Читать книгу Время испытаний - Алан Чароит - Страница 9

Добрые новости особенно нужны в те дни, когда вера в лучшее почти иссякла, а советы держаться вызывают лишь раздражение. Для впавших в уныние Соколят нынешний вечер стал просто подарком судьбы и вернул им надежду. И хотя Зимняя битва и Посвящение были ещё впереди, они больше не чувствовали обречённости, а горячий сидр добавлял уверенности в завтрашнем дне.

Даже когда наставники, пожелав всем спокойной ночи и напомнив про утренние тренировки, разошлись по комнатам, они никак не могли расстаться и не отпускали Мартина, пока тот не начал откровенно клевать носом.

Келликейт после Посвящения была не обязана возвращаться в ученическую комнату, но, ко всеобщему удивлению, заявила, что соскучилась по компании. А теперь, когда задавака Брендалин покинула мельницу, они с Розмари уж точно поладят!

Элмерик по просьбе всё той же Келликейт сыграл несколько весёлых мелодий, но вскоре вынужден был отложить флейту, сославшись на усталость. У него ощутимо кружилась голова, а в теле чувствовалась удивительная лёгкость, как если бы вся его кровь вдруг чудным образом превратилась в недобродившее вино. Может, он на радостях немного перебрал сидра, а может, ему хватило и всеобщего беззаботного веселья, чтобы почувствовать себя пьяным без вина.

Соколята разбрелись по комнатам, когда до рассвета оставалось часа три – не больше, – и теперь Элмерик тщетно пытался заснуть, сжимая в пальцах деревянное веретено, спрятанное под подушкой. Запах спелой рябины был настолько сильным, что даже на языке чувствовалась горечь – похоже, он успел раздавить бóльшую часть ягод, пока таскал их за пазухой. Перед мысленным взором вереницей проносились события последних дней, и от этого барда бросало то в жар, то в холод. Он вертелся и комкал простыни, то укрываясь одеялом, то сбрасывая его, зарывался лицом в подушку, а то и вовсе прятал под неё голову, когда Орсон вдруг начинал громко сопеть во сне и время от времени всхрапывать.

Любой житель Холмогорья непременно посоветовал бы ему считать воображаемых овец, прыгающих через забор, но сегодня этот проверенный рецепт не помогал. Элмерик вспомнил семейную легенду. Его знаменитый прапрадед, скрипач Вилберри, частенько страдавший от бессонницы, говорил так: «Настоящий чаропевец перед сном вспоминает не глупый скот, а ноты самой сложной мелодии, какую только может себе вообразить. Если даже это не помогает – значит, нынешняя ночь вовсе не предназначена для сна, и до рассвета можно делать что угодно: сочинять музыку, творить чары, искать случайных любовных утех, пить эль и пускаться на поиски приключений, но только не спать».

В другие дни Элмерик с лёгкостью бы согласился с мудрым предком, но именно сегодня ему нужно было увидеть колдовской сон. Он начал повторять в уме строфы поэм, которые мастер Каллахан задал выучить на завтра. Порой барду казалось, что наставник нарочно выбирает самые скучные и длинные баллады, чтобы испытать его терпение. Возможно, так оно и было – без труда никакая наука не пойдёт впрок.

Переводы Каллахана отличались берущей за душу образностью и при этом были понятными (чем не могли похвастаться древнеэльфийские тексты, встречавшиеся Элмерику во времена недолгих, но бурных странствий), но даже эти песни никак не хотели укладываться у него в голове. А может, дело было в колокольчиках, звеневших где-то неподалёку – почти на грани слышимости…

– «Взываю к шести дочерям океана, что выткали нитью узор долгой жизни…», – шептал бард, шевеля губами.

Он запнулся, натужно вспоминая следующую строфу баллады, отводящей случайную смерть в бою, когда вдруг над ухом прозвучал знакомый до слёз мелодичный голос:

– «Пусть слава моя не падёт ради смерти, пусть смерть не придёт ко мне так же, как старость».

