Читать книгу Любовь среднего возраста - Альбина Демиденко - Страница 3

Она влетела в вагон за пять минут до отправления поезда. Эти московские пробки, никогда не рассчитать время! В купе уже сидел попутчик, вернее, он, перегнувшись через столик, посылал воздушные поцелуи молодой моднице, стоящей на перроне. Нина иронично взглянула на «елейную» картинку и усмехнулась: «Папик прощается с очередной пассией». К новомодному веянью пожилых заводить молоденьких субреток она относилась с иронией; смешны эти молодящиеся старцы и жалко юных девчонок, за жизненную загнанность нищетой и неумение устроить судьбу другим, более достойным способом. Впрочем, каждый сам выбирает свой путь. Не судите, да не будете судимы – не единожды останавливала она себя.

Поезд медленно сдвинулся с точки стояния и плавно поплыл вдоль перрона, постепенно набирая скорость. Мимо окон замелькали вначале лица провожающих, затем пристанционные постройки. Мужчина оторвался от окна и сел на свое место.

– Добрый вечер, – наконец осенило его поздороваться.

– Добрый.

Нина уложила сумку под полку, предварительно вынув из нее необходимые для дороги вещи, расправила постель. Вошла проводница, проверила документы, оторвала от билетов необходимые ей талоны:

– Уважаемые пассажиры, мы приготовили вам дорожные наборы: чай, кофе, салфетки. Приобретите, недорого.

– Спасибо! Вот сейчас девушка устроится, переоденется, мы что-нибудь закажем, – с воодушевлением отозвался попутчик и вышел, плотно прикрыв за собой дверь купе.

Нина переоделась, достала из сумочки книгу, очки, аккуратно уложила вещи, открыла дверь купе, показывая соседу, что он может входить.

Сосед стоял у приоткрытого окошка, и врывающийся ветер отчаянно теребил его густую, тронутую сединой, шевелюру. Статный, с хорошо развернутыми плечами он невольно притягивал к себе взгляд.

– Устроились, – приветливо спросил мужчина, – а я вот любуюсь Подмосковьем. Какая красота, какой размах зелени! А небо, посмотрите, какое синее небо и облака. Поверьте, такие облака и такое небо только над Москвой.

– Вы не москвич? – улыбнулась детской восторженности мужчины Нина.

– Это как сказать и с какой стороны посмотреть.

– А… Понятно.

– Да ничего Вам не понятно, – мужчина махнул рукой.

«Обиделся дяденька. Ну и Бог с ним. Нам детей не крестить». Но на душе остался неприятный осадок, обидела ни за что человека, а он, может быть, от души восхищался природой и погодой.

За окном мелькали дачные поселки и подмосковные села. Закатное солнце дрожало солнечными бликами среди листвы придорожных посадок, отражалось в окнах мелькающих домов, золотило рябь речушек, мимо которых бодро бежал состав. Постепенно городская суета отошла в сторону, а покой и уют, спокойная размеренность пейзажа за вагонным окном принесли успокоение и какое-то умиротворение. Живут же люди тихо и спокойно! Вон мужик – копается в грядке и не торопится на электричку, не догоняет переполненный трамвай, не боится утром проспать на работу, не дописать служебную начальнику или вовремя не отреагировать на строгое директорское предупреждение.

– То же любуетесь, – не то спросил, не то подтвердил неожиданно появившийся за спиной Нины сосед. – Такого простора и такого спокойствия, доложу вам, я не встречал нигде, ни в одном уголке мира. А уголков этих довелось повидать немало.

Женщина, опасаясь неосторожно еще раз обидеть мужчину, промолчала, хотя его замечание о разных уголках вызвало интерес.

– Посмотрите, посмотрите – какая красивая церквушка! Теремок, да и только! – он показал на маленькую церковь, которая бочком прижалась к погосту. – А знаете, раньше при каждом погосте стояла часовенка, куда можно было в любое время зайти, помолится, поставить свечку в память усопшего.

– Нет, этого я не знала. Я думала часовни при церквях и в больших поместьях оборудовали по собственной воле владельцы, не желающие толпится в общей массе холопов при служении праздничных и прочих обрядов.

– В какой-то степени вы правы. В больших имениях были часовни, но это была небольшая культовая постройка без специального помещения для алтаря, но с иконами и лампадой. Церковники делят часовни на несколько типов. Семейная или фамильная предназначается для погребения тел и поминовения праха родственников. Ритуальная – выступает в роли священного места, где проводят молебны. Поминальная – возводится в память покинувших нас. Кстати, вот вы, москвичка, не расскажите ли мне об одном всем известном памятнике-часовне, что расположен у Ильинских ворот?

– У Ильинских ворот, на Старой площади?

– Вот именно, на Старой площади.

– Там, напротив Политехнического, в Лубянском сквере, установлен памятник защитникам Плевны.

– Точно. Часовня иконы Божьей Матери «Знамение» и святого благоверного князя Александра Невского и есть памятник гренадерам – героям Плевны – в память погибших русских солдат при освобождении Болгарии от Османского ига в 1877—1878 годах.

– Конечно, я знаю это место. Это работа архитектора Шервуда. В детстве мы с братом часто ходили на прогулки в этот сквер. Он рассказывал про то, как простой народ собирал деньги на строительство этого монумента. Я помню, как потрясли меня установленные в нишах горельефы с изображением исторических картинок жизни болгарского народа. А однажды брат показал репродукции картин Верещагина, посвященные военным баталиям. Вернее, последствиям баталий. Помните его великолепные полотна: «Победители» и «Побежденные. Панихида»? Они наполнены солнечным светом, который еще больше подчеркивает трагизм и невозвратность.

