Читать книгу Ковчег спасения. Пропасть Искупления - Аластер Рейнольдс, Кристин Кэтрин Раш - Страница 16

Триумвир Илиа Вольева смотрела в сумрак обширного трюма, где хранились пушки, и думала, не совершает ли она жуткую ошибку. Всегда боялась распрощаться с жизнью в результате какой-нибудь вопиющей глупости.

В шлеме зазвучал голос Хоури:

– Илиа, не стоит ли нам еще немного над этим подумать?

– Спасибо, не стоит.

Илиа снова проверила скафандр, затем считала показатели состояния оружия.

– Илиа, я серьезно.

– Я в твоей серьезности не сомневаюсь. Но и думать больше не хочу. Сколько можно? Еще немного, и могу отказаться. А это, учитывая обстоятельства, еще глупее и опаснее, чем лезть сюда.

– Логично… Но я чувствую: кораблю… то есть Бреннигену не слишком понравится самоуправство.

– Не понравится? – задумчиво спросила Илиа. Конечно, она могла вызвать недовольство капитана, и еще какое. – Но, возможно, именно это и заставит его сотрудничать, – оптимистично заключила она.

– Или прикончить нас. Ты об этом подумала?

– Хоури!

– Да, Илиа?

– Заткнись!

Обе висели в просторном шлюзе, что вел к складу оружия. Несмотря на приличные размеры камеры, женщины с трудом в ней умещались, ведь они прикрепили к скафандрам громоздкие рамы с реактивными микродвигателями, а еще множество приборов и дополнительную броню. В особо важных местах разместили автономных боевых роботов.

– Ладно, раз уж решились – вперед! – примирительно отозвалась Хоури. – Мне это место с самого начала не понравилось. И случившееся с тех пор моего отношения к складу не улучшило.

Они влетели в отсек, толкаемые чередой крошечных импульсов. У «Ностальгии по бесконечности» было пять таких трюмов, колоссальных емкостей, способных вместить целый флот шаттлов или мегатонны груза для какой-нибудь планеты-колонии. Но с того времени, когда субсветовик в последний раз возил колонистов, прошло несколько веков, плавящая чума, переделки и коррозия изменили корабль до неузнаваемости. Очень долго на борту обитало не больше дюжины людей, бродивших по гулким пустым коридорам, словно мародеры по брошенному городу. Но в сущности корабль оставался прежним, даже несмотря на случившееся с капитаном.

Гладкая стена трюма уходила в сумрак, словно бескрайняя ночная равнина. Мглу рассеивали только фонари скафандров. Осветительные приборы в этом отсеке Вольева отремонтировать не сумела. Ими управлял капитан, явно не желавший вмешательства в его дела.

Постепенно стена отошла в сторону, исчезла из виду, и лишь индикаторы в шлемах показывали, куда среди мрака движутся женщины и с какой скоростью.

– Точно в открытом космосе, – пожаловалась Хоури. – Даже трудно поверить, что мы на корабле. Ну и где же пушки?

– Через пятнадцать секунд подлетим к номеру семнадцать.

Среди темноты обозначились контуры орудий. Их фиксировала на месте сложная система зажимов, кронштейнов и балок, соединенных с тянущимся через весь трюм монорельсом. Его, в свою очередь, держала череда огромных, далеко расходящихся пилонов.

Из сорока похищенных с астероида пушек на складе осталось тридцать три. Одну Вольева и Хоури уничтожили на краю системы – оружие взбесилось, зараженное частью вирусной программы, которую сама Хоури занесла на корабль. Шесть артсистем остались в космосе после обстрела Цербера. Их, наверное, можно найти и забрать, но где гарантия, что они заработают снова? К тому же, по оценке Вольевой, эти пушки были куда слабее оставшихся.

Женщины затормозили вблизи семнадцатого номера, отключили движки.

– Семнадцатая, – сообщила Вольева. – Жуткая уродина. Но с ней я кое-чего добилась: залезла в самое программное нутро, до синтаксиса отдельных команд.

