Читать книгу Невиданные чудеса Дивнозёрья - Алан Чароит - Страница 6

Дом для домового

Оглавление

Говорят, когда ты окажешься в действительно своём доме, то непременно это почувствуешь и захочешь там остаться. У всех приятелей Никифора всё именно так и вышло – они уже остепенились, осели, многие даже завели семьи, и только он – непутёвый – всё мотался из одних гостей в другие с балалайкой под мышкой и твёрдым калачом за пазухой. Ни кола, ни двора – никому не нужен, зато и терять нечего. Чем не жизнь?

Другие домовые говорили ему, снисходительно улыбаясь в усы:

– Не спеши, дружок, ещё успеешь хозяйством обзавестись. Гуляй, паря, пока гуляется.

Но шли годы, а родной дом всё не находился. И вскоре бывшие друзья стали ему пенять, мол, пора бы уже и за ум браться – смотри-ка, вон борода-то уже седая!

Никифор даже пробовал устроиться уже хоть где-нибудь: присмотрелся к хозяевам одной избушки, сделал себе лежанку в самом тёплом месте за печкой, даже с царапучим котом подружился – только всё это было без толку. Если дом не твой родненький, всё будет из рук валиться, а дело на лад не пойдёт.

В общем, годик-другой он так пожил, а потом у той избушки настоящий домовой сыскался: тот, кому там судьбой было назначено жить, – пришлось собирать вещички, прощаться с котом и уходить восвояси.

После нескольких таких попыток Никифор окончательно уверился, что места, где он бы чувствовал себя хозяином, не существует вовсе. Такое с домовыми изредка, но случалось. Может, не построили ещё тот самый, родной уголок?

Тогда он решил, что уж лучше жить одному, чем где попало и с кем попало, задружился с лесовиками и каждое лето проводил в берёзовой роще, а на зиму переезжал к баннику Серафиму – тот всегда был рад весёлой компании. Так и жил, словно перекати-поле, пока однажды не встретил… впрочем, давайте обо всём по порядку!

* * *

В погожий летний день Никифор сидел на своей любимой полянке в рощице. С утра он собирал грибы, чтобы насушить запасов на зиму, и к обеду сильно притомился, поэтому решил присесть на поваленную сосну – от-дохнуть.

Бездомный домовой снял лапти, размотал портянки и поставил на мягкую травку усталые пятки. Повсюду, куда хватало глаз, буйно цвёл иван-чай, над поляной жужжали пчёлы, на небе не было ни облачка, и вскоре Никифора так разморило на солнце, что он не сразу заметил, когда на поляне появилась женщина лет тридцати пяти-сорока с толстыми чёрными косами.

«Тоже, небось, по грибы пошла», – подумал Никифор. Но, присмотревшись, понял, что ошибся: при ней даже корзинки не было. Впрочем, какое его дело, кто и зачем в лес шастает? Не его это вотчина. А его люди всё равно не видят, ежели сам не захочет показаться – на этот счёт можно было не беспокоиться.

– Здравствуй, дедушко, – женщина наклонила голову в приветствии, и домовой заозирался по сторонам.

Кроме них двоих на поляне никого не было. Ну дела!

– Это ты… мне? – с опаской уточнил он (спокойствие, только спокойствие, если она его не видит, то и не услышит).

– А кому же ещё, – незнакомка улыбнулась. – Слыхала я, будто в лесу живёт бездомный домовой. Это ты и есть?

– Допустим, – Никифор на всякий случай надел лапти – мало ли, вдруг придётся ноги уносить. – А ты сама-то чьих будешь? Ведьма, что ль?

– Допустим, – передразнила его женщина. – Таисьей меня кличут.

– А, так я слыхал о тебе, – домовой с облегчением выдохнул. О Таисье ему рассказывали и лесовики, и домовые, и даже банник Серафим. Все сходились во мнении, что местная хранительница баба хоть и добрая, но строгая – у такой не забалуешь: следит, чтобы в Дивнозёрье всё было честь по чести. – Что тебе надобно, хранительница? Неужто и ты пришла уговаривать меня остепениться?

– Больно надо, – хмыкнула Таисья, перекидывая за спину тяжёлые косы. – Со своей жизнью ты уж как-нибудь сам справляйся, а будет нужна помощь – приходи, подсоблю, чем смогу, но, куда не просили, не полезу. Есть у меня просьба одна. Выслушаешь?

