Читать книгу Убить еврея - Аль Джали - Страница 16

*****

Это был его Дом, его Родина, его Место. Жара и песок, причинявшие столько неудобств остальным членам экспедиции, для него были живительными. Под различными предлогами он старался остаться один, чтобы распиравшее его счастье не было так очевидно – оно было иррационально и могло вызвать нездоровое удивление. Он спал как младенец, он ел, как идущий на поправку тяжелобольной. Он любил все и всех, даже скорпионов. Они отвечали ему взаимностью. Однажды он увидел скарабея и едва удержался, чтобы не бухнуться перед ним на колени.

Это состояние почти блаженного идиотизма не могло продолжаться долго. Когда он понял, что потерялся в лабиринте, вопреки рациональному ужасу, испытал иррациональное успокоение. Он понял, что «период адаптации» завершен, и сейчас что-то начнется. Он решил не оттягивать это и вместо того, чтобы продолжить бесплодные поиски, лег и уснул…

Царица смотрела на него с бесконечным сожалением и обреченностью. Будто не она была обречена на отлучение от него и от трона, а он. Ему это было непонятно, и потому раздражало. Он – фараон. Великий фараон. А она – всего лишь его жена, причем, отлученная жена. И что с того, что она – несравненная Нефертити?! Стоя здесь, в настоящем, она уже была прошлым.

– Как все относительно, – подумал Эхнатон, глядя на ту, что некогда заставляла его усилием воли не умирать от счастья. Вот, стоит она – прошлое в настоящем. А я – будущее в настоящем. Какое странное, это настоящее, в котором, сходятся бесконечно далекие прошлое и будущее. Его взгляд «ушел в другой мир», и Нефертити поняла, что проиграла. Что ее шанс – его вопрос – исчез. Он так и не задал вопрос, которого она ждала. А нет вопроса, нет ответа. Только дураки позволяют отвечать на незаданный вопрос, которого ждут. Нефертити была умной. Очень умной. Она надеялась, что у нее есть еще один шанс – время. Время – извечный противник женщины, гораздо более жестокий к ней, чем к мужчине. Но, когда есть, что терять кроме красоты, лучше отдать именно ее в жертву неумолимому времени. Тогда остается шанс перейти в категорию «бесполого достоинства». Для красивой женщины это ужасно. Но, куда ужасней, сражаясь с молоденькими фаворитками, а, по сути – со временем – потерять возможность воздействовать на события, на мир. А ведь Египет – центр мира.

Нефертити шла по коридорам дворца. Слуги склонялись в поклоне. Все было как всегда. Но, она знала, что они знают. Ничего не изменилось по форме, изменилась сама форма. Нефертити больше не была единственно неподражаемо неповторимо уникальной возлюбленной женой фараона Эхнатона. Эхнатона, замыслившего пойти наперекор древним богам, провозгласившего единственным богом Аттона – воплощение солнца и построившего новую столицу. Он всегда поступал наперекор очевидному, в том числе, когда сделал ее – чужестранку незнатного происхождения не просто возлюбленной, а женой, причем, равноправной. Если бы не ее мудрость, красота и искренняя доброжелательность, ее бы давно отравили. Но ей хватило природной разумности не навязывать себя никому. Она демонстрировала, что ни ее заслуги, ни вины нет в том, что фараон избрал именно ее и так ее любит. Она демонстрировала, что считает эту любовь даром богов фараону за его заслуги. Когда же и в делах серьезных она осторожно стала проявлять свой ум, ее стали уважать. Ее красота была такой ослепительной, такой лучистой, что не любить ее было не возможно. Когда Эхнатон «ударился в ересь», возбудив к себе глухую ненависть, у нее было несколько вариантов – или остаться женщиной, не вникающей в дела, превосходящие женское разумение, или стать орудием в руках жрецов, или поддержать фараона. Она выбрала третье. Не потому, что естеством своим сознавала, что никогда не сможет предать его, а потому, что поняла его. Любовь, которой они предавались всякий раз, после интеллектуальных бесед, бывала страшной. Тело было замком, запирающим слияние ума и души. Они становились первородно единым целым. В первый раз после такого Эхнатон сказал: «Надо умереть. Сейчас. Выше этого не будет ничего. Зачем тогда продолжать жить?». Она никак не могла понять, почему он говорит об этом с каким-то ужасом, перечеркивающим восторженность его состояния, и только улыбалась своей мягкой улыбкой. И они опять предавались любви. Его внутренний разлад она поняла значительно позже – он готовил себя к великим свершениям. Она недоумевала, как в таком случае он может испытывать экстаз счастья, граничащий с желанием смерти – «потому что лучше быть не может». Но такое было допустимо для обыкновенного человека, а не для него. Наверное, он мучился, решая задачу – оставаться просто счастливым человеком или стать обреченным на великие свершения?

В отличие от него, Нефертити, как только ей стала понятна природа двойственности его чувств, не сомневалась в его решении. Он – мужчина. Необыкновенный мужчина. А значит, выбор его был очевиден. Лучшее, что она могла сделать – не отравлять ему жизнь, стать ему другом. И она сумела это. Но было и другое. Она словно заразилась ядом, отравляющим его разум. Она, как и он, мечтала остаться в веках. Единственное, что давало такую возможность, была ее красота. Это было решение.

Барельефы с ее изображением, ее скульптурные портреты были прекрасны. Во время сеансов, она не капризничала, как большинство знати. Напротив, была терпелива и любезна с художниками. И они сумели передать не только ее внешнюю красоту, но и внутреннюю гармонию. Нефертити, после того, как увидела работу скульптора Тутмеса, не сомневалась, что это переживет века. Она поняла, что победила Время.