Читать книгу Тяготы быстротекущей жизни… - Ак-Патр Алибабаевич Чугашвили - Страница 3

Николаич вышел из канцелярии, держась за челюсть, и мужественно постанывая. Хобосев посидел в канцелярии минут сорок, и ушёл. Николаич прошёл в спальное помещение, и грохнулся на свободную койку, соседнюю с той, на которой лежал Мох. Некоторое время оба молча курили, задумчиво выпуская дым в потолок, затем Мох бросил непогашенную сигарету на взлётку, она прочертила огненную дугу в темноте, и рассыпалась искрами.

– Бил?

– Да, один раз, в челюсть.

– Мы его завалим, в карауле, пусть только заступит начкаром. В прошлый раз Сафин промахнулся из – за тумана, говорит плохо видно было, в этот раз Болта заставим, он лучше всех в роте стреляет.

– Может не надо?

– Чего это «не надо»? Он мне правый клык выбил, куда я без моей голливудской улыбки?

Николаич тихо засмеялся – эт точно, ты с твоими жёлтыми бивнями ему спасибо сказать должен…

– Короче. Чего ты думаешь? Кто из этих… стукач?

– Не знаю…

– Прикинь хуй к носу. В карауле бухали: ты, я, Кот и Родич. К девкам ходили: ты, я, Кот и Шишкин. Усекаешь?

– Нет.

– Родич и Шишкин не при делах, если только они оба не стукачи. Один был с нами в карауле, другой в самоходе. Кто с нами был оба раза? Кто у нас самый хитрожопый, и всегда остаётся чистеньким?

– Котяра!

– Ну, наконец – то!

– А… как мы это докажем?

– Есть у меня идея…

После утреннего развода в роте остался наряд, и двое свободных: Мох и Кот. Кот заглаживал шапку в каптёрке, когда в неё заглянул Николаич, и предложил – покурим?

– Я-я, их бин… как его

– Доль – бо – йоб!

– Пошёл ты!

– Шучу! Ну? Ты идёшь?

– Иду.

Друзья зашли в умывальник, там (не обращая на пришедших внимания), опасной бритвой орудовал Мох, срезая рыжую щетину со своего обветренного лица. Николаич вальяжно развалился на подоконнике, выпустил несколько колечек дыма, и похлопал ладонью по оставшемуся свободным месту, приглашая Кота присесть рядом. Кот деликатно пристроил тощий задок на свободное место, стараясь не прикасаться к огромному соседу. Николаич негромко напевал «вези меня извозчик по гулкой мостовой, а если я засну, шмонать меня не надо…», после паузы он неожиданно спросил – о чём ты мечтаешь, Котяра?

Кот поперхнулся дымом – буэ – кхэ – кхэ… что?

– Говорят, что человека лучше всего характеризует его мечта. Ты о чём мечтаешь?

– Не… не знаю. О том, чтобы это всё поскорее закончилось. Домой хочу.

– В Питер? Ты же питерский?

– Да.

– Понимаю. Расстрельные колонны, стрелка Васильевского острова…

– Ростральные. Не расстрельные, а ростральные, ростра это…

– Вот все вы питерцы такие, слышь Мох, я тебе рассказывал, как со своими шнурками в Питер ездил?

– Рассказывал, раз сто.

– Ну, тогда слушай. Приезжаем мы в этот Ленинград (мне это название больше нравится), всё как у людей: гостиница на Невском, экскурсия в Царское село, Эрмитаж, скунскамера…

– Кунсткамера, а не…

– Кот, заткнись! Так вот, собираемся в Кронштадт, папашка заказал билеты, и накануне даже ни грамма не выпил…

Мох хохотнул (видимо это была дежурная шутка Николаича).

– Он же у меня сам флотский – «я моряк, у меня вся жопа в ракушках, мне чайки на грудь срали», короче мы проспали, и утром с неумытыми рожами выбегаем на Невский, ловить такси, и что же ты думаешь, там происходит? Ну, Котяра, догадайся? Что? Правильно, ни один ваш питерский таксист не остановился! Сорок минут я бегал как подорванный, все едут мимо! Я махал деньгами, червонец, потом четвертной! Ни – кто даже не затормозил! Мы опоздали, и в Кронштадт не поехали. Папаня с горя напился, приставал к горничным, требовал от них информацию о том, сколько на тельняшке полос, а в поезде подрался с проводником, и его ссадили, не доезжая до Бологого. Вот так. Во всём виноват твой Питер. И ты, Кот, мечтаешь вернуться в это гиблое место? Туда, где бомжи ссут не в подъездах, а в «парадных», где пустые бутылки из – под пива ставят не бордюр, а на «поребрик», где девки отъедают жопы, жуя не батоны, а «булки»? Это твоя мечта? Я б на твоём месте остался на сверхсрочную, лучше умереть прапором, чем жить в Питере!

Мох громко похлопал себя ладонью по широченной груди, и громко проорал – в жопу Питер!

Кот брезгливо поморщился, и сдержанно хихикнул, – быдло московское! Николаич мечтательно потянулся, и заехал локтем в кадык худенькой шеи Кота.

– Вот у меня мечта, так мечта! Мох, я тебе рассказывал про своего брата?

– Миллион раз!

– Ну, тогда слушай! Мой брателло работает носильщиком на Курском вокзале, бабла поднимает немеренно! Каждый вечер после работы он с друзьями идёт в кабак, и там заказывает любимую песню. Представляешь: водка, икорка, девки, табачный дым, конферансье объявляет: а теперь, для наших друзей – носильщиков с Курского вокзала, звучит их любимая песня «Вези меня извозчик». И они хором, хором поют, и весь зал подхватывает – «а если я засну, шмонать меня не надо, я сам тебе отдам, ты парень в доску свой, и тоже пьёшь когда – то до упаааада!». Вот и я, после дембеля там работать буду, фартучек, бляха, тележка, и… вези меня извозчик по гулкой мостовой, вот только стукачей нам ни хуя не надо…», кому ты стучишь, сука питерская?

Кот судорожно корчился на грязном полу. Мох одним движением преодолел расстояние между собой, и худеньким ефрейтором, поднял его за шиворот, и приложил опасную бритву к глазу.

– Ну? Говори! Говори, стукач ебаный!

Кот хрипел, пытаясь что – то выговорить, но слова не шли из его рта. Мох оттянул кожу на его шее, и провёл бритвой по получившейся складке, выступила кровь. Николаич схватил Кота за ухо, и нежно прошептал – если начнёшь говорить сейчас, тебя ещё можно будет спасти, будешь молчать – истечёшь кровью, фу, как её много, я такое последний раз видел в деревне, когда мой дядька свинью зарезал…

Кот дико завизжал – я не стукач! Вы …вы вообще охуели оба! Ааа! Мама! Я умираю!

– Котик, перед смертью принято исповедоваться, во всяком случае, у нас, у москвичей, не знаю, как там у вас в Питере принято, говори правду, и мы отведём тебя в госпиталь…

– Я НЕ СТУ-КАЧ! ПО-МО-ГИ-ТЕ! Ма-ма, я истекаю кровью…

Кот судорожно дёрнулся и затих. Мох разжал руку, и щуплое тельце упало на пол. Николаич потянулся, и спросил – ну, чего думаешь?

– Думаю, что это не он. Он конечно псих и ссыкло, но…

– Уверен?

– Да я ни в чём не уверен, сам как считаешь?

– Я тоже думаю, что не он. Ты его чего, серьёзно порезал?

– Ты дурак? Просто кожу вспорол, а этот паникёр решил, что я ему сонник вскрыл.

Николаич присел, и с размаху врезал Коту по щеке ладонью, затем ещё, и ещё. Кот дёрнулся и застонал – врача, срочно… мне нужна помощь… мы меня теряем…

– Очнись, семейство кошачьих, всё с тобой в порядке, маленькая царапина. Так ты – точно не стукач?

– Точно… отвезите меня в госпиталь… я умираю…

– Не умрёшь, щас Мох обдаст тебя струёй целебной мочи, и ты сразу встанешь, уринотерапия называется, народная медицина…

Кот резво вскочил на ноги – да пошли вы оба! Шерлокхолмсы хуевы! Детективов изображаете, козлы! Стукач тот, кто в нулёвку уволится!

– Иди ты, Катсана перебрал что – ли? Я собираюсь в нулёвку уволиться, и что я, стукач что – ли?

– Я…я тебя не имел в виду… конечно…

– Сам как думаешь, кто у нас сука? Если не ты, то…

– Шишкин! А кто же ещё? Пузырь сидит на КПП, он ничего о наших делах не знает, Родич в анабиозе…

– В чём – чём? Каком навозе?

– В анабиозе… не важно, короче остаётся только Шишкин! Эти его замашечки… ногти он полирует, чёлочку завивает – сто процентов стукачина!

Николаич задумчиво пожевал губу, и вопросительно посмотрел на Мха. В этот момент в умывальник зашёл Шишкин, поправив руками растрепавшиеся волосы, он манерно произнёс – мальчишки, у меня для вас хорошая новость: в штаб вызвали одного человека с автоматом, а это значит, что…

– Сегодня будет зарплата! Он поедет в сопровождение, в штаб корпуса! Котяра, заберёшь у духов деньги.

– Все?

– Все.

– Чего, даже на курево не оставим?

– Нечего морды баловать. Курить вредно.

– А это не слишком, Николаич, как – то это…

– Если ты такой добрый, можешь раздать им свою долю…

– Нет, я не в этом смысле…

– Тогда всё. Ну, что, Шишкин – бухнём?