– Это вы точно подметили. Он сам писал, что любит солнце, но фурия войны преследует его постоянно.

– Не удивительно. Насколько мне известно, он с отличием закончил Морской кадетский корпус. Не знаю, насколько это правда, но где-то я читала, когда его, как лучшего кадета, представили великому князю Константину Николаевичу, он, пользуясь моментом попросил разрешения написать рапорт об отставке, чем вызвал царственны гнев.

– И не только гнев власти, но и семьи. Отец лишил его всяческой материальной поддержки

– Да. От судьбы не уйдешь. Гардемарин Верещагин мог бы стать выдающимся адмиралом, но закончил свой жизненный путь художником на адмиральском мостике броненосца «Петропавловск». Он ненавидел войну, а погиб в военной баталии, он любил солнце, а его поглотила морская пучина.

– Девушка, вы искусствовед или историк?

– И ни то, и ни другое, – рассмеялась Нина. – Я любопытствующая.

Мимо них, заглядывая в открытые двери купе, шла проводница, предлагая пассажирам чай.

– А не испить ли и нам чайку? – обратился к Нине попутчик.

– Пожалуй, не помешает, – согласилась женщина.

Виктор Александрович, так звали мужчину, оказался очень словоохотливым, но не навязчивым. Он легко вел беседу, умело переходил от одной темы к другой, сглаживая переходы то шуткой, то незлобивым анекдотом. На удивление, было приятно с ним общаться. Чай показался вкусным, а сосед – интересным человеком. Они обсудили искусство заваривания чая, затем перешли к истории китайской чайной церемонии, вспомнили о лондонском чайном доме.

За окном мелькали русские пейзажи, колеса весело отстукивали километры, все дальше и дальше убегая от Москвы. Последний луч закатного солнца позолотил макушки деревьев, бегущих вдоль железнодорожного полотна, и скрылся за горизонтом. Пурпурно-синяя дымка медленно, но все плотнее и плотнее, подступала к окошкам состава. Вагон постепенно затихал. Проводники притушили верхний свет. Пассажиры, уставшие за день, устраивались на короткий ночлег.

Виктор Александрович просматривал газету, а Нина по давней привычке читать перед сном, раскрыла книгу. Она старательно пробежала глазами пару страниц, но смысл прочитанного ускользал из сознания, внимание не задерживалось на описываемых событиях, в голову лезли всяческие мысли, и, чтобы не неволить себя, она отложила томик, закинула руки за голову и предалась, как говаривал ее муж, «созерцанию невидимого».

В эту командировку она ехала с удовольствием. Последние три года Нина практически нигде не бывала. Дом – работа – дом. Первый год после гибели мужа и детей в авиакатастрофе переживала особенно тяжело. Понимая разумом, что никто не поможет ей выбраться из тяжелейшей депрессии, которая не только морозила губы, но и дышать ровно не давала, загрузила себя работой, благо в это время вводился новый проект, в который она вложила не малую толику своего ума, сил и нервов. Она считала себя маленьким винтиком в огромной машине, совершенно забывая, что именно на маленькие винтики ложится непомерная ответственность. Большое колесо пока сотрется, машина немалый путь пробежит, а маленький винтик выскочил и стоп колесико. Но об этом Нина не думала, тянула свой воз и была рада, что нет свободного времени думать о чем-либо другом, кроме работы.

Постепенно боль притупилась, ушла куда-то вглубь, и уже реже наворачивались слезы, и чаще стала появляться улыбка. Спустя два года по весне она вновь ощутила ласковое тепло солнца, заметила нежную зелень листвы.

Однажды, в каком-то неожиданном порыве, вдруг зашла в цветочный магазин и купила красивый букет белых хризантем. Возвратившись домой, распахнула окна настежь и с удовольствием смотрела на таинственный вальс золотистых пылинок, которые безмолвно кружили и кружили в солнечном луче. И нежная зелень за окошком, и танцующие пылинки, и букет в старинной хрустальной вазе вызвали острое желание жить. Именно жить, а не существовать, жить, а не быть в том, сонно-роботном состоянии, в котором была до сих пор.

Когда-то в детстве Нине попалась книга античных мифов, с которой она не расставалась несколько лет, читала и перечитывала. Особенно ее поразил рассказ о сказочной птице Феникс, обладающей способностью сгорать и снова возрождаться из пепла.

Детское сознание ярко рисовало как гордая птица, почувствовав немощь и старость, на закате солнца приносит в свое гнездо горящую лучину, вплетает ее в сухие ветки, и свернувшись калачиком, устраивается на самом дне своего жилища. Сухие ветки гнездышка вспыхивают, ветер раздувает огонь, ерошит перья птицы и вот уже не разобрать – языки пламени, или огненные перья гордого непокоренного орла колышутся. Постепенно черная темнота ночи окутывает живой костер, укрывает плотной завесой таинство происходящего.

И как только первый луч солнца, разорвав тьму, озаряет своим волшебным светом землю, свежий утренний ветерок сдувает серый пепел неостывшего костра. Солнце поднимается выше и выше, все дальше и дальше прогоняя черноту ночи. Его лучи скользят по вершинам гор, по воде, по траве, по стволам и листве деревьев, наполняя их силой и жаждой жизни. Вот они достигли гнезда, осветили маленький комочек, и он, согретый божественным теплом, напоенный солнечным светом вдруг шевельнулся, затрепетал, ожил. Еще немного, еще мгновение и гордая птица стряхнула с себя остывший пепел, расправила крылья, гордо выгнула голову и издала победный клич! Здравствуй солнце! Я живу!