Элмерик вздрогнул, поднял голову и невольно зажмурился от яркого, слепящего солнца. Комната, где он долгие часы силился заснуть, исчезла. Над головой раскинулось чистое синее небо, какое бывает только поздней весной, и сам он лежал в мягкой траве на крутом склоне холма. На нём была летняя одежда: простая рубашка и лёгкая туника из изумрудно-зелёного льна. Штаны, подвёрнутые до колен, открывали босые ноги. В левой руке он не без удивления обнаружил веретено Розмари – всё в желтоватых потёках от рябинового сока.

Место было знакомым, хотя бард точно знал, что ни разу не бывал здесь наяву. Уже трижды он видел эти бескрайние зелёные просторы и белые изгороди из мелового камня, которые поначалу спутал с видами родного Холмогорья. Только теперь он понял, что эти края никогда не принадлежали миру людей. Сиреневые цветы, которые Элмерик когда-то принял за обычные колокольчики, покачивались на ветру и издавали мелодичный звон. На стеблях и листьях блестели хрустальные капли росы (что само по себе казалось странным, ведь солнце стояло почти в зените), ветер перебирал травинки, и капли, соприкасаясь друг с другом, тоже тихонько позвякивали. Казалось, будто невидимый музыкант играет на серебряных колокольцах, вплетая в свою мелодию и звон холодного ручья, бегущего по камням у подножия холма, и шум ветра, и громкое пение птиц.

Элмерик коснулся одной из росинок. Та сорвалась в подставленную ладонь, ранив его неожиданно острым краем. Он одёрнул руку, уронив кусочек хрусталя на землю. На кончике пальца выступила кровь, и бард поспешно слизнул алую каплю.

Тонкий девичий силуэт появился прямо перед ним, и Элмерик рывком сел. Рассмотреть ту, что заслонила ему солнце, было не так-то просто – лучи светили ей прямо в спину, скрывая черты лица девушки. Но если та хотела остаться неузнанной, ей не стоило напоминать ему слова песни – этот голос бард узнал бы из тысячи. У него вообще была отличная память на голоса…

Сердце сперва привычно забилось от радости, а потом больно сжалось и пропустило удар: он не должен был радоваться встрече с Брендалин. С момента их нелёгкого расставания прошла неделя. Семь дней – это много или мало? Мысли метались, как стая встревоженных птиц над полем. Но одно бард понимал ясно: если они встретились – значит, всё это сон.

– К чему тебе наши песни, человек? – усмехнулась Брендалин. – Тебе всё равно не понять их смысла. Они будут бесполезны и на пирах, и в бою. «Смерть не придёт ко мне так же, как старость» – неподходящее заклятие для того, чей век краток. Как же ты глуп, человек!

– У меня есть имя. И тебе оно прекрасно известно, – процедил Элмерик.

– Что проку в именах? – Девушка подставила лицо ветру; царапины от когтей лианнан ши на её щеке выглядели совсем свежими. – Они теперь ничего не значат.

Погожий светлый день, хрустальные капли, от которых весь холм мерцал и переливался, удивительной чистоты небо – всё это совсем не сочеталось с хмурым выражением её лица.

Только теперь бард разглядел, что наряд Брендалин изменился. Её летящее платье с накидкой струилось до самой земли, цвета перетекали один в другой – от нежно-сиреневого и лавандового к тёмно-фиолетовому, – а длинные рукава выглядели почти прозрачными. Они спустились бы ниже колен, если бы не были подхвачены двумя геммами с сияющими лиловыми камнями. Такой же камень, только поменьше, украшал её серебряный венец. Волосы лежали по плечам так свободно, будто бы никогда не знали кос, и лишь бусины аквамарина, кое-где нанизанные на пряди, поблёскивали в лучах солнца.

Пусть не сразу, но Элмерик всё же понял, что платье прекрасной эльфийки сделано не из ткани, а из цветочных лепестков. Догадку подтвердил и лёгкий сладковатый аромат, исходивший от девушки. Прежде бард сказал бы, что Брендалин пахнет фиалками, но теперь сложно было выделить какой-то один аромат из десятка других. Элмерик с грустью подумал, что раньше видел лишь одну из многих граней её натуры, не желая замечать все прочие. Но винить себя он не стал. Что поделаешь, если сердце не умеет очаровываться и разочаровываться по желанию?

