Читать книгу Самвел - Акоп Мелик-Акопян (Раффи) - Страница 14

Появление гостей прервало неожиданную ссору между матерью и сыном. Лицо княгини Мамиконян снова приняло обычное надменное выражение.

После ухода Самвела княгиня стала беспокойными шагами расхаживать по залу в ожидании прибытия гостей и церемонии поцелуя руки. Но гости не показывались. Она позвала дворецкого. Вошел человек среднего роста. Он исполнял обязанности эконома, казначея и одновременно стольника.

Дворецкий, войдя, низко поклонился и стал у двери.

– Все ли готово, Арменак? – спросила княгиня.

– Все, госпожа! – ответил дворецкий.

– Музыканты?

– Есть и музыканты!

– Прикажи виночерпию отпустить для гостей самого старого и крепкого вина.

– Прикажу, госпожа.

– А для меня – самого слабого, понимаешь?

– Понимаю, княгиня.

– Но чтобы в цвете разницы не было!

Отдав еще несколько приказаний, она сказала:

– Теперь можешь уходить.

Он поклонился и вышел.

После ухода эконома явился главный евнух Багос. У него было сморщенное безобразное лицо, красные, лишенные ресниц веки, вытаращенные, как у лягушки, беспокойные глаза. Он приблизился к дивану княгини таким осторожным шагом, точно боялся, что ноги выдадут его, и, подобострастно наклонившись, хрипло проговорил:

– Прошли сперва к княгине Заруи поцеловать ей руку.

Надменные глаза княгини Мамиконян зажглись гневом.

– А потом?.. – спросила она встревоженным голосом.

– Потом придут сюда обедать.

– Когда?

– Кто знает? Если княгиня Заруи не задержит, быть может, придут скоро. Только такая уж у нее привычка, – пока не накормит, не напоит гостей, не отпустит.

– Самвел также пошел с ними?

– Он раньше всех был там.

Княгиня еще более взволновалась.

Главный евнух, считая свою цель достигнутой, продолжал нашептывать с еще большим подобострастием:

– Самвел приказал пригласить к обеду и князя Мушега.

– И Мушег дал согласие?

– Да… они с Самвелом – вот…

При этих словах интриган сложил вместе указательные пальцы, желая показать, что Самвел и Мушег неразлучны.

Проживавшие в одном и том же замке семьи братьев Мамиконян – Вардана, Васака и Вагана, с виду дружные, в душе ненавидели друг друга.

Ужасны были причины этой смертельной ненависти. Васак убил своего родного брата Вардана; Ваган же, отец Самвела, предав братоубийцу Васака в руки Шапуха, персидского царя, тоже стал братоубийцей.

В доме Мамиконянов царила непримиримая семейная вражда. Но она прикрыта была фальшью приличий, принятых у знати.

Княгиню не столько возмутило то, что Самвел пригласил на обед Мушега, сына своего дяди, сколько сообщение о том, что Саак Партев прежде всего отправился приложиться к руке княгини Заруи, которая была вдовой убитого Вардана Мамиконяна. А Саак, как уже было сказано, был внуком Вардана, сыном его дочери. Вот почему Саак, посещая замок своих дядей, прежде всего отправлялся к княгине Заруи, утешал ее и выражал свое почтение вдовствующей бабке. Понятно, это очень сердило мать Самвела. «Этот заносчивый Партев, всякий раз бывая в замке, не пропускает случая обидеть меня», – думала она, и ее пухлые губы дрожали от волнения.

– О Вормиздухт ничего не узнал? – снова обратилась она к главному евнуху.

– Ей нездоровится…

– Значит, она не придет обедать?

– Если бы и была здорова, то все равно не пришла бы, – ответил Багос. Он еще более сморщился, что-то похожее на смех перекосило его хитрое лицо.

Лицо же Тачатуи просияло от искренней радости: Вормиздухт не придет обедать. Прекрасная, приветливая персиянка затмила бы ее в окружении молодых гостей. Беспредельная зависть мучила тщеславную княгиню из рода Арцруни, хотя она была уже в возрасте увядающей женщины.

Во время разговора главного евнуха с княгиней дверь зала временами чуть-чуть приоткрывалась, и из узкой щели выглядывали чьи-то блестящие глаза: кто-то подслушивал из прихожей.

Известия, которые сообщил главный евнух, хотя и порадовали княгиню, но еще больше усилили ее подозрения. Она была встревожена, в ее затуманенной голове проносились неясные мысли. Приезд гостей произошел так неожиданно-негаданно, что у нее не было времени привести в порядок свои думы и прийти к определенному решению. Теперь она колебалась, не зная, что предпринять.

