Читать книгу Последний Туарег - Альберто Васкес-Фигероа - Страница 3

Два мужчины стояли на страже, каждый с одной стороны от двери ветхого особняка. Пока более крупный из них оставался прямо, крепко сжимая винтовку, другой прислонил свое оружие к стене, на которую опирался, и воспользовался темнотой, чтобы снять вуаль и с комфортом закурить.

Изнутри дома доносились голоса, на которые они совершенно не обращали внимания, оставаясь невозмутимыми, пока в конце улицы не появился тощий ослик, нагруженный оборванным бедуином. Его сандалии почти касались земли, и он заставлял бедное животное двигаться вперед руганью и ударами плети.

При слабом свете, исходящем из одного из окон, сцена выглядела в некоторой степени комично, так как явно было видно, что это слишком слабое животное для того, чтобы выдерживать такие нагрузки. Казалось, что вот-вот его ноги подкосятся, и его безжалостный наездник перелетит через голову осла и разобьется.

Курящий часовой отрицательно покачал головой, слегка усмехнувшись, но его напарник даже не шелохнулся.

Бедный ослик продолжал свое шаткое движение, а его хозяин, сосредоточенный на удержании равновесия, даже не поднял головы, чтобы поздороваться. Однако, приблизившись на расстояние менее четырех метров, в его руке внезапно появился тяжелый револьвер.

Часовой покрупнее не успел даже отреагировать, как рухнул на спину с пулей между глаз.

Курящий повернулся, потянувшись к своему оружию, но новая пуля вошла ему в висок, прошла через мозг и застряла в стене.

Тот, кто столь хладнокровно и неожиданно их убил, ловко спрыгнул с изможденного осла, побежал, и через несколько мгновений исчез за углом.

Когда из дома выбежали несколько человек, готовых с яростью отбивать нападение, они обнаружили лишь ослабевшего ослика, обнюхивающего тела.

– Иншалла!

Газель Мугтар пробежал около пятисот метров, прежде чем исчез в темноте узкого переулка, по которому тут же покинул безмолвную деревню, где ни один житель не осмелился выглянуть наружу, чтобы узнать, что же случилось.

Он продолжил свой путь при слабом свете звезд и через десять минут лег, чтобы посмотреть на них.

Это были те же звезды, которые всегда указывали ему путь во время долгих путешествий через пустыню. Те же звезды, но теперь он изменился. Он больше не был благородным имохагом, который стрелял только в злодеев, осмелившихся напасть на его караван или грузовик. Теперь он стал убийцей, который предательски убил двух человек, не дав им ни единого шанса защититься.

Он тер руки песком, будто пытаясь стереть кровь, которой даже не было, и чувствовал почти непреодолимое желание вырвать, но не сделал этого, ограничившись лишь проклятиями судьбы, которая так резко изменила его жизнь.

Он знал, что с этой ночи пути назад нет, хотя на самом деле понимал это с того момента, как злополучный Хасан сообщил ему, что он выбран одним из "рук правосудия" народа, справедливо оскорбленного.

Возможно, если бы год назад он смог расплатиться с долгами и жениться на Алине, у него уже был бы сын, и он мог бы прожить жизнь, заботясь только о своей семье.

Но теперь нежная Алина будет вынуждена найти другого мужчину, чтобы родить детей, в то время как он будет продолжать убивать предателей или джихадистов, пока кто-то из них не сможет проломить ему череп.

В конце концов, это будет всего лишь борьба равных.

Он вспомнил слова своего деда: "Туарег никогда не должен сражаться со слабыми, потому что победа над ними – позор; он не должен сражаться с равными, потому что исход борьбы зависит лишь от удачи; он должен сражаться только с сильными, потому что только победа над ними приносит настоящую славу".

Эти слова всегда казались ему прекрасными, но в тот момент он не верил, что в убийстве двух ничего не подозревающих часовых есть какая-то слава.

Или, возможно, все же есть?

Если подумать, возможно, слава велика, ведь это были не просто ничего не подозревающие часовые, а настоящие наемники, которых заранее предупредили о том, что их ждет.

Весть начала распространяться месяц назад, с севера на юг и с востока на запад, от Алжира до Нигерии и от Судана до Мавритании: отступники-туареги, как и те, кто выдает себя за них, имели три недели, чтобы сложить оружие, иначе их убьют, где бы они ни находились.

Если эти двое идиотов были настолько некомпетентны, чтобы дать себя обмануть тощему ослику, то они заслужили оказаться там, где находятся сейчас.

– Это те, кто сопровождал полковника Каддафи, когда он пытался покинуть Ливию и сбежал через границу после его убийства, – отметил Хасан. – Похоже, сейчас они ждут, чтобы присоединиться к какой-то группе джихадистов. Но, насколько нам известно, они не настоящие фанатики, а те, кто продается тому, кто больше заплатит.

– Сколько их? – спросил он.

– Около пятнадцати. Приказ ясен: убей столько, сколько сможешь, но не рискуй. Нам не нужны герои, нам нужны исполнители.

Было утешением, что он использовал слово "исполнитель", а не "палач", которое, по его мнению, было бы более уместным. Но в любом случае это не имело значения, потому что он чувствовал бы одинаковое отвращение, называя себя тем или другим.

Что действительно имело значение, так это то, что двое из этих наемников уже были мертвы, и их сообщники должны были иметь достаточно причин понять, что угроза была реальной. С этого момента сотни туарегов, которые умели выдавать себя за мирных бедуинов, будут поджидать их за каждой дюной или на каждом повороте пути.

Хассан покинул дом, не показав своего лица, но до этого они разговаривали наедине почти час, поскольку инструкции, которые он должен был передать, не должны были быть известны Ассаламе.

Первая, и без сомнения самая болезненная, заключалась в том, что он должен был забыть о своих друзьях и семье, потому что с момента отправления его единственной семьей и единственными друзьями будут только те, кого укажет Хассан.

– Твоя мать должна будет говорить, что ты эмигрировал в Европу. Мы позаботимся о том, чтобы отправлять ей деньги, чтобы она могла достойно жить до конца своих дней.

– Какими бы долгими они ни были?

– Даже если она проживет сто лет.

– А что я скажу Алине? Она верила, что мы скоро поженимся.

– Ничего, потому что ты больше ее не увидишь.

Это был очень тяжелый удар; возможно, самый тяжелый, ведь «Ассалама всегда будет знать причины, по которым потеряла своего сына, в то время как бедная девушка проведет остаток своей жизни, считая себя отвергнутой тем, кого давно считала своим будущим мужем.

– Это несправедливо… – горько прошептал он. – Несправедливо для меня, но особенно несправедливо для нее, которая так долго ждала.

– Мы поручим близкому родственнику, я не могу сказать, кому именно, но это будет человек, которому мы полностью доверяем, объяснить ей, что произошло… – Хассан сделал короткую паузу, а затем добавил: – Хотя это будет не сразу.

– Почему столько секретности? – пожаловался Гасель. – Если туареги решили восстановить свою честь, логично было бы сделать это публично.

Казалось, его собеседник был утомлен или даже раздражен необходимостью давать одно и то же объяснение, но, осознавая, что требует многого, решил быть терпеливым.

– Если бы по какому-то невероятному чуду французы решили восстановить свою честь публично, это было бы их правом, так же как могли бы попытаться это сделать итальянцы, англичане, китайцы или американцы. Но с юридической точки зрения туареги, живущие в Алжире, не имеют права отстаивать честь туарегов из Нигера, как и туареги из Чада – честь туарегов из Мали… Понимаешь?

– Думаю, да.

– Есть страны, которые объединяют в своих границах несколько народов с разными обычаями и применяют к ним единые законы. Но мы, туареги, – народ, разделенный между многими странами, и каждая из них применяет к нам свои собственные законы. И хуже всего то, что здесь, в огромных пустынях, где границы редко бывают четко обозначены, мы никогда не можем знать, какие законы действуют в конкретном месте и какие начнут действовать через три километра.