– Давай к делу, человек. – Брендалин говорила отрывисто, будто выплёвывая слова. – Говори, зачем пришёл, и уходи. Нечего тебе тут делать!

– А «тут» – это где? – Бард почесал в затылке.

Ответом ему стал заливистый смех эльфийки. Волшебные колокольчики зазвенели с новой силой – теперь казалось, что цветы и роса тоже потешаются над ним.

– Хочешь сказать, что ты даже этого не знаешь? – Отсмеявшись, девушка снова нахмурилась. – В Волшебной стране, конечно. Это владения моей семьи, и я тебя сюда не приглашала. Кстати, у нас считается неприличным врываться в чужие сны.

– Ну, я не думал, что это будет общий сон, – смутился Элмерик.

– Вы, люди, никогда не думаете. Если тебе нечего больше сказать, уходи. Скажи своей деревенской простушке, пусть наколдует тебе отворот. Она ведь уже предлагала, да?

– Откуда ты знаешь?

Брендалин повела рукой, и травы потянулись вслед за её жестом.

– Так. Догадалась. Слишком уж хорошо знаю вашу противную натуру.

– Может, перестанешь оскорблять меня? – Элмерик вскочил на ноги. – Эльфы не настолько лучше людей, чтобы упоминать об этом постоянно!

– А что это у тебя? – Игнорируя его восклицания, эльфийка указала на веретено. – Как интересно… Дашь посмотреть?

– С какой это стати? Оно моё.

– Ты, наверное, решил оставить певческие чары и засесть за пряжу? – Брендалин снова рассмеялась. – Этому тебя учит Белый Сокол? Впрочем, он прав: на что ты ещё годишься?..

Элмерик вдруг понял, что колкие речи совсем не задевают его. Ни одна из пущенных стрел не попала в цель, хотя эльфийка, видят боги, очень старалась.

– Откуда ты знаешь, чему мастер Каллахан учит меня? – Он сплёл руки на груди. – Подсматриваешь за нами? Завидуешь?

Брендалин вспыхнула и отвела взгляд так поспешно, что бард понял: он попал в самую точку.

– Для дядюшки своего шпионишь или по собственной воле?

– Замолчи! – зло прошипела Брендалин. – Ты ничего не знаешь. А то, что рассказали тебе Соколы, – неправда. Эльфы, конечно, не лгут, но ведь не все из них эльфы. А ты и рад уши развесить.

Элмерик сжал кулаки. Каким наивным дурачком он был! Брендалин и лгать не пришлось – всё, что ей было нужно, он додумал сам.

– Ну конечно! А то, что рассказал тебе Лисандр, – непреложная истина! – Он скрипнул зубами от ярости.

– Вообще-то, я никогда его не видела. – Девушка поджала губы. – И только недавно начала слышать его голос. Но всё, что было нужно, я узнала от матери. Так что, отдашь мне веретено? В знак нашей прежней дружбы и любви…

– Нет. – Бард качнул головой. – Не знаю, зачем оно тебе, да и ты вряд ли скажешь. Но я тебе больше ничего не отдам.

Где-то высоко над головой послышался крик хищной птицы, и Брендалин глянула в небо.

– Опять он! – Эльфийка топнула ногой. – Не сны, а перекрёсток всех дорог…

Элмерик задрал голову, но увидел лишь чёрную точку, в очертаниях которой смутно угадывался птичий силуэт.

– Кто это?

– Сноходец, кто же ещё! – фыркнула Брендалин. – Это тебе нужны ритуалы, чтобы прийти сюда, а некоторые рождаются с даром и ходят в чужие сны, как к себе домой. Небось, за тобой надзирателя послали.

– Ничего не понимаю. Какого ещё надзирателя? Кто послал?