Она снова обратилась к евнуху:

– Ты уверен, что Мушег будет сегодня обедать у меня?

На лице евнуха снова появилась отвратительная улыбка, и беспокойные зрачки расширились.

– Твой покорный раб никогда не говорит своей госпоже того, в чем сам не уверен, – ответил он, несколько развязно протянув руку, чтобы поправить одну из сбившихся на диване подушек.

Дверь зала опять дрогнула, любопытные глаза вновь блеснули из щели. По-видимому, этим пытливым глазам не удалось проследить, кто был собеседником княгини, так как диван, на котором сидела княгиня, стоял у противоположной стены, зал же был так велик, что к дверям доносились лишь неясные звуки.

Княгиня в задумчивости поднялась с дивана и направилась в соседнюю комнату.

– Иди за мной, Багос! – приказала она евнуху.

То была уютная комната, в которой княгиня проводила часы уединения. Одна дверь вела в спальню, другая выходила в небольшой тенистый дворик с вечнозелеными растениями, расположенный позади помещения для наложниц. Княгиня тщательно заперла за собою дверь. В зале никого не осталось.

Невидимая слушательница осторожно вошла в зал. Это была Нвард. Неслышно, легкими шагами проскользнула она по мягким коврам и, внимательно осмотревшись вокруг, подошла к цветам у окон, понюхала, направилась к металлическому зеркалу, поглядела на свое лицо, а затем подкралась к той двери, за которой скрылись княгиня и евнух. Отсюда доносился приглушенный разговор. Она осторожно приложила ухо к замочной скважине. Девушка затаила дыхание, чтобы лучше слышать. До нее доносилось лишь неясное бормотанье, из которого она не могла разобрать ни одного слова. Ее душила досада. Недоброе предчувствие говорило ей, что готовится какой-то ужасный заговор. Она отошла от двери и стала искать какую-нибудь вещь для того, чтобы в случае внезапного появления княгини притвориться занятой делом. В это время двери зала с шумом раскрылись и, как воробей, влетел маленький Ваган, младший брат Самвела.

Весь потный от игры, краснощекий веселый шалун подбежал к девушке и, обхватив ручонками за ее шею, поцеловал ее. Потом, быстро отскочив, прыгнул на диван и, собрав в кучу все подушки, уселся на них верхом, пришпоривая и нахлестывая воображаемого коня, весело покрикивая «ну-ну». Заметив, что его бестолковый конь не двигается, он заскучал и спрыгнул с дивана в поисках новой игры. Шалун вытащил один из букетов, стоявший в цветочной вазе. Тут Нвард бросилась к нему и с трудом отняла у него цветы. Но они были уже довольно помяты. Видя, что упрямый ребенок не унимается, девушка схватила его за руку, почти насильно вытащила из зала и заперла дверь изнутри. Но тот, прежде чем убежать, некоторое время сердито барабанил в дверь.

Шалости Вагана хотя и отняли у девушки несколько драгоценных минут, но зато помогли ей найти благовидный предлог для того, чтобы остаться в зале. Она подошла к «коню» Вагана и еще больше разбросала подушки. Взяла помятые цветы, оборвала лепестки и расшвыряла по коврам. После всего этого она снова подкралась к двери комнаты княгини и приложила ухо к щелке.

Теперь там говорили еще тише. Девушка вся превратилась в слух, но ничего не могла разобрать. Сердце у нее колотилось от любопытства, и кровь приливала к щекам. Ей бы только узнать, с кем разговаривает госпожа!

Дверь снизу была неплотно пригнана к порогу. Там оставалась узкая щель. Она нагнулась и стала глядеть через эту щель. Ничего не видно! Неожиданно до нее донеслись звуки удушливого кашля, которые то усиливались, то, постепенно ослабевая, наконец, перешли в хрип. Девушка вздрогнула. Этот кашель был известен всему замку. Он исходил из впалой груди и сгнивших легких. Теперь она знала, кто был собеседником госпожи. «Они что-то замышляют!» – подумала она и опять вся превратилась в слух.

Вдруг она побледнела, как бледнеет человек, когда вблизи ударит молния с раскатами сильного грома. Она услышала всего два слова: первое – «Мушег», второе – было ужасное…

В комнате княгини наступила глубокая тишина. Должно быть, собеседник княгини, получив последнее указание, удалился через ту дверь, которая выходила на малый двор женской половины.

Девушка отошла от двери, опасаясь, что княгиня неожиданно войдет и застанет ее врасплох. Она открыла запертые ею двери зала и принялась за уборку разбросанных по ковру листьев и лепестков. Подушки все еще валялись на полу. Оставалось еще много дела и, если бы княгиня вошла, то застала бы ее за уборкой. Но княгиня все еще не выходила. Быть может, совесть мучила ее за то бесчеловечное приказание, которое она только что отдала своему верному слуге…

Не один раз подбирала Нвард и снова разбрасывала лепестки, стебельки и листья; наконец княгиня вышла из своей комнаты.

