Читать книгу Ковчег спасения. Пропасть Искупления - Аластер Рейнольдс, Кристин Кэтрин Раш - Страница 13

Глубоко в чреве «Ностальгии по бесконечности» Илиа Вольева стояла в эпицентре существа, некогда бывшего капитаном субсветовика, в другой, неимоверно далекой теперь жизни называвшего себя Джоном Армстронгом Бреннигеном. Почему-то Илиа не дрожала, и это казалось неправильным. Визиты к капитану всегда сопровождались физическими мучениями, уподобляясь паломничеству с самоистязанием ради искупления грехов. Капитана навещали, чтобы наблюдать за его разрастанием (каковое можно замедлить, но не остановить целиком), или просили у него совета по тому или иному поводу. Мучения представлялись закономерной платой за полезные сведения, хотя иногда советы капитана были не вполне здравыми, а то и попросту безумными.

Сдержать распространение плавящей чумы пытались, охлаждая капитана. До поры криокапсула, где хранилось капитанское тело, могла поддерживать температуру. Но в конце концов чума захватила и капсулу, изуродовав ее системы, встроив в себя. Определенным образом капсула продолжила работать, но потребовалось заморозить все пространство вокруг нее. Походы к капитану требовали многослойной теплой одежды. В его владениях было трудно дышать, легкие будто рассыпались на тысячи колючих осколков.

Навещая капитана, Вольева беспрерывно курила. Правда, для нее общение с Бреннигеном было не слишком опасным, поскольку имплантатов она не имела, подхватить заразу не могла. Многие насмехались над ней из-за отсутствия усовершенствований, называли слабой, трусливой. Все насмешники теперь были мертвы. Но и когда были живы, в их глазах читалась зависть. Ведь рано или поздно каждый был вынужден приблизиться к капитану. Тогда, пусть лишь на несколько минут, они отчаянно хотели стать как Илиа Вольева.

Садзаки, Хегази, Суджик… Имена уже ускользают из памяти. Как будто это было так давно…

Теперь рубка не казалась холоднее прочих отсеков. И была жарче многих. Там висела влажная духота, все поверхности застлала мокро поблескивающая пленка. По стенам ручейками сбегал конденсат, капал с узловатых выступов. Время от времени с хлопком лопался нарыв, наполнявшая его жижа ползла вниз. Биохимический метаболизм корабля давно вышел из-под человеческого контроля. Но не прекратился, а развился хаотически, добавив новые циклы обмена, образовав загадочные приспособления. Приходилось вести постоянную утомительную борьбу за осушение корабля, иначе бы он захлебнулся в собственных выделениях. Вольева установила тысячи насосов, перекачивающих слизь в специальные отсеки, где она подвергалась химическому разложению. Гудение насосных роботов – ровная низкая органная нота – уже въелось в мозг Илиа, неотступно сопровождая каждую мысль. Вольева перестала его замечать.

Если знать, где раньше стояла криокапсула, и уметь на глаз выделять черты упорядоченности среди хаоса, все-таки можно распознать в колдовском лесу прежнее капитанское вместилище. Когда Илиа позволила капсуле разморозиться – просто выстрелила в систему управления, – капитан принялся разрастаться с чудовищной скоростью, пожирая корабль, разлагая на атомы и сращивая с собой. Притом жар шел неимоверный, словно из жерла вулкана. Вольева не стала дожидаться финала, но и так было ясно: капитан продолжит расти, пока не поглотит весь корабль. Жуткая перспектива, но все же лучше, чем оставить «Ностальгию» во власти другого монстра, Похитителя Солнц. Возможно, Бренниген сумеет вырвать хотя бы толику власти у паразитического разума, захватившего субсветовик.

Расчет Илиа полностью оправдался. Капитан захватил весь корабль, исказив его в угоду своей больной фантазии. Очевидно, здешняя разновидность заразы отличалась редкой оригинальностью. И это было тем более странно, что, судя по результатам многих исследований, чума не порождала новых штаммов. Корабль был инфицирован тем же вирусом, что и Йеллоустон, и другие миры.