– Наставник твой, кто же ещё! Ты что, не узнал эту птичку? – Эльфийка криво усмехнулась. – Это же Шон О`Шэннон, правое крыло Белого Сокола, принц Неблагого двора, рыцарь Сентября и прочее, и прочее. Он может присниться кому угодно, в любом облике. Может наслать кошмар или избавить от кошмара. Представляешь, какую власть это ему даёт? Он мог бы владеть королевством людей, если бы захотел. Или отвоевать себе земли в Волшебной стране – даже то, что он лишь наполовину эльф, не помешало бы ему править. Но вместо этого он влачит жалкое существование и выполняет любые прихоти командира – какая нелепая судьба! Знаешь, почему он никогда не снимает маску? Потому что уродлив, как жаба!

– Не тебе судить о том, чего ты не видела, дочь Алисандры, – ледяным голосом сказал рыцарь Сентября, тенью вырастая за её спиной. – Оставь в покое этого парня, и всех нас заодно. Иначе ты вскоре узнаешь, какие кошмары я могу насылать.

– Этот дурачок сам ко мне прибежал! – Брендалин, не оборачиваясь, вздёрнула подбородок. – Пускай остаётся. Мне пригодятся слуги.

Элмерик вдруг понял, что ей страшно, но эльфийка скорее умрёт, чем признается в этом. В воздухе пахло, как перед грозой. Все колокольчики фальшиво зазвенели – так, что барду захотелось зажать уши. А через миг наступила оглушительная тишина.

– Ты сильнее. – Брендалин побледнела, её дыхание сбилось. – Что ж, тем хуже для меня. Скажи: а моя мать громко кричала во сне, когда ты её мучил?

– Я её и пальцем не тронул, – сказал Шон, и бард каким-то внутренним чутьём понял, что тот не врёт.

– Ещё скажи, она сама себя извела… Лжец! – Брендалин резко развернулась, и яростный порыв ветра взметнул её волосы. – Ты не один из нас. Сказанная ложь не выжжет тебя изнутри, не оставит неизгладимого следа на коже. Я не верю ни единому твоему слову, получеловек!

Тёмные глаза сноходца стали почти чёрными.

– Алисандра умела ходить дорогами снов. – Голос рыцаря Сентября был спокойным, но глубокая складка между бровей выдавала скрытое раздражение. – После того, как её лишили магии, только этот путь остался ей открыт, и то не в полной мере. Мы часто виделись и разговаривали, пока сны не начали сводить её с ума… Но я тут ни при чём.

Брендалин закрыла уши ладонями:

– Я ничего не хочу слышать! Это всё неправда! Ненавижу Соколиный отряд! И Белого Сокола ненавижу! И рыжего мальчишку! А тебя, сноходец, больше всех!

Шон пожал плечами и глянул на Элмерика так, будто только что заметил его:

– Идём. Тебе здесь не место.

– Что вы все заладили «не место, не место»! – буркнул бард больше из чистого упрямства. – Я сам не знаю, где моё место! И не хочу, чтобы кто-то указывал мне, как жить!

– Желаешь остаться с ней? – Рыцарь Сентября кивнул на эльфийку (та, склонившись к земле, пыталась расшевелить грустно поникшие колокольчики). – Это можно устроить. Отдай ей веретено – и ты не сможешь найти обратную дорогу, даже если пойдёшь по моим следам. Проснёшься уже в её владениях. Люди, которые прислуживают эльфам, получают от своих господ в подарок долгую жизнь. Заманчиво, правда? Может, у тебя даже будут несложные обязанности – ты ведь можешь играть музыку на пирах. Лет через триста ты ей надоешь, и тебя вышвырнут вон, как сломанную вещь. Ты очнёшься дряхлым стариком, все твои друзья будут давно мертвы, и ты сам тоже вскорости обратишься в прах. Многие считают, что это невысокая плата за сотни лет жизни в волшебной стране. Не мне их судить, не мне указывать. Это твоя судьба. Решай, бард.

– Но я не хочу быть её слугой или её вещью! – Ещё недавно эльфы и волшебная страна манили Элмерика, теперь же сама мысль о заточении в чужом краю, пускай даже полном чудес, была ему противна: разочарование оказалось слишком болезненным. – Я хотел просто погадать. Не думал, что это может быть опасно.

