Читать книгу Мотсеррат. Катарсис жертвы - Алекс Хелльвальд - Страница 3

Два месяца назад

Я сидела на мраморном полу банка, подобрав под себя ноги. Сколько прошло времени с последнего разговора Каина с полицейскими – не знаю. Час? Два часа?

Во время связи по телефону террорист кричал переговорщикам, плюясь в мобильник грубыми словами, что сутки миновали, и он готов перейти к серьёзным действиям. Ему надоело высиживать, ожидать, и что период, отведённый на выполнение его условий, истёк.

Надо же, прошло семьдесят два часа…

Это много? Мало? В самый раз?

Трудно сказать. Теперь каждый из трёх простых вопросов казался непостижимым, судьбоносным, не переоцененным, символичным и таким живым.

Время медленно текло, струясь по каплям. В какой-то момент мне и вовсе показалось, что всё замерло, остановилось. Мгновения загустели, как кровь на ране, что на виске того мужчины у окна – террористы убили первого заложника. Он лежал с остекленевшими глазами возле стены напротив меня, и рубиновая жижа, вытекшая из треснувшей кожи, свернулась, превратившись в густую тошнотворную маленькую лужу.

Уже трое суток ничего не происходит… Поправлюсь: не происходило. Смерть – это первое событие, которое разделило жизнь шести заложников на два кардинальных понятия: «до» и «после». Да, шести, я не оговорилась, теперь уже шести. Три часа назад нас было семеро: мужчина и женщины. Мужчину оттащили к окну и расстреляли в упор. Нас заставили отвернуться – пожалели, но потом передумали. Каин передумал – он главарь банды.

Каин кричал на нас и обещал всем такой конец. Я верила. Всё, что говорил Каин, происходило, а в чём заверяли полицейские – не делалось. Мы ведь все слушали их переговоры – они проходили по громкой связи. И чем больше старались ребята в погонах, тем меньше я надеялась, что выберусь живой.

За что Каин убил Авеля? Трудный вопрос. Библия и Заветы простыми истинами не задаются. Зависть, ненависть, расчёт, устрашение? Что? Что становится мерилом, отправной точкой для убийства?

Никогда не вспоминала так много о зачатках преступлений, как в минувшие сутки. Ветхозаветный Каин стал первым преступником, и его имя знают все, только вспоминают редко.

Может, брат из библейской истории просто нарвался, как тот мужчина со стеклянными глазами, смотрящими внутрь себя, или бездну, или на первую в истории жертву убийства – Авеля?

Я переменила позу, откинулась на колонну, возле которой обитала уже трое суток, закрыла глаза.

Рядом тихо поскуливала женщина, сетуя на то, что совсем ещё молодая, и умирать ей рано. Она говорила об этом уже час или два, или сутки – не знаю. Болтала свой вздор в пустоту, себе под нос, сидя со мной бок о бок. Я не слушала, не могла – нервы, точно канаты. Сорвусь – дров наломаю. И ведь она допросится, станет второй жертвой, как и обещал Каин.

Нас всех рассадили по двое ещё во время первых двух часов после захвата банка. Мы не могли общаться, даже переглядываться затруднительно – сидели каждая пара у своей колонны, боком к другим. Любое резкое движение казалось Каину подозрительным. Он бил тех, кто совершал что-то запрещённое, по его мнению, прикладом по плечу. Досталось и мне – больше не рисковала.

Трое из четверых преступников, включая главаря, были обвешаны тротилом поверх бронежилетов. «Калашниковы» у каждого в руках, на поясах – гранаты, точно аксессуары. С самого начала один из захватчиков в маске нервно расхаживал возле нас – женщин, съёжившихся на полу, и целил в головы дулом автомата, пока мы не успокоились и не уяснили, на каком мы свете. Жаль, поняли не сразу, одна из жертв так и лежала на ступенях банка с внешней стороны уже третьи сутки. Я знаю об этом, Каин кричал полицейским, что убрать труп не позволит. Он – его личное послание властям.