Вольева видела фотографии Города Бездны после эпидемии, донельзя изуродованную архитектуру, – будто город спал и видел кошмар о себе самом. И хотя в изменениях иногда угадывалась некая цель и даже художественная ценность, разума за ними явно не стояло. Принятые зданиями формы являлись лишь отклонениями от изначального биодизайна. На «Ностальгии» же случилось по-другому. Вирус прожил в капитане много лет, прежде чем начал его уродовать. Не исключено, что выработался некий симбиоз и, когда чума вырвалась наружу, поглощая и меняя корабль, преобразования стали отражением капитанского бессознательного.

Но лучше бы эта догадка не оказалась верной. Как ни посмотри, корабль стал монстром. Когда с Ресургема прилетела Хоури, Вольева изо всех сил постаралась представить ей уродство как нечто обыденное и не слишком интересное – а попутно убедить в этом и себя. Субсветовик сильно действовал на нервы. Причем разнообразно. Незадолго до того, как Илиа позволила Бреннигену оттаять, она поняла наконец, какие злодеяния тот совершил. Она заглянула в капитанское сознание, в плотный страшный клубок ненависти и вины. Теперь же мозг Джона Бреннигена и его разум распространились настолько, что Вольева в буквальном смысле бродила внутри их. Капитан стал кораблем. Корабль унаследовал преступления капитана и стал им памятником.

Илиа вгляделась в очертания того, что некогда было криокапсулой. На последних стадиях болезни из контейнера, стоявшего у стены, потянулись во все стороны серебристые отростки. Сквозь растрескавшуюся крышку было видно, что они выходят из капитана, сращенные с его центральной нервной системой. Теперь отростки пронизали всю «Ностальгию» осьминожьими щупальцами, змеясь, раздваиваясь и сливаясь опять. В нескольких десятках мест серебристые нити сплетались в чудовищные сгустки. Илиа сочла их ганглиями, центрами обработки информации. От прежнего тела Джона Бреннигена не осталось практически ничего, но его призрачный растерянный разум, несомненно, все еще населял «Ностальгию по бесконечности». Вольева так и не решила, являются ли ганглии распределенным мозгом, или это просто небольшие части огромной нервной системы. О капитане теперь трудно было сказать что-нибудь определенное. Кроме одного: Джон Бренниген жив и находится рядом.

Когда-то Илиа, беспомощная, кружила на неисправном шаттле вокруг Гадеса, веря в гибель Аны Хоури и ожидая, что «Ностальгия по бесконечности» казнит незадачливого триумвира. Ведь она разморозила капитана и сообщила, что знает о его преступлениях. Дала все поводы посчитаться.

Однако он пощадил – и спас. Позволил остаться на корабле, все еще поглощаемом, трансформируемом. Игнорировал любые попытки войти в контакт, но сделал возможным ее выживание. Сохранил места, измененные не слишком сильно, пригодные для существования человека. И если Вольева перебиралась в другую часть корабля, там возникали подобные же места. Управлявший кораблем разум, чем бы он ни был, знал о ее присутствии на борту, знал, что нужно для ее жизнеобеспечения. А когда вернулась Ана, пустил на борт и ее.

Вольева словно жила в доме, захваченном одиноким, но дружелюбным призраком. Корабль удовлетворял любые – в пределах разумного, конечно, – потребности Илиа и Аны. Но к управлению не допускал. Он и двигаться не хотел, разве что соглашался на короткие перелеты внутри системы. Не давал и доступа к штатному оружию, не говоря уже про похищенное у сочленителей.

Триумвир не оставляла попыток заговорить с капитаном. Но все они проваливались. Обращалась – и не получала ответа. Писала, царапала на стенах – безрезультатно. Но вместе с тем не сомневалась: корабль все слышит и видит. Он впал в кататонию, замкнулся в собственных чувствах, погрузился в ад вины и самобичевания.