– Значит, можешь конструировать программы на его языке? Говорить с ним?

– Разве я не это сказала только что?

Пушки не были похожи друг на друга, хотя во всех угадывался одинаковый конструкторский почерк. Орудие номер семнадцать выглядело как помесь проходческого щита девятнадцатого века с турбореактивным мотором: шестидесятиметровый аксиально симметричный цилиндр с выступами впереди: то ли резцы, то ли турбинные лопатки, но, скорее всего, ни то ни другое. Покрывал артсистему тусклый, местами поврежденный слой металла, отливавшего то бронзой, то зеленью в зависимости от угла, под каким падал свет. Из-за стабилизаторов и выступающих радиаторов казалось, что громадину пытались неуклюже разукрасить в стиле ар-деко.

– Если с этой штуковиной можно говорить, то почему бы не приказать, чтобы выползла из корабля и шарахнула по ингибиторам? – поинтересовалась Хоури.

– Надо же, а я и не знала, что все так просто, – криво усмехнулась Вольева. – Правда, есть ма-аленькая загвоздочка: капитан тоже имеет доступ к оружию. И заблокирует любую мою команду – у него-то административный доступ.

– Хм. И кто же тот гений, который додумался передать капитану все права?

– Этот гений перед тобой. В свое время я пыталась управлять всеми орудиями прямо из рубки. Тогда это казалось хорошей идеей.

– Беда с этими хорошими идеями – из-за них потом жутко болит задница.

– Твоя правда. – Голос Илиа стал сухим, деловым. – Ладно, дуй за мной и смотри в оба! Надо проверить блок.

– Приказ ясен!

Женщины полетели через склад, лавируя между креплениями монорельса.

Управляющий блок Вольева приварила к поверхности орудия номер семнадцать. Блок содержал маневровые движки, сканеры и системы управления. Илиа мало продвинулась в установлении контроля над содержимым этого трюма. Самые отзывчивые пушки были использованы у Цербера. В свое время она решила объединить управление всеми орудиями в единый узел, позволив доступ к нему человеку. Конечно, для контроля над всеми орудиями сразу требовались соответствующие мозговые имплантаты. Собственно, то решение и привело к нынешним архисложным проблемам.

– Блок выглядит нормально, – отметила Вольева. – Проверю-ка я системы, прозондирую…

– То есть разбудишь оружие?

– Да нет, просто шепну пару ласковых слов.

Вольева набрала команды на массивном терминале-браслете, наблюдая за бегущими перед глазами строчками данных.

– Я буду немножко занята, так что тебе стоит держать ухо востро на случай неприятностей. Поняла?

– Поняла. Э-э… Илиа?

– Да?

– Нужно решить насчет Торна.

Вольева не любила, когда ее отвлекают, особенно во время опасной работы.

– А что насчет Торна?

– Ну, ты же слышала: он хочет побывать на борту «Ностальгии».

– Я же сказала «нет». Тут и речи быть не может.

– Тогда мы вряд ли сможем рассчитывать на его помощь.

– А куда он денется? Заставим гада помогать нам!

Хоури вздохнула:

– Илиа, он не машина, в которую можно тыкать железом, пока не заработает. Административного доступа к нему нет. Торн – мыслящее существо, человек со своими страхами и сомнениями. Он очень дорожит своим делом и не станет рисковать, если подумает, что мы лжем или утаиваем важное. По его мнению, если мы говорим правду, нет причин отказывать ему в визите на корабль. Он же знает: способ попасть на корабль у нас есть. Вполне естественно, Торн хочет повидать землю обетованную, куда ему предстоит вести свою паству. И ему нужно знать причину эвакуации Ресургема.

Вольева уже преодолела поверхностный уровень коммуникации с программами оружия и теперь углублялась в ядро операционной системы. Пока все шло нормально, она не спровоцировала на враждебный отклик ни корабль, ни пушки. С другой стороны, самое сложное еще и не началось.

– Ничего естественного я в этом не вижу, – проворчала Илиа.