В воздухе витал запах немытых, потных тел, металла и рвоты. Странно, но крови я не чувствовала, мне хватало того, что могла её созерцать.

Каин в Библии решил пойти дальше – убить брата Авеля. Что ж, тут нас шестеро «Авелей», и Каину без разницы, кто за кем будет умирать. Такова очередная стадия игры, прописанная с начала времён, с истоков, с колыбели человечества: не хочешь быть Авелем, стань Каином.

Но всё-таки нечто незримо изменилось с того первого момента, когда я прониклась мыслью о неосуществимости иного разрешения дела, как стать звеном в череде умерщвлений. Искупалась в ней, утонула, точно в грязных водах всемирного потопа. Что именно трансформировалось, понять не могла. Просто чувствовала, дышала этим, впитывала.

Может, убийство – вирус, передающийся от человека к человеку с того момента, когда у библейского Каина появились дети? Почему нет? Он первым заразился, потом передал по цепочке.

Что я знаю о вирусах? Жаль, не слишком много. Помню лишь, что у них есть общее – ДНК. Именно она, соединяясь с ДНК людей, заставляет их изменяться – мутировать. «Вирус Каина» – ничего так название, мне нравилось. Перевела всё в плоскость болезни, и не так ужасно стала выглядеть ситуация, ведь известно человечеству: вакцина есть.

А ведь могло быть иначе, и я осталась бы по ту сторону стены, на которую направлены снайперские винтовки. Или вообще сидела бы возле телевизора и смотрела прямое включение с места событий. Но я не послушала отца и…

Захотела утрясти всё с банком немедленно – возможность была. Почему я не покорилась отцу? Если бы сделала так, как он просил, то сейчас не оказалась бы в дикой, страшной и нелепой обстановке! Чего мне стоило хотя бы раз прислушаться к его мнению?

Впрочем, когда я ему подчинялась? Всегда противостояла папе, что-то пыталась доказать.

Знал бы он, как я сейчас об этом сожалела!

Теперь он никогда не узнает об этом.

Дура.

Нет – самоубийца!

Я – Авель!

Сейчас снова чувствовала себя, как тогда – будто продиралась сквозь ночной кошмар, через резкое и холодное понимание вечного смысла короткого слова – «до».

– Минуточку подождите, пожалуйста, – попросила девушка-оператор. – Сейчас к вам выйдет менеджер.

Работница банка удалилась за стойку, продолжая приторно улыбаться мне. Едва сдержала раздражение, когда почувствовала, что помимо улыбки девица оставила ещё и запах дешёвых духов.

Сидя в кресле возле операторского стола, рассматривала яркие буклеты банка, на которых скалили зубы мужчины и женщины, демонстрируя практичный подход к жизни, уверенность в своих силах и розовые дёсны. На некоторых рекламных листках были фотографии семей с детьми, на других – обнявшиеся пожилые пары.

– Здравствуйте, – обратились ко мне, и я подняла голову, натолкнувшись на доброжелательный взгляд и картинную улыбку девушки-менеджера.

Кто бы мог подумать, что через десять минут мы с ней окажемся на полу и будем молить о пощаде, просить не убивать нас.

Отмотать бы время назад, никогда бы не подумала, что это произойдёт со мной. Респектабельность банка будет разрушена, появится первая жертва, и я стану слушать ересь менеджера, бросаемую ею в пустоту, сидя на полу.

Четверо молодых людей вошли в здание, рассредоточились. Я не заметила, как всё произошло, среагировала только, когда мне в лицо посмотрело чёрное дуло «Калашникова».

– На пол, цаца! – выплюнул слова мужчина в балаклаве.

Я и сейчас помнила этот взгляд пронзительных, необыкновенно голубых глаз на фоне чёрной маски – их и акцент, с которым были сказаны слова. Я тогда решила, что немецкий язык для преступника не родной. Позже, когда разрешили нам сесть, заметила, что он обвешан взрывчаткой. Звали его Салем. Может, это кличка? И Каин вовсе не Каин, и у него другое имя, едва ли похожее на библейское?