– Сны бывают разными. Некоторые ничего не значат, а от иных можно не проснуться вовсе. Необдуманное колдовство часто приносит одни беды. Гадание открыло пути, сердце потянуло тебя сюда, а Брендалин решила воспользоваться моментом. Кстати, что она тебе дала? Она не смогла бы следить, если бы не оставила часть своей силы в каком-нибудь предмете.

Элмерик замер, поражённый.

– У меня есть её платок. – По спине пробежали мурашки.

Выходит, даже подарок был дан с умыслом? Хитрая эльфийская бестия ничего не делала просто так!

– Сожги, – посоветовал рыцарь Сентября. – Как проснёшься, сразу же.

Бард кивнул.

– А теперь идём. – Мастер Шон выставил вперёд ладони, и окружающий мир вдруг начал расплываться – так бывает, когда бросишь в воду камень и от него расходятся круги, искажая отражение.

Миг – и не стало ни зелёных бескрайних полей, ни цветов, ни белокаменных ровных изгородей. Вокруг вырос мрачный лес, тянувший к Элмерику изломанные чёрные ветви, лишённые листвы. Но кривые стволы вскоре растаяли в тумане, явив взгляду высокие горы, на верхушках которых лежал снег. Спустя ещё одно мгновение они оказались по колено в студёной воде. Быстрый ручей уносил вдаль мерцающие огоньки, в небесах над головой догорала алая полоса заката. Бард едва успел моргнуть, а под ногами уже шуршали яркие листья, и с серого неба капал мелкий осенний дождь.

Элмерику казалось, что они вообще стоят на месте, меняется лишь мир вокруг. Веретено в руке казалось единственным, что связывало эти зыбкие сны с реальностью, и бард сжимал его в руке так крепко, как только мог.

Неудачное гадание очень беспокоило его, и он осмелился спросить:

– Мастер Шон, скажите: ведь эта встреча не означает, что мы с Брендалин предназначены друг другу и этого никак не изменить? Я должен был увидеть во сне того, с кем наши судьбы связаны неразрывно. И теперь я опасаюсь… – Он замялся, не зная, как продолжить.

Рыцарь Сентября насмешливо фыркнул из-под маски:

– Меня ты тоже видел – и что? Ещё скажи, что теперь и наши судьбы связаны. Не глупи, Элмерик, ты ещё не нашёл свой настоящий сон. Если хочешь, я могу помочь тебе отыскать его.

– Был бы весьма признателен. – Бард поклонился. – И всё же… вот чего я не понимаю: Брендалин сперва не хотела со мной говорить, прогоняла даже. Потом вдруг пожелала оставить у себя. Чего же она хочет на самом деле?

– Сейчас одного. Через миг – другого. Эльфы так устроены: они живут и думают иначе, чем люди, и их желания редко остаются неизменными. Сегодня тебя могут любить, завтра – ненавидеть. Когда живёшь среди них, то быстро привыкаешь к переменчивости и перестаёшь принимать это близко к сердцу. Ветер тоже часто меняется, но мы же не обижаемся на него, правда?

– А мастер Каллахан? Он тоже эльф, но я не замечал за ним подобного легкомыслия.

– Потому что он особенный. – Даже под маской было видно, что рыцарь Сентября улыбнулся. – Но даже это не делает его человеком.

Перед ними появилось поле, заросшее травами высотой в человеческий рост, и Шон махнул рукой туда, где начиналась едва заметная тропка.

– Думаю, тебе туда.

– А вы? – Бард едва удержался, чтобы не вцепиться в его рукав.

Ему было слишком страшно оставаться одному в этой жуткой, постоянно меняющейся мгле.

– У меня свои сны. Не знаю, увидишь ли ты сегодня что-то важное или нет, но, определённо, проснёшься там же, где засыпал. А это, согласись, уже неплохо.

– Даже если потеряю веретено? – Элмерик поёжился.

– А ты не теряй.

Рыцарь Сентября усмехнулся и, обернувшись чёрной птицей, взмыл ввысь. Вскоре его силуэт пропал в плотных облаках.

А спустя мгновение Элмерик очнулся в собственной постели. О ночных приключениях напоминали веретено, которое он всё ещё сжимал в руке, и саднящая ранка от хрустальной росы на пальце.