– Отчего ж не выслушать! – Никифор, улыбаясь, огладил бороду. Внимание самой ведьмы-хранительницы ему льстило. – Чем могу служить?

– Да как бы это сказать… по основному твоему роду занятий есть задачка. В моём доме нынче домового нет.

– А куда же Берендей делся? – Никифор удивлённо крякнул.

– Вместе с Аннушкой, дочкой моей, в город подался счастья пытать, – Таисья вздохнула, между её бровей залегла складка – верный признак тревоги.

Домовой поскрёб в затылке. Берендея он знал давно и был уверен, что просто так тот бы в город не потащился. Небось, ведьма его сама туда сплавила – за доченькой присмотреть.

– А когда они вернутся?

– Может, никогда, – Таисья покачала головой. – Плохо мы с Аннушкой расстались, повздорили на прощанье. А Берендей за ней присмотреть обещал.

Никифор усмехнулся в бороду, довольный, что его догадка подтвердилась, а ведьма, утерев пот со лба, продолжила:

– И, понимаешь, стоило им уехать, мне, как назло, тут же домовой понадобился. Может, поживёшь у меня месяц-другой? Если потом захочешь уйти – неволить не стану, а то смотри, оставайся насовсем.

– Тебе одной, что ли, скучно? Али случилось чего? – Никифор нахмурился. – Ты это, не томи, выкладывай всё как на духу!

Он задумался: что же такого может сделать домовой, что ведьме не по силам? Отгадка оказалась проста:

– Кошмарица у меня завелась, – призналась Таисья, поджав губы. – Приходит ночами, на грудь садится и давит, а сбросить её не могу. Снится мне, что просыпаюсь, а на самом деле всё ещё сплю, и только невнятное чёрное марево у горла колышется, душит. Никак не могу прогнать негодяйку.

– Ишь, – Никифор потёр ладони (между пальцев у него росла шерсть, похожая на волчью). – Не кручинься, ведьма, подсоблю я твоему горю. Поймать кошмарицу за хвост – эт я запросто! Ну, веди, что ли. Буду сегодня твой сон охранять.

* * *

Дома у Таисьи было уютно, ничего не скажешь. Никифор первым делом проверил за печкой – ни соринки, ни паутинки! Ух, хорошая хозяюшка!

Ведьма потчевала его пирогами, соленьями и молодой картошечкой. Домовой отказываться не стал – а то когда ещё удастся отведать домашнюю стряпню – ел так, что аж за ушами трещало.

– Какие же страхи эта кошмарица насылает? – он отхлебнул квасу из кружки и вытер пену с усов.

– Да всё про дочку Аннушку. Боюсь я за неё, Никифор. Как она там одна-одинёшенька в городе устроится? А ну как обидит её кто-нибудь?

– Ты это брось, Таисья, – домовой откусил огромный кусок пирога и продолжил с набитым ртом: – Тфоя дофька сама кого хофь обидит. Дифья крофь – это же ух, сила!

– Да знаю я. Но материнскому сердцу не прикажешь: оно всё равно болит. И чего ей в Дивнозёрье не сиделось? Нет, понимаешь, упёрлась – хочу в город. А вы мне тут все надоели, говорит. Никакой, понимаешь, карьерной перспективы.

– Эт возраст такой, – вздохнул Никифор. – Сколько ей? Семнадцать? От то-то же – самое время родителям перечить да собственную дорогу в жизни искать. Станешь запрещать – только хуже будет. Сама, небось, такая же была!

– Такая-не такая, а Дивнозёрье никогда бы не бросила! Плохо я её воспитала, Никифор. Так ведь рано родила – сама ещё, считай, дитём была.

– Хорошо или плохо – только время покажет, – пожал плечами домовой. – Ты ещё баба молодая, проживёшь долго. Не спорь, я знаю. А твоя Аннушка, может, в городе замуж выйдет, внуков тебе народит. Кому-нибудь из них и передашь тайное знание.

– Да она, небось, со мной теперь знаться не захочет, – Таисья всхлипнула, а Никифор, наставительно подняв палец вверх, пророкотал басом:

– Мать есть мать! Ты события не торопи: успеется. Помиритесь ещё.

От этих слов Таисья даже повеселела и сама потянулась за пирожком.

– Вот и правильно, поешь, – обрадовался домовой. – А то отощала совсем: кожа да кости.