– Что это такое? Кто это сделал? – воскликнула она, окидывая зал сердитым взглядом.

– Известно – кто! – ответила девушка, усердно подбирая цветы. – Вошла сейчас и вижу: Ваган все раскидал. Как увидел меня, бросился бежать.

– Ах, озорник! – воскликнула возмущенная мать. – Когда же поумнеет этот мальчик? Сейчас могут войти гости и застать этот беспорядок.

– Я мигом все уберу, госпожа, – ответила девушка, суетясь по залу.

– Пока ты уберешь, наступит полдень! Пришли кого-нибудь из слуг, чтобы подмел, а сама беги в сад, нарви свежий букет и принеси сюда.

Нвард быстро вышла.

В трапезной палате толпились слуги; смеялись, гоготали, шутили, накрывая на стол. Тут же был и юный Иусик, возлюбленный Нвард.

Кликнув издали одного из слуг, девушка, передала ему приказание госпожи, а сама побежала в сад.

Глаза Иусика загорелись. Он стал следить, куда направится Нвард, так как заметил, что шустрая девушка уходя поднесла руку к правому уху, – это был условный знак: «следуй за мной».

Иусик, чтобы не навлечь подозрения товарищей, выждал несколько минут, а затем незаметно вышел из трапезной. Издали он заметил, что девушка отправилась в сад. Он поспешил туда же другой дорогой.

Он нашел свою возлюбленную возле кустов роз, но не такой веселой, какой обычно встречал ее здесь! Она только что начала вязать букет.

– Не для меня ли? – спросил он и хотел было ее обнять.

– Не время, Иусик, – сказала Нвард. – Я позвала тебя по очень важному делу.

– По какому это делу? – с обидой в голосе спросил юноша, впервые столкнувшись с такой холодностью любимой девушки.

– Иди к Самвелу. Как-нибудь намекни, чтобы он предупредил Мушега ни в коем случае не приходить сегодня на обед к нашей госпоже… Иди, не медли!..

Серьезный тон, которым девушка произнесла эти слова, заставили Иусика забыть на время свою любовь, и он спросил с удивлением:

– А почему бы князю Мушегу не прийти на обед? Что случилось?

– Есть причина… потом скажу… торопись!

– Но князь Самвел захочет узнать причину, чтобы сообщить о ней князю Мушегу.

– Если твой князь сейчас все узнает, будет нехорошо, дорогой Иусик, – твердо ответила девушка. – Может произойти ссора. Когда гости разъедутся, тогда я тебе обо всем расскажу и ты сообщишь своему господ дину. Ступай же, не медли!

– Дай личико…

– Иди…

– Ну, хоть эти милые пальчики!..

Иусик поймал руку девушки, поцеловал кончики ее пальцев и выбежал из сада.

О, дали бы мне дым благоуханий

Из трапезной палаты донеслись звуки лютни, бамбира и страстная песня царя Арташеса. Два гусана, стоя у дверей, пели и играли на своих старинных инструментах. Стара была песня, стары были и певцы.

Арташес спел эту песню на смертном одре. Царь, патриот в последние минуты жизни жаждал участвовать в торжествах, происходящих в первое утро месяца Навасарда. С тех пор прошло около трехсот лет. И вот та же песнь лежавшего на смертном одре царя-язычника пелась в христианский век.

Посреди обширной палаты стоял мраморный, стол. Он был длинен настолько, что по обеим сторонам его могли свободно разместиться более пятидесяти человек. Но на красивых скамьях, украшенных резьбой, сидело всего пятеро. В центре стола на великолепном кресле восседала княгиня Тачатуи, справа – Саак Партев, слова – Месроп Маштоц. Рядом с Сааком сидел Самвел, а напротив него – старик Арбак, дядька Самвела. Среди гостей не было ни князя Мушега, ни княгини Вормиздухт.

Стол был уставлен всевозможными яствами. На высоких серебряных вазах лежали сладости и сушеные фрукты. Весь стол был украшен разнообразными цветами и свежими листьями. За спиной каждого гостя стаял пышно одетый юноша с венком на голове, держа в одной руке серебряный кувшин с вином, а в другой серебряный кубок в виде маленькой чаши. Это были виночерпии, число которых равнялось числу гостей. Немного поодаль стояли вооруженные телохранители, неподвижно наблюдавшие за господами.

Певцы, которым было предоставлено место у дверей, пели не переставая и играли на инструментах. Один из них был слепой, как Гомер, другой – хромой. Они были бедно одеты. Убого выглядели эти любимцы народа в княжеской трапезной.