– Значит, ты вовсе не понимаешь человеческую натуру. Поверь, если он не увидит корабль, работать с нами не станет.

– А если увидит корабль, сделает то же, что и любой разумный человек: убежит подальше.

– Так ведь мы не покажем места, где трансформация зашла далеко, ограничимся нормальными частями, – вполне возможно, он не испугается и согласится помогать.

Вольева вздохнула. Кажется, дело зашло уже слишком далеко. Наверняка Ана уже, как с нею бывает, все обдумала, приняла решение и теперь будет упорствовать до последнего.

– Он все равно может заподозрить неладное.

– Если правильно себя поведем, не заподозрит. Можно замаскировать трансформацию в небольшой части корабля, достаточной, чтобы создать видимость обстоятельной экскурсии. Сделать вид, что мы ничего не скрываем.

– А ингибиторы?

– Рано или поздно про ингибиторов узнают все. Пусть Торн узнает раньше других.

– И что тогда? Он задаст пару вопросов, сделает простые выводы и поймет, с кем имеет дело.

– Илиа, пойми, нам стоит быть пооткровенней с ним.

Вольева разозлилась, и не только потому, что оружие не откликнулось на очередную команду.

– А может, ты пытаешься притащить его сюда, потому что тебе просто этого хочется? Хоури, подумай хорошенько. От твоего ответа зависит наша дружба.

– Сам по себе Торн ничего для меня не значит. Но это наиболее подходящая фигура для наших планов.

Вольева попробовала сформулировать запрос по-другому. Затаив дыхание, ждала – и оружие откликнулось. Из прежнего опыта Илиа знала: пара-тройка неправильных обращений – и пушки наглухо отключатся или отреагируют агрессивно. Но в этот раз получилось. На гладкой поверхности обозначились щели, крышка скользнула вбок. Открылся проход со стенами, заполненными приборами, светящимися тускло-зеленым.

– Я полезла, – объявила Вольева. – Будь начеку.

Она включила движки, пронеслась вдоль корпуса, затормозила и, толкнув себя точным импульсом, залетела внутрь. Остановилась, упершись ногами в стену. Коридор был достаточно просторным, чтобы громоздкий скафандр со множеством обвесов не цеплялся за стены даже при разворотах.

Не в первый раз Вольева задумалась о том, из какой темной прорвы явилась эта компания монстров. Конечно, пушки созданы людьми, но по разрушительной мощи они далеко превосходят все прочие человеческие изобретения. Века назад, еще до того, как Вольева присоединилась к команде «Ностальгии по бесконечности», был обнаружен тайный склад на безымянном укрепленном астероиде, обращавшемся вокруг безымянной же звезды. Возможно, тщательное исследование и позволило бы установить, кто сделал оружие – или хотя бы владел им прежде. Но не было времени разбираться. Ультра перетащили пушки на борт и удрали, не дожидаясь, когда оглушенные защитные системы астероида придут в себя.

Само собой, Вольева догадывалась, кто мог сделать эти артсистемы. Скорее всего, сочленители. Но разве они бы выпустили такое оружие из рук? И почему не попытались вернуть назад принадлежащее им по праву?

Впрочем, думать об этом – напрасная трата времени. Арсенал уже не один век находится на борту «Ностальгии». Вряд ли кто-нибудь явится за ним.

Она повернулась, рассматривая приборы на стене. Все открыто взору: индикаторы, провода, панели управления, реле, штуковины непонятного предназначения. И уже ощущалось серьезное неудобство. Оружие фокусировало магнитное поле в мозгу, порождая беспричинный страх.

Но Илиа бывала внутри пушек и раньше. И привыкла к их реакции.

Она один за другим снимала модули, подвешенные к раме с реактивными двигателями, и крепила их к стене клейкими подушечками. Из модулей, часть которых сделала сама, вытянула разноцветные провода, соединила с орудийной аппаратурой.

– Илиа, как ты? – спросила Ана.

– Пока неплохо. Ей не нравится, что я здесь, но выкинуть не может, я же дала правильные коды доступа.

– Уже начала страхом давить?

– К сожалению, да…

На мгновение рассудок захлестнула волна животного, совершенно первобытного ужаса – словно ткнули электродом в мозг, будя древнейшие инстинкты.

– Ана, давай поговорим попозже. Хочется поскорей тут управиться.

– Надо решить насчет Торна.

– Хорошо, но только позже, ладно?

– Пусть он побывает на корабле.

– Хоури, сделай одолжение, заткнись! Хватит о Торне, надо работать!

Вольева замолчала, попыталась сосредоточиться. Пока, несмотря на страх, все шло согласно задуманному. До сих пор лишь однажды Илиа внедрялась так глубоко в артсистему, причем в тот раз имела полный доступ и обеспечила своим командам приоритет. Теперь по идее она на том же уровне. Если правильно сформулировать запрос, можно наглухо перекрыть доступ капитану. Конечно, пока такое возможно проделать только с пушкой номер семнадцать. А ведь есть еще тридцать два орудия, причем многие из них абсолютно незнакомые. Но, конечно же, вряд ли нужно применять весь арсенал. Дюжины пушек, наверное, хватит, чтобы расстроить планы ингибиторов.

Но медлить и отвлекаться уже точно не следует…

– Хоури, послушай: план меняется. Незначительно.

– В чем дело?

– Я попытаюсь взять управление семнадцатым номером.

– И это, по-твоему, незначительно?

– Все нормально. Никаких причин беспокоиться.

Спеша закончить до того, как страх сделается невыносимым, Илиа присоединила оставшиеся провода. Замигали огоньки, по экранам побежали буквенно-цифровые данные. Страх обострился. Оружие не хотело, чтобы копались в его внутренностях.

– Не проходит, надо же, – пробормотала Вольева. – А ну-ка, если вот так…

И несколькими краткими командами через браслет запустила сложнейшую сетевую программу. Операционная система орудий работала на обычной для сочленительских систем трехзначной логике, и отлаживать ее программы было чертовски трудно.

Теперь осталось только ждать и надеяться.

Артсистемы произведут многоуровневую, многократную проверку. Программа запустится лишь в том случае, если удовлетворит всем критериям. В случае успеха, то есть выполнив все то, что в ней написано, она удалит капитана из списка авторизованных пользователей. Тогда останется единственный способ управлять пушками – через присоединенный контрольный блок, через оборудование, не связанное с кораблем и распространившимся по нему капитаном.

Очень разумный план. Вольева им гордилась.

Она заподозрила неладное лишь за секунды до того, как сработал люк. Браслет полыхнул красным, Илиа принялась изощренно и красочно ругаться – и тут пушка заперлась. Затем погас свет. Страх же остался и мигом перерос в панику. Наверное, это личный ужас добавился к наведенному машиной.

– Ана, слышишь меня? Слышишь?

В ответ – ничего.

Без предупреждения вокруг зашевелилась аппаратура. Коридор раздался, открыв проход в тускло светящееся машинное чрево, к чудовищным, словно из жидкости вылепленным аппаратам, омытым кроваво-красным сиянием. Холодной голубизной светились закрученные силовые кабели. Казалось, внутренности пушки переделывают себя, меняются.

Затем ужас стал невыносимым. Илиа поняла, что сейчас умрет. Ощутила присутствие некой сущности, медленно и неотвратимо подползающей сквозь меняющееся оборудование.

Вольева кинулась к люку, отчаянно заколотила:

– Хоури!

Илиа никого не видела, но ощущала рядом бесформенную скрюченную тварь. Казалось, вот она, сейчас уловишь краем глаза. Резко повернула голову, но сущность вдруг очутилась напротив слепого пятна, снова невидимая.

В голове взорвалась боль. Илиа завизжала.

Ремонтуар протиснул свое тощее тело в наблюдательную камеру «Паслена», в круглый прозрачный сегмент, выступающий из корпуса, и увидел собственными глазами, что двигатели заглушены. Он сам некоторое время назад отдал нужные нейрокоманды для выключения двигателей и ощутил наступление невесомости. Но захотел убедиться, что приказ выполнен, тяги больше нет. Принимая во внимание произошедшее ранее, не удивился бы, обнаружив прежнее голубое сияние снаружи.

Но не обнаружил. За иллюминатором лишь чернота. Приказ выполнен: двигатели умолкли, субсветовик дрейфует с постоянной скоростью к Эпсилону Эридана. Слишком медленно, чтобы поймать Клавэйна.

– И что теперь? – спокойно спросила Фелка.

Она висела рядом, ухватившись за мягкую петлю, заботливо высунутую кораблем из стены.

– Подождем. Если я прав, Скади сейчас явится.

– Причем злая как черт.

– Само собой. Но я верну тягу, как только она любезно объяснит мне, что же происходит. И ответит на пару вопросов.

Робот-краб прибыл спустя несколько секунд. Протиснулся сквозь дыру размером с кулак в стене.

– Это неприемлемо! Зачем вы…

– За двигатели на корабле отвечаю я, – с готовностью пояснил Ремонтуар, отрепетировавший диалог. – Это чрезвычайно сложная, деликатная и опасная конструкция. Вдобавок новая, экспериментальная модель. Всякое отклонение от запланированного режима работы может привести к катастрофическим последствиям.

Краб замахал манипуляторами:

– Вы прекрасно знаете, что с двигателями все в порядке! Требую запустить их! Каждая секунда промедления работает на Клавэйна.

– В самом деле? – поинтересовалась Фелка.

– Конечно, я в переносном смысле. Если промедлим еще немного, единственным средством перехвата останутся ракеты.

– А что, его всерьез планировалось взять живым?

– Могли мы его взять живым или нет, вы так и не узнаете, если Ремонтуар продолжит… продолжит нарушать субординацию!

– Нарушение субординации? Такое, скорее, можно услышать от демархиста, – усмехнулась Фелка.

– Прекратите немедленно! – Краб развернулся на присосках. – Ремонтуар, запустите двигатели, иначе я сделаю это без вас!

Угроза походила на блеф, но Ремонтуар вполне мог поверить: члену Внутреннего святилища вполне по силам отменить команду. Задача непростая и уж заведомо сложней, чем принудить Ремонтуара сделать это самому.

– Я запущу, как только покажете, на что способна ваша аппаратура.

– Моя аппаратура?

Он наклонился, сдернул со стены краба. Присоски отлепились со смешным звуком, будто лопались пузыри. Ремонтуар поднял его на уровень глаз, осмотрел плотно упакованный набор инструментов и орудий убийства. Ну что ж, Скади, попробуйте, заставьте! Крабьи ножки дергались бессильно и нелепо.

– Вы меня прекрасно поняли. Я хочу знать, что вы научились делать.

Они двигались за крабом по извилистым серым коридорам, по вертикальным шахтам, прочь от корабельного носа – «вниз», к корме. Ремонтуар согласился включить двигатели на малой мощности, и сила тяжести составляла одно с четвертью g. Улавливая индивидуальные сигналы, Ремонтуар видел, что команда сосредоточена в самом носу корабля, далеко внизу лишь он сам и Фелка. Где Скади, пока выяснить не удалось, она говорила лишь через краба, а подробная и точная схема корабля, которую привык держать в памяти, летая на других субсветовиках, здесь была урезана и испещрена белыми пятнами, будто отцензурированный секретный документ.

– Эта аппаратура, чем бы она ни была…

– Вы бы вскоре о ней узнали, – перебила Скади, – как и все Материнское Гнездо.

– А у вас откуда сведения о ней? От «Пролога»?

– Он указал путь, только и всего. Никто не давал нам готовых схем и подарков не делал.

Краб засеменил вперед и достиг переборки, загораживающей коридор, – она возникла после включения аномально большой тяги.

– Мы пройдем дальше, в изолированную часть корабля, – предупредила Скади. – Там вы почувствуете себя по-другому. Не сразу, конечно. Эта переборка – граница, за которой люди начинают ощущать неприятные эффекты. Я имею в виду тревогу, испуг. Уверены, что хотите идти дальше?

Ремонтуар глянул на Фелку, та кивнула.

– Скади, ведите нас! – сказал он.

С легким свистом переборка втянулась в стену, открыв пустой холодный коридор. Люди пошли вперед, затем спустились на несколько уровней, используя круглые площадки-лифты.

Ремонтуар прислушался к ощущениям, но пока не обнаружил ничего странного. Вопросительно поднял бровь, взглянул на Фелку, но та недоуменно покачала головой. Она тоже не ощущала перемен, а ведь была куда чувствительней.

Дальше шли по коридорам, останавливаясь передохнуть. Наконец достигли плоской стены, лишенной каких-либо обозначений – реальных, голографических или энтоптических. Здесь краб остановился, и на уровне человеческой груди в стене появилось отверстие в форме кошачьего зрачка, расширилось, и оттуда хлынул красный свет.

– Мое жилище, – сообщил краб. – Добро пожаловать!

Вслед за ним двое шагнули в большую теплую каюту. Ремонтуар удивленно осмотрелся – он ожидал увидеть нечто совсем иное. Каюта практически пустовала. Всего несколько устройств тут и там, а посреди – небольшая конструкция, напоминающая авангардистскую скульптуру. Помещение наполнял мягкий гул машин, казавшийся вполне обыденным.

Ремонтуар подошел к замеченному первым агрегату, черному яйцевидному контейнеру на тяжелом ржаво-красном пьедестале, с допотопными на вид циферблатами и стрелками. Контейнер казался реликвией самых первых шагов человеческой космонавтики. Ремонтуар наконец узнал его: это аварийная шлюпка демархистского производства, простая и надежная. Корабли сочленителей никогда не несли шлюпок.

Корпус суденышка пестрел предупреждающими надписями на всех распространенных языках: норте, русише и каназиане, – а также яркими значками и диаграммами. На контейнере были крестообразно смонтированы реактивные двигатели, торчали серые бугры датчиков и коммуникационных приборов, у основания были сложены солнечные паруса и атмосферные парашюты.

Дверь держалась на отстреливаемых болтах, имелось крошечное треугольное окошко.

Шлюпка не пустовала. Сквозь стекло виднелась складка розовой плоти, погруженной то ли в амортизирующий гель, то ли в вязкий питательный раствор. Плоть шевелилась медленно и ритмично.

– Скади? – спросил Ремонтуар, вспомнив о ее увечьях.

– Посмотрите внимательнее, – посоветовал краб. – Думаю, вы удивитесь.

В контейнере оказалось скорченное в позе зародыша розовое тело, окутанное проводами и катетерами. Грудь медленно расширялась и почти незаметно опадала – тело дышало.

Это точно не Скади и даже не ее останки. Тело нечеловеческое.

– Что это? – прошептала Фелка.

– Гиперсвинья, – ответил Ремонтуар. – По имени Скорпион. Мы нашли его на корабле демархистов.

Фелка коснулась металлической стенки контейнера. Ремонтуар тоже приложил ладонь, ощутил мерный гул, пульсацию аппаратуры жизнеобеспечения.

– Зачем он здесь? – спросила Фелка.

– Летит навстречу правосудию. Когда приблизимся к центру системы, выбросим шлюпку и позволим Феррисвильской конвенции ее подобрать.

– А потом?

– Его будут судить, признают виновным в многочисленных преступлениях и затем, согласно действующим сейчас законам, убьют. Необратимая нейросмерть.

– Вы говорите таким тоном, будто одобряете.

– Приходится сотрудничать с конвенцией. Она может сильно осложнить наши дела в окрестностях Йеллоустона. В любом случае свинью следовало бы возвратить. Поверьте, для нас было бы гораздо лучше, если бы он просто умер. К сожалению, когда передадим мерзавца конвенции, у него останется небольшой, но реальный шанс выжить.

– В каких преступлениях его обвиняют? – спросила Фелка.

– В военных, – брезгливо ответила Скади.

– Это мне ни о чем не говорит. Как он может быть военным преступником, если не принадлежит к воюющей фракции?

– Все просто. Согласно конвенции, нарушение практически любого закона в зоне боевых действий считается военным преступлением. А у Скорпиона предостаточно эпизодов: убийство, разбой, терроризм, шантаж, кража, вымогательство, экологический саботаж, контрабанда нелегальных разумов альфа-уровня. Если на то пошло, он нарушил все мыслимые законы в пространстве от Города Бездны до Ржавого Пояса. Он и по меркам мирного времени отъявленный преступник. А на войне большинство его злодейств карается необратимой нейросмертью. Он заслужил ее несколько раз, даже если не принимать во внимание, с каким садизмом совершались преступления.

Скорпион безмятежно дышал. Ремонтуар наблюдал за подрагивающим защитным гелем и думал, снятся ли гиперсвиньям сны. Вряд ли. А если все же снятся, то какие? Седьмая Проба ничего не говорил о снах, но он мало походил на прочих свиней. Он представлял собой раннюю модель, его организм сформировался неудачно, и психику даже с большой натяжкой нельзя было назвать здоровой. Хотя глупцом Седьмая Проба уж точно не был, напротив, отличался редкой хитростью. А еще изобретательностью – в пытках и принуждении. До сих пор на задворках памяти Ремонтуара жили давние ужас и боль, будто звучал нескончаемый, никогда не слабеющий крик.

– И что же особенного в его преступлениях? – спросила Фелка.

– Скорпион любит убивать людей. По сути, возвел это в ранг искусства. Конечно, он не исключение, военным временем пользуется сейчас много уголовной мрази.

Скади-краб прыгнул, ловко приземлился на постамент контейнера и сказал:

– Но эта тварь наслаждается убийствами.

– Мы с Клавэйном протралили его память, – тихо произнес Ремонтуар. – И увидели то, за что надо бы казнить на месте, причем несколько раз.

– Так почему же не казнили?

– Может, мы и сделали бы это при более благоприятных обстоятельствах.

– Задерживаться ради свиньи не станем, – заверила Скади. – Твари повезло с дезертирством Клавэйна. Иначе бы мы запихнули труп Скорпиона в дальнобойную ракету и отправили к демархистам. Эта возможность рассматривалась всерьез. Имеем полное право так поступить.

– Я думал, это вы в шлюпке, – сказал Ремонтуар, отходя.

– Надеюсь, испытали облегчение, убедившись, что не я?

Голос заставил вздрогнуть – он исходил не от краба. Ремонтуар осмотрелся и наконец обратил внимание на конструкцию-скульптуру посреди каюты: серебристый цилиндрический пьедестал, поддерживающий человеческую голову.

Пьедестал достигал середины шеи, плотно охватывал ее черной манжетой. Он был чуть шире головы, но расширялся к основанию, где имелись многочисленные гнезда и клапаны. Время от времени побулькивал, пощелкивал – работала медицинская аппаратура, поддерживая жизнь в отделенной голове.

Голова чуть повернулась на оси, заговорила, помещая мысли в чужие разумы:

– Да, это я. Рада, что вы последовали за моим роботом. Теперь мы в радиусе действия приборов, обеспечивающих работу двигателей. У вас есть неприятные ощущения?

– Разве что легкая дурнота, – ответил Ремонтуар.

Фелка подступила к пьедесталу:

– Вы не против, если я потрогаю?

– Пожалуйста.

Ремонтуар наблюдал, ужасаясь и восхищаясь заботливой, безжалостной точностью, с какой пальцы Фелки касались лица.

– Скади, это в самом деле вы? – спросил он.

– Кажется, вы немало удивлены. Отчего же? Мое состояние вас шокирует? Уверяю, мне приходилось и куда хуже. В таком жалком виде я лишь временно.

Но за ее внешне спокойными мыслями ощущались безграничный страх и отвращение, заполонившие рассудок, затмившие всякое чувство. Интересно, она сознательно позволяет ощутить, каково ей, или психические барьеры уже не выдерживают?

– Зачем Делмар с вами такое сделал?

– Затем, что его попросила я. Лечение заняло бы слишком много времени, а оборудование у Делмара слишком громоздкое, чтобы переносить его на корабль. Потому я предложила отделить мою голову, оставшуюся целиком невредимой. – Скади глянула вниз. – Аппаратура жизнеобеспечения проста, надежна и компактна. Есть проблемы с поддержанием химического состава крови, ведь нормально функционирующее тело вырабатывает гормоны и тому подобное. Но это почти не причиняет неудобств, за исключением легкой эмоциональной нестабильности.

– А что с вашим телом? – спросила Фелка, отступив на шаг.

– Когда вернусь в Материнское Гнездо, Делмар даст мне новое, клонированное. Присоединение головы трудностей не вызовет, тем более что отделение происходило под контролем врачей.

– А, вот в чем дело. Если я правильно понимаю случившееся, вы пока еще прикованы к аппаратуре.

– Нет. Даже сейчас я могу быть чрезвычайно подвижной.

Голова резко повернулась на двести семьдесят градусов, что выглядело довольно-таки жутко. Из угла выступила машина, которую Ремонтуар сперва посчитал сервороботом общего назначения – таких можно увидеть практически в любом доме. Двуногий, человекоподобный, понурый с виду – и без головы. Между плечами круглое отверстие.

– Пожалуйста, перенесите меня к нему. Робот может и сам присоединить меня, но он так медлителен.

– Перенести вас? – удивился Ремонтуар.

– Возьмитесь за колонну прямо под манжетой.

Он обхватил серебряный пьедестал, потянул. Тихо щелкнуло, и верхняя часть оказалась на весу, и была она куда тяжелее, чем он представлял. В открывшемся отверстии шевелился и дергался, будто скопище живых угрей, пучок мокрых трубок.

– А теперь поднесите меня, только осторожно, к роботу.

Ремонтуар исполнил просьбу. Пару раз мелькнула мысль уронить, хотя, если рассуждать здраво, вряд ли падение повредило бы Скади – наверняка пол смягчил бы удар. Ремонтуар постарался получше изолировать подобные мысли.

– Теперь опустите меня на торс робота. Контакт установится сам. Только осторожнее… прошу, аккуратней!

Ремонтуар опустил серебряный столб в отверстие, ощутил, как тот уперся в преграду.

– Готово?

– Да! – Зрачки Скади расширились, бледная кожа порозовела. – Так, связь есть… А теперь проверим контроль моторики…

Рука робота судорожно дернулась, сжался и разжался кулак. Поднялась, растопырила пальцы – и Скади с неподдельным интересом уставилась на механическое сочленение в глянцево-черных и хромовых тонах. Робот был сделан не без вычурности и смотрелся живописно, будто ожившие средневековые доспехи: соединенные мощь и красота.

– Кажется, вы неплохо к нему приспособились.

Робот осторожно шагнул вперед, держа руки перед собой:

– Да. К нему я приспособилась быстрей, чем к прочему. Даже хочется попросить Делмара, чтобы не беспокоился.

– Насчет чего? – спросила Фелка.

– Насчет восстановления моего прежнего тела. Я предпочитаю это. Шутка.

– Я поняла, – смущенно произнесла Фелка.

– Между прочим, вам на руку то, что со мной случилось. Мне теперь хочется взять Клавэйна живым.

– Почему?

– Пусть увидит, что сделал со мной. – Новое тело Скади развернулось, скрипнув металлом. – А теперь, полагаю, вы хотели бы увидеть кое-что еще. Продолжим нашу экскурсию?

Доспехи вывели Фелку и Ремонтуара из каюты.