Ему вдруг подумалось, что жизнь несправедлива: вот Таисья одна о целом Дивнозёрье хлопочет, а о ней самой и позаботиться-то некому. Как-то это не по совести…

* * *

После заката Никифор велел ведьме не зажигать свечей, а сразу ложиться спать. Кошмарицы никогда не появлялись при свете дня, потому что боялись солнца, но с наступлением темноты наступало их время.

– Ложись и спи, – напутствовал он ведьму. – Я рядышком побуду.

Таисья послушно забралась под одеяло, свернулась калачиком и закрыла глаза. Около получаса они просидели в тишине, но заснуть ведьме так и не удалось.

– Не могу, – пожаловалась она, комкая подушку. – Не привыкла так рано ложиться.

– Ща подсоблю, – Никифор сложил ладони особым образом, состряпав сонное заклинание.

Это было первое колдовство, которое он сотворил в доме Таисьи. Оно отозвалось теплом в ладонях. С пальцев сорвались искры, пробежали по одеялу, мягко осветили ведьмино лицо и тут же погасли. Дыхание Таисьи вдруг стало размеренным – миг, и она уже спала.

А Никифор хлопал глазами, глядя на свои руки: он ещё ни разу не видел таких ярких искр. Сердце вдруг забилось часто-часто: а вдруг?.. Нет, не может быть. Это не его дом, а Берендея. К тому же, уже решено, что никакого «его дома» не существует. Значит, неча губу раскатывать. Он тут просто дело сделает, а потом уйдёт.

Кошмарица не заставила себя ждать: ставни распахнулись, за окном замаячил силуэт бледной девицы с косматыми чёрными волосами и тёмными провалами вместо глаз. Она вспрыгнула на подоконник, потирая руки; проплыла по воздуху до кровати и устроилась на груди у Таисьи. Длинные паучьи пальцы легли на виски ведьмы, изо рта высунулся чёрный, раздвоенный на самом кончике язык.

– Отдай мне свои сны-ы-ы, – вкрадчиво прошептала кошмарица.

Таисья, нахмурившись, заворочалась и открыла глаза, но так и не проснулась. Никифор слыхал, что люди называли это состояние «сонный паралич» – когда ты вроде бы и осознаёшь происходящее, а сделать ничего не можешь, потому что руки-ноги не слушаются.

Он вскочил и рявкнул на кошмарицу:

– А ну пошла прочь!

Та вздрогнула и обернулась:

– Домовой? Но откуда?

– Оттуда! – Никифор распрямил спину. Ладони аж саднило и покалывало от волшебства, сплетающегося в нити заклятий. Так вот что, оказывается, чувствовали другие домовые, когда попадали в свой родной дом! Да, ради этого чувства стоило и по чужим дворам помыкаться. Его переполняла небывалая сила. – У-у-у, гадюка, получи!

Никифор схватил негодяйку за плечи и сбросил с груди Таисьи. Клацнув зубами, кошмарица брякнулась на карачки и задом принялась отползать к окну. Эти существа были трусливы: пугали, душили и тянули силы только во сне, а наяву сами боялись любого, кто достаточно смел, чтобы дать отпор.

– И больше никогда сюда не возвращайся! – Никифор топнул ногой, придав ей ускорения. – А то я тебя сам задавлю!

– Простите, дедушка домовой. Я не знала, что туточки ужо занято! – простонала кошмарица, а после выпрыгнула в окно и захлопнула за собой ставни.

От их стука Таисья и проснулась.

– Ох, – она приподняла голову, вглядываясь в темноту. – Чую, приходила душегубица. Прогнал?

– А то ж! – Никифор задрал нос. – А ты спи, хозяюшка, спи. Умаялась, моя бедная. Пусть тебе наконец-то приснятся хорошие сны.

– А ты не уйдёшь? – закрывая глаза, пробормотала Таисья.

– Куда ж я теперь денусь? Ведь это мой родной дом. Настоящий! – Никифор улыбался до ушей. – Да и вообще, должен же кто-то о тебе заботиться, ведьмушка-хозяюшка! Не всё ж тебе с нами возиться. Мы тоже кой-чего могём! Кстати, а кот у тебя имеется? Надо бы мне с ним потолковать.

– Нет кота, – помотала головой ведьма. – Только коловерша. Это почти что кот, но ещё и немного сова.

Никифор, немного подумав, махнул рукой:

– А и ладно, коловерша тоже сойдёт!

Впервые за долгие-долгие годы он был по-настоящему счастлив.

Невиданные чудеса Дивнозёрья

Подняться наверх