Корабль презирал себя.

А потом Хоури вернулась на Ресургем, чтобы, внедрившись в инквизицию, водить за нос всю чертову планету, имея доступ к самым потайным ее местам.

Несмотря на богатый опыт, первые месяцы одиночества оказались для Вольевой почти невыносимыми. В конце концов она была вынуждена сделать простой вывод: все-таки ей по душе человеческое общество. Соседство одного лишь озлобленного, обиженного на все и вся, молчаливо свихнувшегося разума едва не довело до беды.

Но постепенно корабль – понемногу, по-своему – начал отвечать. Сперва Илиа не замечала этого. Каждый день нескончаемые хлопоты, сотни мелких дел, нет времени остановиться и присмотреться к неуклюжим жестам, попыткам помириться и сблизиться. Ежечасно новые и новые проблемы – то чрезмерное увеличение поголовья крыс, то неполадки в насосах, то необходимость не допустить заразу в жизненно важные места. Она применяла и активные нанокомпоненты, и огонь, и охлаждение, и химические атаки.

Но однажды роботы повели себя странно. Как и одичавшие крысы-уборщицы, они некогда были частью ремонтной системы корабля. Разумнейших из них сожрала чума, остались старейшие и глупейшие, продолжавшие трудиться в отведенных местах, почти не замечая перемен вокруг. Они почти не мешали, потому Вольева предоставила их самим себе. Иногда оказывались полезными, но такое случалось до того редко, что рассчитывать на их помощь она давно прекратила.

Но вдруг роботы стали помогать. Это началось с обыденной поломки насоса. Она отправилась посмотреть и с изумлением увидела там робота, принесшего набор исправных инструментов.

Конечно, перво-наперво следовало восстановить насос. А когда местный потоп чуть ослаб, Илиа присела и хорошенько осмотрелась. Вроде корабль выглядел по-прежнему. Коридоры все так же походили на заросшие слизью водопроводные трубы. Жуткая дрянь ползла и капала из любого отверстия. Спертый воздух комом стоял в горле, разноголосое монотонное нытье сонма насосов давило на психику.

Но что-то определенно изменилось.

Вольева отдала роботу инструменты – и машина тут же развернулась и припустила, стрекоча, за поворот.

– Думаю, ты меня слышишь! – громко сказала Илиа. – Слышишь и видишь. И знаешь, что я не желаю тебе зла. Джон, ты ведь с легкостью мог убить меня. Это ты управляешь роботами, правда?

Она подождала немного, но ответа не последовало. Илиа ничуть не удивилась.

– Уверена, ты меня знаешь. Я та самая, кто тебя разморозил. Кто догадался о твоих делах. Может, думаешь, что я тебя наказываю? Нет. Это было бы так скучно. Садизм мне претит. Если бы хотела наказать, убила бы. Для этого есть тысячи способов. Но я не вижу смысла в таком наказании. По-моему, ты уже настрадался достаточно, искупил вину. Ведь ты же страдаешь, правда?

Илиа умолкла, прислушиваясь к пению насоса, довольная, что тот не сломался сразу же после починки.

– Возможно, ты заслужил муку. Заслужил ад за все содеянное. Но лишь тебе одному известно, каково жить в твоем состоянии, причем так долго. Ты один знаешь, лучше ли ада твоя нынешняя жизнь.

Под ногами задрожало – словно отголосок далекого землетрясения. Интересно, это запланированная операция по массированной откачке или капитанский ответ?

– Может, теперь тебе легче? Ведь ты освободился от бренного тела, стал душой своего корабля. Чего еще желать настоящему капитану?

Ответа не последовало. Вольева помолчала несколько минут, ожидая внезапную дрожь в переборках или подобный же таинственный знак.

Ничего.

– Насчет робота… спасибо тебе. Он помог.

Но корабль не ответил.