Звуки из печальной песни, ее грустная мелодия, звон золотых вилок и звучное чоканье серебряных кубков заглушали разговор, который становился все оживленнее.

Молчал лишь Самвел. Горькие, томительные размышления волновали его душу. Двое близких его сердцу людей по разным причинам не приняли участия в трапезе: князь Мушег и Вормиздухт. Причины отсутствия обоих были для него тоже очень неприятны.

Больше всех говорила княгиня Мамиконян, то и дело обращаясь к Сааку Партеву. Обыкновенно среди гостей она чувствовала себя свободно, но сегодня ее разговор все время обрывался, и слова казались бессвязными. Ее мучила, мысль о том, рассказал ли Самвел гостям о возвращении князя Вагана из Тизбона, и если рассказал, то в какой форме? Гости не заговаривали об этом, да и сама княгиня старалась избежать этой темы. Но совершенно умолчать об этом было неудобно. У нее было намерение отправить в ближайшие дни Самвела для встречи отца, прежде чем последний вступит в пределы Тарона. Нельзя, чтобы самые близкие друзья их дома не знали об этом. И сколько бы она ни скрывала, все равно Самвел сам сообщит им. Но она не успела сговориться с Самвелом, как возвестить о предстоящем приезде отца, и какой характер придать его встрече. Кроме того, ее мучил вопрос: почему Мушег не пришел к обеду? Неужели в ее доме завелись шпионы? Неужели ей изменил евнух Багос?.. Сам посоветовал и сам же тайно сообщил Мушегу о подготовленном заговоре. «Если Мушег все знает, то последствия могут быть ужасны» – размышляла она, скрывая свою тревогу за поддельной веселостью. Никто не внушал ей такой страх, как этот смелый и храбрый юноша, который мог разрушить все ее намерения.

Лишь исключительное самообладание помогло княгине сохранить хладнокровие и не выдать себя перед гостями. И все же она была в тяжелом положении и не знала, какой найти выход из такого сложного стечения обстоятельств.

Она старалась говорить о посторонних вещах. Несколько раз по-разному она выразила сожаление по поводу ссылки Нерсеса Великого, отца Саака.

– С того дня, – говорила княгиня со слезами в голосе, – как до моего слуха дошла эта печальная весть, я не знаю покоя. Всякий раз как вспомню о нем, на моих глазах навертываются слезы… Армения без пастыря! Горе нам всем! – и она поднесла платок к глазам.

Саак стал ее утешать, говоря:

– Не печалься, княгиня, не мучь себя этими тяжелыми воспоминаниями. Моему отцу пришлось в жизни перенести немало испытаний, но каждый раз всемогущий господь помогал ему. И от этого испытания, я уверен, он избавится…

– Избавится… – повторила княгиня, приняв несколько утешенный вид. – Святые молитвы помогут ему.

Партев перевел разговор и спросил:

– Скажи, тетушка, какие вести у тебя от дяди? Не знаю, откуда, но дошло до меня, будто он на этих днях возвращается домой?

Княгиня смутилась, но быстро овладела собой.

– Говорят, возвращается, но точных сведений нет. Видно, за грехи наши… Дороги преграждены… отовсюду слышно о неудачах… Нет ничего утешительного… Что делается в Тизбоне, что с государем нашим – ничего не известно. Лишь на днях прибывший из Тизбона, должно быть беглый воин, принес известие, будто твой дядя возвращается. Но не было ни письма, ни другого доказательства. Боюсь, что воин обманул меня, надеясь на награду. Как твое мнение, дорогой Саак? Я совсем растерялась, не знаю, что и делать…

– Не думаю, чтобы прибывший воин посмел тебя обмануть, дорогая тетушка! Он здешний уроженец?

– Да, из наших крестьян.

– Ну, значит, нельзя сомневаться, твои люди не обманут тебя!

– Я тоже склонна так думать, вот собираюсь послать Самвела встречать отца.

– Конечно, следует послать! – воскликнул Саак, стараясь казаться веселым, и обратился ко всем остальным, как бы желая привлечь их к этому притворно дружественному разговору: – Слышишь, Месроп, дядя мой Ваган возвращается, Самвел едет его встречать… Поднимем кубки и пожелаем Самвелу счастливого пути!

Месроп, занятый шутливой беседой со стариком Арбаком, не сразу расслышал Саака. Партев повторил свой тост.

– Выпьем, выпьем! – ответил Месроп и обратился к певцам: – Спойте нам новую песню.

Они спели песню о ночном посещении Вахагном золотого чертога Астхик, стоявшего на вершине горы Астхонк: