках можно залететь, и тогда всем мало не покажется.

– Он часто бывал у вас?

– Не часто, но бывал.

– Он что, из тех, кто на трибуне по праздникам бывает? – пошутил Эди, чтобы придать своим вопросам непринужденный характер.

– Нет, но на каких-то переговорах, то ли с американцами, то ли с немцами, которые освещали в новостях, видела.

– О-о, этот знакомый вашего папы действительно серьезный деятель, если его в новостях показывали, – улыбнулся Эди.

– Он не единожды проводил переговоры с представителем иностранной фирмы даже у нас дома…

– В семейном кругу и с вашим участием? – прервал ее Эди.

– Не-ет, я, как обычно, находилась в школе. Мне потом мама рассказывала.

– Она тоже участвовала в переговорах?

– Что вы, даже папа в них не участвовал, а вместе с мамой пил кофе на кухне, пока переговорщики лясы точили, – пояснила Елена.

– Странные переговоры, когда хозяева квартиры не участвуют в них, – вновь удивился Эди, подумав при этом, что хозяева Иуды, скорее всего, использовали его квартиру для встреч со своим человеком, каковым мог быть друг отца Елены.

– Вот и мама сказала об этом же папе и попросила его прекратить такие переговоры у нас.

– И прекратились? – спросил он, будучи уверенным, что это требование жены Иуды явилось сигналом к необходимости ее ликвидации. Видно, хозяева Иуды были уверены, что она не станет работать на них, и потому отравили ее.

– По крайней мере, мама больше об этом не говорила и вообще она скоро умерла, – всхлипнула Елена и прижала голову к его плечу.

– Леночка, не надо о грустном, жизнь продолжается. В ней столько прекрасного, а вы молоды, красивы и поэтому обязательно должны быть сильной и успешной. Верьте, это наверняка будет радовать душу вашей мамы, – промолвил Эди. Ему искренне жалко было Елену и ее мать, убитую моисеенками по вине отца и мужа-предателя.

– Эди, вам бы духовником работать, такие слова сказали, что сердце сильнее стало биться, – мило улыбнулась она.

– Сейчас только этого мне не хватает, а так вроде все нормально складывается. И вообще непонятно, как наш таксист не узрел во мне будущего духовника и стал ругать мое высшее партийное руководство, – заявил Эди, еле сдерживая себя, чтобы не улыбнуться.

– Эди, вы зря так, я с уверенностью могу сказать, что он относится к вам с большим уважением, – отпарировала Елена.

– Я заметил, он действительно к нам обоим хорошо относится, – поправил ее Эди, одобрив про себя наблюдательность и сегодняшнее поведение Елены.

За разговором на эту тему они пришли к гостинице, а затем проследовали в ресторан. По указанию метрдотеля, как уже примелькавшимся посетителям, для них освободили от таблички «заказан» один из столов у фонтанчика и почтительно обслужили.

После обеда Эди и Елена, обмениваясь мнениями о просмотренных в музее картинах великих мастеров живописи, прогулялись по проспекту Маркса и вернулись в гостиницу.

Скоро в номере раздался звонок. Это был Моисеенко.

– Привет, позвонил так на всякий случай, а вдруг вернулись, – почти пропел он в трубку. – Надеюсь, экскурсия понравилась?

– Добрый день, только что пришли, музей словами не описать. Особенно в восторге Елена, – ответил Эди, сделав вывод, что моисеенки плотно отслеживают его передвижения по городу.

– Передавайте ей мои пожелания добра и всяческих удач. Если она рядом, можете передать ей трубку, я это сделаю сам.

– Спасибо, обязательно передам, когда выйдет из ванной, она будет рада узнать о ваших пожеланиях, – сказал Эди, решив пока исключить их прямое общение.

– Понял, понял, выходит, она к вам надолго приехала? – хихикнул Моисеенко.

– Андрей Ефимович, я не спрашивал, как-то неудобно, – заметил Эди, чтобы дать понять Елене, с кем он разговаривает.

– А знаете что, возьмите ее с собой на нашу встречу, – предложил Моисеенко.

– Я только за, но надо спросить, какие у нее планы, ведь помнятся ваши слова о душе, – сыронизировал Эди, намекая, как тот предостерегал его о неискренности Елены в отношениях с ним.

– Да, вы правы, надо спросить, тогда буду ждать вашего звонка. Было бы неплохо поужинать вместе.

– С ужином вы хорошо придумали, но в этот раз ресторан я сам подберу, да и стол оплачу, а то получается нехорошо, вы все время угощаете, – подчеркнул Эди, чтобы послушать, как резидент отреагирует на его предложение.

– Понимаю вас и потому не против такой инициативы, лишь просьба – подберите что-нибудь в центре, – неожиданно согласился Моисеенко. – И еще, заранее блюда и напитки не заказывайте, по крайней мере для меня, я люблю это делать сам.

– Хорошо, что предупредили, а то по привычке шашлык из баранины мог заказать, – пошутил Эди, а у самого мелькнула мысль: «Резидент осторожничает, так и быть, учтем и эту его привычку», – решил он.