Однако с тех пор роботы всегда помогали чем и где могли. Если намерения Илиа были очевидными, ремонтники мчались к нужному месту с комплектом инструментов. Если работа затягивалась, приносили из действующей кухни пищу и питье. Если Вольева прямо просила корабль доставить что-либо, она не получала ничего. Если же говорила как бы сама с собой, желая вслух того или иного, корабль с готовностью исполнял. Не всегда его вмешательство оказывалось полезным, но оставалось впечатление искреннего желания удружить.

А может, сросшийся с кораблем капитан – не более чем абсурдная фантазия? Может, помочь старается не Джон Бренниген, а машинный низкоуровневый интеллект? А единственная причина помощи – заложенные в примитивный интеллект, на уровне рядового робота, базовые программы? Вдруг монологи, увещевания и просьбы слушал не капитан, а нечто, по-человечески разумное лишь в воображении Илиа Вольевой?

Но потом объявились сигареты.

Илиа о них не просила и не подозревала даже, что на корабле может быть запас – кроме сделанного ею самой и уже исчерпанного. Она тщательно исследовала сигареты. Похоже, их произвели несколько десятков лет назад на торговой планете, куда однажды занесло «Ностальгию по бесконечности». Вряд ли они сделаны на корабле из подручных материалов. Слишком хорошо пахнут. Илиа глазом не успела моргнуть, как докурила до фильтра. Вкус чудесный! Выкурила вторую – ничуть не хуже.

– Да где же ты их взял?! – воскликнула Илиа, не сдержавшись. – Почему я до сих пор…

Она недоговорила, глубоко затянувшись, – рада была заполнить легкие впервые за много недель чем-нибудь поприятнее застоялого корабельного воздуха.

– Впрочем, не важно. Зачем мне знать? Спасибо огромное!

С тех пор Илиа не сомневалась: Бренниген рядом. Только член экипажа мог знать о привычках своего товарища. Как ни программируй машину на услужение человеку, по собственной воле она сигарет не подкинет. Значит, корабль хочет помириться и подружиться.

Но сближение продвигалось медленно и трудно. Временами корабль снова впадал в кататонию, роботы по нескольку суток отказывались повиноваться. Иногда это случалось по вине Илиа – она перегибала палку, пытаясь разговорить Бреннигена с помощью дешевых психологических трюков. Укоряла потом себя, понимая, что в психологии не сильна. Да и вся чудовищная заваруха началась, когда Вольева поэкспериментировала с артиллеристом Нагорным, а он сошел с ума. Если бы не экспериментировала, не пришлось бы нанимать Ану Хоури, и все могло бы пойти по-другому…

Когда жизнь возвращалась в нормальное русло и роботы снова слушались, Илиа старалась не сболтнуть лишнего. Неделями не пыталась заговорить с капитаном. Но непременно возобновляла попытки, делаясь все наглее, пока снова не вызывала кататонический приступ. Но она не отступалась, чувствуя между обидами небольшой, но вполне явственный прогресс.

Очередной приступ случился спустя шесть недель после визита Хоури. Кататония растянулась на целых два месяца, чего не бывало раньше. Поэтому Илиа прождала три недели, прежде чем снова отважилась на переговоры.

– Капитан, послушай. Я много раз пыталась до тебя достучаться. Кажется, пару раз удалось, и ты понял, чего я хочу. Честное слово, я догадалась: ты не был готов к ответу. Но мне очень нужно рассказать тебе кое-что про Вселенную, про тварей, явившихся сюда, к нам.

Стоя посреди рубки, Илиа позволила себе говорить громче, чем требовалось для нормального разговора. Ведь могла произнести речь где угодно, корабль наверняка бы услышал. Но в этом месте, некогда служившем средоточием власти над кораблем, монолог звучал не столь глупо и напыщенно. Звук отражался от стен, делал голос красочней, глубже. Илиа нравилось. Она артистично взмахнула окурком:

– Возможно, ты и сам уже все знаешь. Наверняка успел присоединиться к датчикам и камерам внешнего наблюдения. Правда, я не представляю себе, как ты обрабатываешь потоки данных и интерпретируешь их. Не своими же глазами смотришь. Наверное, даже для тебя странно видеть Вселенную глазами четырехкилометровой машины. Но ты всегда был на диво живучим, ко всему приспосабливался с поразительной ловкостью. Рано или поздно приспособишься и к этому.

Капитан не ответил, но и признаков ухода в ступор не проявил. Браслет на руке Илиа показывал: роботы функционируют по-прежнему.

– Но смею думать, про черные машины тебе пока ничего не известно – не считая того, что услышал от Хоури во время ее недавнего визита. Наверное, гадаешь, что это за штуковины. Объясню: мы имеем дело с пришельцами. Откуда они явились, мы не знаем. Но они уже здесь, в системе Дельта Павлина. Помнишь Силвеста? Как я догадываюсь, он-то их и вызвал, когда забрался в Цербер.

Само собой, если капитан был способен помнить прошлую жизнь, то уж точно помнил Силвеста. Именно его затащили на борт, чтобы вылечить Джона Бреннигена. Но Силвест вел свою игру, он обманул экипаж, чтобы проникнуть в Цербер.

– Конечно, я высказываю сплошные догадки, но они логичны и хорошо объясняют факты. Хоури знает о машинах больше меня. Но эти знания получены таким образом, что их вряд ли можно передать другим. Да и непонятного остается предостаточно.

Илиа рассказала капитану о событиях последнего времени, подкрепив свои слова демонстрацией видеофрагментов на сферическом дисплее. Сообщила, что рой ингибиторов принялся разбирать три меньшие планеты, высасывая их внутренность и превращая материал в орбитальные кольца.

– Выглядит это грозно, – подытожила Илиа. – Но не так уж и далеко за пределами наших возможностей. Пугаться не стоит, по крайней мере сейчас. Однако хотелось бы все-таки знать, что они нам готовят…

Забор планетного материала прекратился внезапно и согласованно две недели назад. Расположенные по экватору искусственные вулканы прекратили изрыгать материю, выбросив разом последнюю порцию на орбиту.

По оценке Вольевой, планеты лишились, по меньшей мере, половины массы, превратились в пустую скорлупу. Когда ингибиторы закончили операцию, планеты эффектно схлопнулись, сжались в оранжевые шарики радиоактивного шлака. Часть черных машин отсоединилась, многие же, по-видимому, исполнив свое предназначение, остались на руинах планет и погибли. От подобной расточительности у Вольевой мурашки побежали по спине. Похоже, машины совершенно не жалели средств, двигаясь к поставленной цели.

Но миллионы черных машин поменьше размерами сохранились. Орбитальные кольца обладали значительной собственной гравитацией, они требовали ухода. Орды машин плыли вдоль них, заглатывая материю, выплевывая в доработанном виде. Иногда при этом возникали вспышки странного излучения. Грубое планетное вещество превращалось в необычные соединения, какие свободно в природе не существуют.

Еще перед тем, как утихли сосущие планету вулканы, начался новый процесс. От орбиты каждого умерщвляемого мира потянулся язык обработанного вещества, достигнув протяженности в несколько световых секунд. Очевидно, черные машины придали добытому материалу достаточно энергии, чтобы преодолеть планетную гравитацию. Языки изогнулись в плоскости эклиптики, описывая параболу, растянулись на световые часы. Экстраполировать параболы труда не составляло: они сходились в одной точке.

Пока там ничего не было. Но к тому времени, когда потоки материи сойдутся, в этом месте окажется наибольший газовый гигант системы. И это не слишком похоже на совпадение.

– Вот что я думаю: до сих пор мы видели только сбор сырья, – сказала Вольева капитану. – Вещество стягивают туда, где начнется настоящая работа. Хотят что-то сделать с Рух. Что именно – неясно. Однако это вряд ли будет приятным для нас.

На сфере появилось схематическое изображение газового гиганта, с вырезанной долькой, будто яблоко, с чересполосицей слоев, уводящих в царство чудовищного давления и причудливой химии. В областях еще умеренных давлений газовая оболочка планеты переходила в океан жидкого водорода, начинавшийся в непосредственной близости от видимой планетной границы. А под океаном – и при мысли об этом у Вольевой заболела голова – находился металлический водород. Илиа не слишком любила планеты, а газовые гиганты вообще не терпела: они напоминали о человеческой хрупкости и мелкости. Водородные чудовища немногим коварнее и опаснее звезд.

Впрочем, по меркам газовых гигантов Рух не представляла собой ничего странного. Вокруг – обычная семейка спутников, большинство – куски льда с остановленным приливными силами вращением, всегда обращенные к гиганту одной стороной. Поверхность лун погорячее испускала ионы, формируя вокруг гиганта тороидальные потоки плазмы, удерживаемой мощнейшим магнитным полем. Каменных спутников там не было, поэтому операцию по добыче сырья пришлось устраивать в другом месте. Имелись и кольца со своеобразными резонансными проявлениями – выступами-спицами, небольшими сгущениями. Но подобное Вольева наблюдала и раньше.

Чего же хотят ингибиторы? Что произойдет, когда потоки материи прибудут к Рух?

– Капитан, я уверена: вы меня понимаете. Представляете, что именно происходит в системе. Чем бы черные машины ни занимались, это для нас плохо. Это орудия уничтожения. Они истребляют разумную жизнь. Вопрос в том, можем ли мы сопротивляться.

Вольева замолчала, собираясь с мыслями. Пока кататоническую реакцию не спровоцировала, и это хорошо. По крайней мере, капитан позволил рассказать о пришельцах и угрозах. Но с другой стороны, пока Илиа не касалась тем, обычно и вызывающих ступор.

Что ж, теперь – или никогда.

– Капитан, думаю, мы можем сопротивляться. Если не победить, то хотя бы сильно помешать.

Она глянула на браслет, – кажется, на корабле пока не происходит ничего необычного.

– Я говорю про нападение на черные машины. Не думаю, что существа, разобравшие три планеты чужой системы и не удосужившиеся притом хотя бы представиться, способны внять доброму слову.

Вот, началось! Где-то вдали завибрировало, задрожало. Такое случалось и раньше, несло некий смысл, но какой именно – Илиа пока не выяснила. Конечно, это сигнал от населяющего «Ностальгию» разума, и вряд ли приятного свойства. Похоже на знак раздражения, как глухой рык потревоженного пса, желающего, чтобы его оставили в покое.

– Капитан, я понимаю, как вам трудно. Честное слово, понимаю и сочувствую. Однако действовать нужно без промедления. Мне видится только один вариант – пустить в ход наше «адское» оружие. У нас тридцать три единицы, а если сумеем вернуть и перезарядить шесть применявшихся против Гадеса, будет тридцать девять. Но думаю, хватит и тридцати трех, если использовать их правильно.

Дрожь усилилась, затем исчезла. Ага, удалось затронуть чувствительную струнку! Капитан еще слушает…

– Наверное, потерянная на краю системы пушка была самой мощной, но шесть стрелявших по Церберу, по моей оценке, из слабейших. Думаю, мы управимся и с оставшимися. Знаете, капитан, что я придумала? Ударить по выпотрошенным планетам. Девяносто процентов извлеченного материала еще на орбитах вокруг них, хотя с каждым часом все больше перекачивается к Рух. Основная масса черных машин тоже находится вблизи планет. Внезапно атаковав, мы можем их уничтожить. В крайнем случае мы рассеем сырьевые запасы.

Илиа заговорила быстрее, опьяненная собственными словами:

– Машины, возможно, перегруппируются, но им придется искать новые планеты для разборки. А мы и там их разобьем. Разнесем в клочья все потенциальные источники твердой материи. И тогда они ничего не смогут сделать с газовым гигантом! Шанс у нас отличный, но есть одна загвоздка. Капитан, мы нуждаемся в вашей помощи!

Снова Вольева посмотрела на браслет. Ничего особенного. Можно вздохнуть с облегчением, но больше не стоит провоцировать капитана. Обсуждение возможного сотрудничества зашло дальше, чем предполагалось. Причем намного дальше.

Вдали раздался рев вихря, яростно несущегося по километрам коридоров.

– Капитан! Не надо!

Поздно.

Ураган ворвался в рубку, швырнул Илиа на пол. Вырвал из пальцев сигарету. Вместе с ней в смерче закрутились крысы и подхваченный в коридорах мусор.

Дышать стало трудно.

– Капитан… я не хотела…

Ветер покатил ее по полу, беспомощную, нелепо размахивающую руками. Рев был невыносим, словно в нем звучала вся боль Джона Бреннигена, скопившаяся за долгие годы.

Затем ураган стих, мусор улегся на пол. Вряд ли капитану понадобилось выпускать воздух наружу для этого небольшого представления. Должно быть, он открыл отсек в трюме, где обычно поддерживался вакуум. Но эффект был такой же, как от утечки при разрушении корпуса. Очень сильный удар по нервам.

Илиа Вольева встала. Кажется, все кости целы.

Она отряхнулась, достала новую сигарету. Курила минуты две, пока не успокоилась настолько, насколько вообще можно успокоиться в такой ситуации.

Заговорила опять, терпеливо, как при общении с истеричным ребенком:

– Хорошо, капитан. Вы свою точку зрения выразили ясно. Оружие под вашим контролем, и это не оспаривается. Но поймите: мы здесь не о мелочах говорим, не о местных дрязгах. Ингибиторы неспроста явились к Дельте Павлина. Они вторглись в человеческое пространство. И это лишь начало. Они не остановятся, уничтожив все живое на Ресургеме во второй раз за миллион лет. Для них это лишь разминка. Они пойдут дальше. Наверное, на Окраину Неба. Потом будут Шива-Парвати, Гранд-Титон, Морская Пена, Заструга. Может, и Йеллоустон. Или даже Первая Система. Да не важно, в каком порядке. Рано или поздно они покончат со всеми. Десятилетия это займет или века – им все равно. Главное, покончить с нами, стереть все человеческие свершения, начиная с каменного века. Нас вычеркнут из бытия. Я гарантирую: стрельбы будет предостаточно, пусть и неизвестно, кто останется победителем. Вот только плохо, что мы не увидим финала. И невозможно передать словами, как это бесит меня.

Она глубоко затянулась, выдохнула. Принесенные вихрем крысы уже разбежались, корабль казался почти нормальным. Может, простил небольшую дерзость?

– Пока машины не обращали на нас внимания. Но рано или поздно обратят. Хотите услышать мои соображения, почему на нас еще не напали? Возможно, машины попросту нас не видят, их восприятие настроено на объекты намного крупнее, чем одинокий субсветовик. А может, нас не воспринимают как угрозу. К чему отвлекаться на мелочовку, когда можно уничтожить всех одним махом? Думаю, они мыслят именно так. Не стоит гоняться за единственной мухой, если собираешься истребить весь вид. Чтобы победить этого врага, необходимо думать, как он. Капитан, нам нужно оружие.

Рубка содрогнулась, сфера и все огни погасли. Вольева посмотрела на браслет и не удивилась, обнаружив, что корабль снова погружается в кататонию. Повсюду роботы бросали работу. Даже часть насосов отключилась – ощущалась перемена в многоголосом слитном гудении. Лабиринт коридоров теперь погрузится в темноту. Перестанут нормально работать лифты. В течение нескольких дней, а то и недель, простое выживание на борту потребует максимума усилий.