– Поэтому в итоге получается действительно хаотичная ситуация… – вынужден был признать Гасель.

– Именно так. Мы, туареги, живем в непроходимых дебрях правил, которые к тому же меняются с каждым новым правительством в этих странах, а правительства здесь меняются слишком часто. В этой части мира перевороты случаются чаще, чем дожди, и те, кто вчера были демократами, завтра становятся фашистами или коммунистами.

Хассан сделал паузу, подняв обе руки ладонями вверх, как бы указывая на нерешаемость проблемы, и спросил:

– Что ты можешь сделать, когда перед тобой сто дорог, ведущих в сто разных мест? – Он подождал ответа, но, не дождавшись, заключил: – Выбрать единственную, которую знаешь: кодекс туарегов, который всегда был ясен: кто совершил проступок, тот должен за него ответить. После полувека осторожного молчания эббели снова загремели, и наши враги должны либо их услышать, либо умереть.

Гасель Мугтар хорошо знал, что когда-то, если благородные имажеган принимали трудное решение ударить по огромным барабанам, которые символизировали власть и позволяли созывать собрания, проводить суды и даже объявлять войны, каждый туарег, будь то мужчина, женщина или ребенок, имел лишь два выбора: немедленно откликнуться или спрятаться в самых отдаленных уголках ада.

Некоторые могли считать абсурдным обращаться к такой устаревшей системе в эпоху мобильных телефонов, но было очевидно, что даже жалкий уличный торговец мог получить доступ к такому телефону, и никто не обратил бы внимания на его слова. Только несколько имажеганов могли выносить смертные приговоры, ударяя по барабану.

Хотя одно дело – вынести приговор, и совсем другое – привести его в исполнение, особенно если осужденные скрываются в песках и камнях, территория которых вдвое превышает размеры Европы.

– Мы знаем, что это будет нелегкой задачей – наказать тех, кто нас не услышит, – добавил Хассан, будто читая его мысли. – Но выжить в самом засушливом месте планеты всегда было трудно, и только мы умеем видеть и слышать там, где никто другой этого не может. Там, куда не смогут добраться современные армии с их высокотехнологичным оружием, доберемся мы.

В этом он был прав, потому что в сердце Сахары ни одна машина не превзойдет инстинкты туарега, и ни один сверхсовременный спутник не обнаружит следов тихого бедуина на каменистой равнине.

Только у туарегов есть обширная сеть терпеливых пастухов, хитроумных охотников, отчаянных контрабандистов и неутомимых караванщиков, готовых подчиняться приказам, исходящим от эббеля.

– Они будут указывать, где скрываются виновные… – сказал ему Хассан перед уходом. – А ты просто уничтожай их.

Иншаллах!

Возразить было нечего, и никакие оправдания не имели силы, когда приказы поступали с такой высоты.

Гасель уже устранил двоих. Наблюдая, как метеоры вспыхивают из ниоткуда, завоевывают небо на несколько мгновений и снова исчезают во тьме, он в очередной раз попытался убедить себя, что ответственность за эти смерти лежит не на нём, а на тех, чьи приказы он был обязан выполнять.

Три ночи назад он прибыл в деревню и сразу направился к дому оружейника, который в мельчайших деталях рассказал ему, сколько врагов здесь находится, где они расположены, какие у них привычки и каким будет лучший путь отхода после выполнения задания.

– Их по-прежнему пятнадцать, во главе с неким Омаром эль-Кебиром. Ливийское правительство назначило награду за их головы, обвиняя их в десятках убийств и бесчисленных случаях насилия над женщинами и даже детьми. Как говорят, после битвы при Сирте, поняв, что всё потеряно, они оставили Каддафи, оставляя за собой настоящий кровавый след во время побега к границе. Однако с тех пор как они прибыли в деревню, а это было уже почти пять месяцев назад, они не совершили ни одного инцидента.

– Все они туареги?

– Большинство, хотя те, кто ими не является, выглядят так же.

Омар эль-Кебир участвовал в слишком многих битвах и видел слишком много смертей, чтобы испугаться, обнаружив два трупа у входа в особняк, служивший им убежищем. Однако его настроение резко изменилось, когда он заметил, что на спине тощего осла, который смотрел на него голодными глазами, была выведена одна-единственная надпись на языке тифинаг, которую могли понять только туареги, независимо от их происхождения или гражданства: «Эттебель».

Впервые за многие годы его пронзил холодок, ведь он понимал, что это сообщение, переданное с помощью почти неразборчивой письменности, лишённой гласных и требующей произношения вслух, чтобы звуки согласных дали подсказку к его истинному значению, представляло собой ясный и недвусмысленный смертный приговор.

Его разозлило, что никто из туарегов, живших в этой убогой деревне и щедро получавших от него деньги, не удосужился предупредить, что имажагены требуют его голову. После длинной череды проклятий он приказал своим людям перерезать им всем глотки.

Однако его заместитель, всегда рассудительный и невозмутимый Юсуф Кассар, убедил его, что, скорее всего, те уже сбежали, а если им всё же удастся кого-то найти, это лишь отнимет время и усложнит ситуацию.

– Уже ничего нельзя усложнить больше, чем это есть, – раздражённо ответил его начальник. – Что бы мы ни делали, они всё равно покончат с нами. Но признаю, ты прав: лучше всего выбраться из этой ловушки как можно скорее и дать бой там, где мы умеем это делать лучше всего – в пустыне.

Пустыня стала их единственным союзником, когда они решили оставить проклятого диктатора, который, находясь у власти, обращался с людьми как с собаками, а увидев смерть вблизи, оказался способен лизать ботинки тем, кто, как он полагал, мог его спасти. Омар вспоминал, как тот дрожал и стонал, неспособный смириться с тем, что всего за несколько месяцев превратился из самоуверенного тирана, которого боялись и позорно лебезили перед ним многие мировые лидеры, в отвратительную марионетку с отталкивающим лицом и глазами безумца. Когда он не скулил, то нервно грыз кость козы.

Он получил двойное удовольствие, предав его. Не только потому, что тот был ничтожеством, которого скоро поймают на крючок, но и потому, что, оставив его, он прихватил с собой часть денег, предназначенных для подкупа пограничных патрулей.

И платили они немало, это он мог подтвердить.

Карманы множества военных и политиков соседних стран значительно разбогатели благодаря тому, что легион родственников, друзей и сторонников Каддафи платили целые состояния за побег из ада, в который превратилась Ливия. Лишь немногие правительства предоставили убежище бесплатно, руководствуясь гуманностью, тем, кто на протяжении многих лет вели себя бесчеловечно.

Редко когда само выживание стоило так дорого. Те, кто не был готов заплатить назначенную цену, оставались по ту сторону границы, ожидая, пока у них взыщут кровью за ту кровь, которую они помогли пролить.

Понимая это, в тот день, когда Омар эль-Кебир заметил на горизонте патруль, который преградил ему путь, ему даже не пришло в голову дать отпор. Он просто сообщил своему грязному лейтенанту, что готов заплатить сто тысяч долларов, если им позволят продолжить путь.

Выбор был прост: если их заставят отступить, они найдут другой участок границы или другую страну, где военные окажутся более сговорчивыми. А если те решат напасть, он распоряжался порезать мешки с деньгами, чтобы сильный ветер, дувший в тот момент, разнёс купюры по всей пустыне, где они станут добычей для коз.

Грязный лейтенант не раздумывал и минуты, во многом потому, что решение уже было принято его начальством: восемьдесят процентов собранных на границах средств за "право убежища" шло в государственную казну, а оставшиеся распределялись среди тех, кто их охранял, в зависимости от их звания, ведь именно они жарились под палящим солнцем.

Впрочем, военным это нисколько не мешало, поскольку в беднейших странах планеты как солдаты, так и офицеры были невероятно счастливы. Ведь за несколько месяцев они зарабатывали больше, чем могли мечтать заработать за всю жизнь. Можно сказать, что гадафисты-беглецы стали новым манной небесной для пустыни.

Согласно международным законам, у «политических беженцев» конфисковывали оружие перед пересечением границы. Однако, едва они ее пересекли, хитроумный лейтенант предложил продать им самые плохие из изъятых стволов, прекрасно понимая, что путешествовать без защиты по враждебным землям, кишащим бандитами, крайне опасно.

Несмотря на то, что тот лишил Омара аль-Кебира его любимого «Ремингтона» и ночного бинокля, он вспоминал этого бесстыжего человека с некоторой благодарностью, ведь если бы лейтенант отказал им в проходе, повстанцы, которые шли по их пятам, расправились бы с ними так же, как расправились с их ненавистным диктатором.

Ночами они двигались на юг, избегая дорог, колодцев, оазисов и населенных пунктов. Несколько месяцев они скрывались в горах у скалистого ущелья с крошечным озером, выживая благодаря редким походам за припасами, которые совершали двое из их группы.

Им нужно было выждать время и дать миру забыть о наемниках Каддафи, так как большинство из тех, кого поймали, были линчеваны. Умереть на поле боя – это одно, но позволить «орде оборванцев, вооруженных палками, облить себя бензином, который тогда был единственным изобилием в Ливии, и сжечь заживо» – совсем другое.

Двое из его людей, не выдержав лишений, адской жары и, особенно, отсутствия женщин, дезертировали. Однако далеко они не ушли. Один застрелился, чтобы избежать плена, а второго Омар переломал ноги и оставил на открытой равнине, чтобы шакалы и стервятники преподали ему урок верности данному слову.

Тот, кто клялся служить Омару аль-Кебиру, должен был служить до последнего дыхания.

Иншаллах!

Но, видимо, воля Аллаха на этот раз была иной. Шакалы не появились, возможно, из-за удаленности местности, а стервятники не осмеливались приблизиться, пока их будущая добыча яростно размахивала палкой. Они лишь кружили в воздухе, ожидая удобного момента, не рискуя сломать крыло.

В Сахаре стервятник, который не может летать, сам быстро становится жертвой.

Аллах, чьи пути, как известно, неисповедимы, направил к месту событий грузовик контрабандистов, которые, как также известно, предпочитают малоизвестные маршруты. Они заметили медленное кружение птиц издалека и подошли в надежде, что это труп какого-нибудь каддафиста, у которого могут быть ценные вещи.

Они были сильно удивлены, обнаружив живого, но истощенного мужчину. Долгие споры о том, спасать его или оставить умирать, завершились в пользу спасения, благодаря сострадательному духу бедуинов.

Как оказалось, контрабандисты занимались перевозкой медикаментов – опасный, но прибыльный и уважаемый бизнес. Из-за обилия поддельных лекарств, поступающих из Китая и Индии, люди больше доверяли таким контрабандистам, чем обычным аптекам.

Раненому повезло: обезболивающие и антибиотики оказались настоящими. В благодарность он указал точное местоположение своих бывших товарищей, за которых ливийские власти назначили солидное вознаграждение.

Через несколько дней верный Юсуф вернулся с припасами и сообщил, что нашел останки дезертира, покончившего с собой, но ни следа второго. Омар понял, что пора менять место.

Через несколько месяцев, получив загадочное послание, написанное на спине осла, он осознал: теперь одного переезда недостаточно. Нужно искать сильных союзников, чтобы противостоять проклятым имаджеганам с их дьявольскими барабанами.

Первое, что пришло ему в голову, – джихадисты.

Омар презирал фанатиков, особенно тех, кто кричал «Аллах велик!» перед самоподрывом. Аллах действительно велик, но не нуждается в таких жертвах. Однако сейчас он был вынужден примкнуть к этим «буйволам», чтобы защититься от «одинокого льва».

Он понимал, что имаджеганы не хотят открытого конфликта с другими туарегскими фракциями. Они предпочитали анонимных исполнителей, устраняющих каждого противника поодиночке.