Читать книгу Повести и Новеллы - Аланка Уртати - Страница 18

– Будем же честны, граждане славяне и итальянцы, – громко произнесла удивительно красивая, светловолосая, идеального сложения девушка возле бывшего римского форума, ровесника христовой эры.

– А ведь если задуматься о том, что храм императора Августа использовали во времена социализма как зернохранилище, то разве в этом было больше кощунства, чем попасть в него авиабомбой от англо-американских союзников во Вторую мировую войну?! – вещала она, как экскурсовод, приставучему парню неславянской внешности, причём, на русском языке.

Шедшая впереди женщина с двухлетней девочкой удивлённо обернулась и засмеялась. Так они тогда и познакомились – Лара и Лена.

Вместе они прошлись по центральной площади Гардини, при этом к ним несколько раз приставали местные «чайки» – профессиональные ухажёры по всему побережью Адриатики в Далмации, и девушкам пришлось заинтересоваться выставкой «Разведение олив и виноградарство в античную эпоху», сделав вид, что сейчас же спустятся в выставочный полуподвал.

На самом деле они нырнули в крошечное кафе у старой ратуши, заказали себе по чашечке кофе, а малышке – взбитые сливки. Кто-то опять попытался пристать, но они дружно, по-русски, отмели его.

– Что ты здесь делаешь, Лара?

– Еду в Нидерланды, меня везёт мой дальний родственник.

– В Нидерланды? – заинтересовалась Лена.

И Лара рассказала свою короткую историю Лене, русской девушке из Сибири.

Штефан через небольшой промежуток времени тоже знал историю будущих бельгийских иммигрантов, ещё не видя Лары, не подозревая, что она вырвалась побродить по городу, чтобы прийти в себя от грубости и хамства певца, становившегося всё более труднопереносимым с тех пор, как они покинули Беслан.

Поздно вечером он привёз их в Вараждин, где ни в одной гостинице мест не нашлось от июльского наплыва туристов.

Массагетская царевна мгновенно приникла к душе Штефана. Едва только он взял её, как котёнка, на руки, чтобы отнести в свою машину, она крепко прижалась к нему своим крошечным телом, обвив ручками шею, чего никогда не делала с певцом.

Мать Штефана была известна сельчанам как самая добрая и сердечная женщина, особенно с детьми. Тогда ещё Цветлин был густо населён, детей было много, и все любили тётю Минкицу. Она собирала целебные травы и цветы, как древняя ведунья, и возила их на продажу в Словению. Стараясь прокормить двоих детей после смерти мужа, она продавала также разные деревянные поделки: ложки, лопаточки, половники.

Возвращалась Минкица всегда с полной торбицей за спиной, и дети Цветлина ждали её с нетерпением, стараясь помочь, а по дороге жевали розданные им гостинцы. Многие, кто был ещё беднее, находили еду и приют в этом доме.

Когда этот незнакомый измученный ребёнок доверчиво прижался к Штефану, и он услышал стук маленького сердца, что-то отозвалось у него из глубин души.

В конце концов, ему ничего не оставалось, как поздно ночью привезти их к себе домой и уложить спать, выделив Ларе с ребёнком спальню, а певцу – комнату с террасой над двором.

Как он понял, эти двое не были ни супругами, ни любовниками.

Но на следующий день всё будущее благополучие Лары в Нидерландах вмиг лопнуло, и началось то, что не могло присниться ей в страшном сне ни в Беслане, ни в Москве, ни по приезде в древнюю и роскошную, как мечта, Пулу.

С утра Штефан отвёз певца к тем, кто мог переправить его с Ларой через границу, сам же вернулся домой, не подозревая, что певец уже всё решил для себя и развернул широкую рекламную кампанию в гостильнице.

Он предлагал каждому «настоящую российскую жену», добавляя в это понятие, кроме чрезмерного трудолюбия, ещё и восточный элемент рабской покорности.

Обо всём этом Штефан узнал позднее от своего знакомого, к которому певец тогда обратился непосредственно.

В то же время певец намётанным глазом уже оценил ситуацию одинокого и вполне благополучного Штефана с особняком, усадьбой, хорошим автомобилем, поймав однажды его внимательный взгляд на Лару и заметив мгновенно возникшую детскую привязанность «пираньи» к доброму Штефану.

Он сделал надлежащие выводы, и ещё через день, когда уже была достигнута договорённость с теми, кто брался помочь перейти в Словению, попросил Штефана завезти его к своему парикмахеру, чтобы тот привёл его в более подходящий для Запада вид.

Штефан был так ошеломлён, когда увидел певца, преображённого почти в негра-альбиноса с белой гривой вокруг тёмного лица с широким носом, что остальное пропустил мимо внимания.

На самом деле гораздо важнее было то, что певец передал для Лары 350 евро и обещал появиться завтра, а сейчас он явно спешил всё по тому же пограничному делу.

Штефан принёс деньги Ларе, и та долго смотрела на них, разгадывая в этом символе гораздо больше, чем Штефан.

По-видимому, через какое-то время, оглядываясь назад, певец в результате своих нечистых помыслов вдруг открыл для себя, что ничего преступного ему вменить нельзя, потому что судьба Лары неожиданно для него самого складывается удачно.

Он не продал её подобно сутенёру, не бросил с ребёнком в чужой стране, он просто оставил её со всеми проблемами Штефану, судя по всему, приличному одинокому мужчине, что как нельзя лучше должно было устроить всех.

И навсегда исчезнув из Цветлина, он продолжал названивать ей весёлым голосом, демонстрируя родственные чувства и не остывавшую заботу о ней и «малышке», которую прежде называл не иначе как «пираньей».

Звонил он из Словении, якобы посаженный в тюрьму полицией, отобравшей все его деньги, затем позвонил из Голландии, ещё позднее он звонил уже из Бельгии, судя по его телефонной карте, номер которой она знала.

А Лара сидела в доме у Штефана, оглушённая шоком, в состоянии думать лишь об одном – не больший ли ужас ждал её, когда певец готов был не только продать её любому, кто снимет с его плеч заботу о ней, но ещё выпрашивал под свою опеку её ребёнка, которого порой, похоже, ненавидел?!

Штефан, вручив Ларе крохи от её средств, посланные заботливым родственником, не подозревал, кому помог выбраться из страны.

Про свои деньги Лара сказала ему не сразу, а только когда пришла в себя и обратила, наконец, внимание на хозяина дома, под крышей которого продолжала жить и пользоваться радушным гостеприимством.

Массагетская царевна уже постоянно висла на нём, весело смеялась, принимала подарки от всех, кто заходил проведать Штефана, и была вполне счастлива в его доме, как не была уже счастлива в своей маленькой жизни, ставшей такой трудной, кочевой.