– Капитан, пожалуйста, поймите, – попросила Вольева тихо, не уверенная, что ее слушают, – я отсюда не уйду. И черные машины тоже.

Стоя в темноте, Вольева докурила сигарету, затем вынула фонарь, включила и покинула рубку.

Триумвиру предстояло много работы.

Ремонтуар стоял на клейкой поверхности кометы, где находился завод Скади, и махал рукой приближающемуся судну.

Небольшое, чуть больше корвета, доставившего Ремонтуара на комету, оно двигалось медленно, опасаясь подлететь слишком близко к черной поверхности. Из корпуса торчали округлые башенки. Ремонтуар поморщился, когда по визору шлема скользнул красный луч прицельного лазера. Луч выписывал узоры на комете, проверяя, нет ли ловушек и мин.

– Вы сказали, что вас двое, – загудел в шлеме голос командира приближающегося судна. – Я вижу только одного.

– Скади ранена. Она сейчас внутри кометы, за ней ухаживает Главный конструктор. Зачем вы используете голосовую коммуникацию?

– Учитываю возможность ловушки.

– Я Ремонтуар. Вы меня не узнаете?

– Повернитесь налево, чтобы я мог видеть ваше лицо сквозь шлем.

Пару минут судно изучало Ремонтуара, затем приблизилось, выстрелило якоря – они вонзились близ все еще торчащих трех якорей корвета с оборванными тросами. Ремонтуар ощутил дрожь от удара, пленка среагировала и крепче прихватила подошвы.

Он попытался установить нейросвязь с пилотом.

– Теперь вы узнали меня?

В корпусе корабля открылось отверстие шлюза, наружу вышел сочленитель в полной боевой броне. Он прыгнул, опустился на поверхность кометы в двух метрах от Ремонтуара. Нацелил оружие. Стволы корабельных пушек тоже уставились на старого сочленителя. Тот понял: одно неверное движение – и начнется стрельба.

Сочленитель в доспехах обратился по нейросвязи:

– Что вы здесь делаете? Кто такой Главный конструктор?

– Боюсь, этого я вам сказать не могу. Дело Узкого совета, оно касается нашей общей безопасности. Как вы, наверное, уже догадались, эта комета – одна из наших секретных баз.

– В экстренном сообщении указано, что вас прилетело сюда трое. Где доставивший вас корабль?

– Объяснить это будет нелегко.

Ремонтуар попытался связаться напрямую – было бы гораздо проще, если бы солдат заглянул в память, – но тот надежно заблокировал доступ.

– Вы попробуйте.

– С нами был Клавэйн. Он угнал корвет.

– Почему он это сделал?

– Я не могу ответить на такой вопрос, не раскрыв предназначения этой кометы.

– Попробую угадать сам: опять дела Узкого совета?

– Правильная догадка.

– Куда направился корвет?

Ремонтуар улыбнулся. К чему теперь играть в прятки, все уже и так вышло на поверхность.

– Наверное, к центру системы. Куда еще ему лететь? К Материнскому Гнезду он не вернется.

– И давно это случилось?

– Более тридцати часов назад.

– Ему понадобится менее трехсот, чтобы достичь Йеллоустона. Почему вы не подняли тревогу ранее?

– Я старался как мог. Но у нас возникли осложнения со здоровьем Скади. К тому же потребовалось немало усилий, чтобы убедить Главного конструктора послать сигнал Материнскому Гнезду.

– Осложнения со здоровьем?

Ремонтуар указал на истерзанную поверхность кометы вблизи входного отверстия.

– Как я уже говорил, Скади ранена. Ее нужно доставить в Материнское Гнездо как можно скорее.

Ремонтуар пошел, осторожно переставляя ноги. Корабельные пушки продолжали следить за каждым его движением, готовые в любой момент создать в боку кометы миниатюрный кратер.

– Она жива?

Ремонтуар покачал головой:

– Боюсь, в данный момент – нет.