– Можно бы и шашлык, но на ночь предпочитаю чего-нибудь проще, – в тон ему заметил Моисеенко, а затем, будто неожиданно вспомнив, спросил: – Скажите, а с билетами решили?

– Еще нет, но решу сегодня или завтра в первой половине дня.

– Хорошо, только не откладывайте, иногда в ту сторону билеты сложно бывает купить.

– Если что, я своего таксиста попрошу, и он достанет, – усмехнулся Эди, найдя возможность на перспективу охарактеризовать Антона перед резидентом.

– Смотрите, чтобы он вас не подвел, я вам в прошлый раз говорил об этом ушлом народце в машинах с клетками на боках, – предостерег Моисеенко.

– Мне с ним детей не крестить: я попросил – он сделал, не сделал – до свиданья. Вот и все отношения, но пока не подводил.

– В таком случае присмотритесь, может, этот – исключение из правил и для чего-нибудь сгодится, – смягчился Моисеенко.

– Я так и сделаю.

– Прекрасно, уверяю вас, при таком подходе не ошибетесь, – менторским тоном произнес Моисеенко, а затем, спешно протараторив: – Ой, как же я увлекся, совещание в верхах, нельзя опаздывать, звоните, – прервал связь.

Эди, услышав короткие гудки, вернул трубку на аппарат.

– Теперь вы свободны? – успела спросить Елена, как послышался легкий стук в дверь, вызвав недоумение на ее лице.

– Если этот стук не по наши души, то да, – сказал он и пошел открывать.

Как только открылась дверь, в прихожую шагнул Володя и буквально вполголоса выдохнул:

– Эди, надо идти, Люба уже ждет. Елена, а вы остаетесь здесь, будут звонки, действуйте по обстановке.

– А где она ждет? – спокойно спросил Эди.

– Около лестничного пролета, – шепнул Володя, уже прикрывая за собой дверь.

– Что значит по обстановке? – смущенно спросила Елена у Эди.

– В этой ситуации, – улыбнулся Эди, – во-первых, отвечать на все звонки. Они могут быть от Моисеенко, которого вы знаете, а также от незнакомых людей. Моисеенко нужно ответить, что Эди занимается рестораном и билетами, а другим – скоро вернется, что передать. Как общаться с моисеенками знаете: вопрос – ответ, вопрос – ответ, и не более того. Во-вторых, достаньте из ящика стола буклет гостиницы. В нем найдете справочник телефонов администратора ресторана, в котором мы только что были, и представителя авиа- и железнодорожных касс. В ресторане закажите стол на четыре человека, желательно на веранде. Для этого назовете номер, в котором находимся, и телефон, а у представителя касс забронируйте два билета на поезд до Минска с выкупом сегодня, – не торопясь, наблюдая за тем, как Еленой воспринимаются его просьбы, промолвил Эди и направился к выходу, чувствуя устремленный ему в спину взгляд. В этот момент он думал, а до конца ли она поняла его и сможет ли в точности их выполнить.

– Не беспокойтесь, я все сделаю как надо, – неожиданно услышал он голос Елены.

– Хорошо, не забудьте, пожалуйста, закрыть за мной дверь на замок, – попросил он в ответ и вышел в коридор.

Как и сказал Володя, Люба встретила его у лестничного пролета и повела в явочный номер.

– Какие впечатления от музея? – спросила она, на первом же шаге взявшись за его локоть.

– Хорошие, – сдержанно улыбнулся он в ответ.

– Вы зря сердитесь, я больше не буду, – сыронизировала Люба.

– Надеюсь, – в том же тоне ответил Эди.

– Признаюсь, мне удалось справиться с той женщиной, и вы мне помогли в этом.

– Ее я понимаю, но вас лично – нет, – сказал Эди, вспомнив, как она помогала выстраивать отношения с Еленой.

– Эди, уверяю вас, мне и на самом деле удалось с ней справиться.

– Спасибо, Любонька, вы настоящий друг, – заметил Эди и легонько коснулся ее руки.

Со стороны их диалог вполне мог сойти за общение увлеченных друг другом молодых людей.

Неожиданно понизив голос, Люба спросила:

– Не догадываетесь, почему Володя сам к вам примчался?

– Нет, но это меня удивило, так ведь можно все запороть.

– До прихода главного оставались какие-то пять минут, вот и…

– Зря, шеф опытный человек и понял бы ситуацию, – сохраняя на лице подобие улыбки, прервал ее Эди.

– Не знаю, но они с Артемом так решили, – объяснила она, открывая дверь в номер, где их ждал Володя, во всей фигуре которого ощущалось напряжение.

– Они уже там, – взволнованно сообщил он.

– Володя, рад тебя видеть, я не успел об этом сказать, настолько быстро ты ретировался, – спокойно сказал Эди. Затем, не дожидаясь его ответа, кивнул на дверь комнаты совещаний и попросил: – Доложи, пожалуйста, а то неудобно вламываться без разрешения.

– Я тоже рад, извини, что так получилось, докладывать не надо, генерал сказал, чтобы сразу заходил, – пояснил Минайков.