Зачем Каин убил Авеля?

Первым Авелем стала молодая девушка за стойкой. Вместо того чтобы подчиниться, она рванула к входной прозрачной двери, и чья-то пуля настигла её. Мне хорошо запомнился тот момент, ведь я отвела взор от загипнотизировавшего меня дула автомата и взглянула на дверь.

Чёрт! А ведь я тоже в тот момент хотела рвануть к двери, девушка сделала это быстрее. Поплатилась…

На прозрачном стекле остался кровавый след, а труп с тех пор лежал на улице. Я понимаю Каина: красноречивое послание. Была бы воля, сама что-то послала бы им. Семьдесят два часа – ни одного требования не выполнено.

Зачем Авель спровоцировал Каина?

Всего лишь стоит перефразировать вопрос, и преступник перестаёт таковым быть. Вся вина ложится на плечи Авеля.

– Пить хочешь?

Я открыла глаза. Резкая боль пронзила висок и застыла острым колом в затылке.

– Пить хочешь? – повторил один из бандитов.

Штефан. Он протягивал мне маленькую пластиковую бутылку с водой, которую доставили после первой волны требований со стороны бандитов.

Я кивнула, протянула руку. Всё вокруг казалось расплывающимся, нечётким. Яркий свет потолочных ламп давил, и хотелось снова прикрыть веки, отрешиться от всего происходящего.

Отовсюду были слышны пошмыгивания и постанывания. Громко кричать и говорить они нам запретили. Они – это группа террористов, ворвавшихся в банк в тот момент, когда я обсуждала с менеджером условия обслуживания моих счетов. Банда Каинов, которых спровоцировали Авели, сидящие в правительстве.

Глотнула из горлышка раз, другой. Тёплая жидкость потекла по гортани, смывая привкус желчи. Меня вырвало, прямо здесь за колонной, возле которой сидела, когда мужчину пристрелили. Желудок извергал воду и желчь, ведь уже трое суток маковой росинки во рту не было. И ведь я держалась все семьдесят два часа, а тут…

Каин не разрешил перейти в другое место. Гоготал, склонившись надо мной, орал что-то, быстро и невнятно. А я сжалась и желала одного: не сдохнуть с простреленной башкой в луже собственной блевотины. Мне помог Штефан, оттащил орущего Каина, сказав всего пару слов: «Побереги заложников». Каин побегал, ещё разоряясь, точно пёс, и вступил в переговоры с полицией – хоть делом занялся.

Вытянула руку, возвращая Штефану бутылку, а он покачал головой, присел и произнёс:

– Оставь себе.

Откинула голову и прикрыла глаза. Менеджер рядом со мной вдруг зашептала:

– Он сам виноват, сам.

Я не стала уточнять кто такой «он» и в чём виноват – сил было не так много. Предпочла отключиться, но снова вспомнила первые сутки, когда только произошёл захват.

Почему Каин не нашёл другого выхода, как сделать это с Авелем?

Волнение – последнее, что испытывает человек в этот момент. Он живёт на животных инстинктах, на страхе, на чувстве самосохранения. Я не переживала, когда девушка упала на крыльце, оставив кровавый отпечаток на стекле. Я не переживала, когда закричавшей женщине, которую вытащили в зал, врезали по голове прикладом, и она затихла, растянувшись на полу. Я не переживала, когда нас заставили отбросить свои сумки в центр зала и вывернуть карманы, швырнуть их содержимое в кучу.

Что испытывал Авель, когда понял, что Каин не остановится и убьёт его?

Я боялась, дрожала всем нутром, и по ногам побежала моча. Унижение – ничто по сравнению с ужасом лишиться жизни. Тот мужчина у окна, лежащий со стеклянными глазами, тоже обмочился перед смертью. Он молил о пощаде, взывал к разуму, готов был подставить любую из наших голов, чтобы спасти свою.

Что делал бы Авель, если бы перед смертью Каин держал его в плену?

Сутки я тряслась, а потом разом всё прошло – как рукой сняло. Всё сделал Штефан, он помог мне. Отвёл в туалет, хоть и находился рядом, пока я делала свои дела. С бельём пришлось расстаться, но я не жалела, мне хотелось избавиться от своего унижения как можно быстрее, забыть о нём, растоптать.

Штефан. У него глаза, как у Николя: холодные, кристальные, красивые.

Я идиотка. Вот и Николя так всегда говорил.

Николя.

Как бездарно пронеслась моя жизнь. Ну зачем я отказалась от него? До сих пор они снятся мне каждую ночь – его губы, пухлые, напоминавшие по цвету спелую малину, а на вкус мятные и тёплые. Ничего на свете вкуснее я не пробовала. Мягкие и бархатистые, они захватывали мои губки в плен, заколдовывая сердце.

Я прикрыла глаза, чтобы не видеть вооружённого бандита, и вспоминала свою первую и сокрушительную любовь, разрушившую до основания меня и мою жизнь и превратившую её в руины.

Николя…

Аполлон разрыдался бы от зависти, узнав, насколько потрясающе красив и прекрасен мой парень.

Бывший парень.

Светлые волнистые волосы, длиннее, чем обычно носят мужчины. Они обрамляли его лицо с правильными и пропорциональными чертами. И как два глубоких озерца на нём – пронзительные голубые глаза, затягивающие в свои омуты и лишающие воли. Широкие плечи, накачанные мускулы бицепсов и трицепсов, узкая талия. Крепкие ягодицы, рождавшие вздох восхищения при одном только взгляде на них. Длинные ноги с мощными бедренными мышцами.

Античные скульптуры – пародия и бездарность в сравнении с ним. Широкие ладони с длинными пальцами, доставлявшими море чувственных удовольствий при прикосновении к моему телу. По сравнению с его идеальными пропорциями я чувствовала себя пампушкой. Впрочем, он меня так и называл время от времени – пампушка. Иногда (когда сердился) – «гадким пончиком». Но меня это не обижало, а возбуждало.

Словно наяву, я ощутила уверенное и лёгкое скольжение его руки по изгибам моего тела.

Раздался свист, и что-то упало. Я распахнула глаза и уставилась на боевика, валяющегося на полу. Это был тот самый, кто обходился без пояса шахида.

– Встань! – рявкнул Штефан.

Он оказался рядом, дернул за руку и я, словно увалень, распласталась на полу.

– Встань! – орал Штефан. – Встань!

Я поднялась на корячки – ноги затекли, и он рванул меня на себя, развернул спиной, обхватил рукой за горло. Его кисть в тонких струйках крови. Они смешивались и закрашивали его пальцы в единый цвет.

Раздался выстрел, затем шлепок, кто-то вскрикнул.

– Избавляйся! Штурм! Давай!

Грохнул ещё выстрел, и я почувствовала, как к моим ногам что-то упало. Скосила глаза и увидела менеджера, ту самую, что постоянно причитала, надоев мне своим шёпотом.

Переведя взгляд, поняла, откуда произведён выстрел – это сделал Салем, держа нож у горла девушки в униформе банковской служащей.

Я сглотнула. Напряжённые мышцы пронзала боль. Шею и поясницу ломило оттого, что я сильно выгибалась. Дым в помещении, возня за его пределами давили на мозг. Я почувствовала, что глаза заливает потом. Ушную раковину опаляло дыхание Штефана.

«И сказал ему Господь: за то всякому, кто убьёт Каина, отмстится всемеро. И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его».

Я должна спасти Штефана.

– Выходи вместе со мной, – просипела я, ухватив его за руку. – Толкни дверь и уходи.

Бандит резко дёрнул меня на себя, а мои плечи больно ударили осколки кирпича и отделки колонны. От осознания, что по мне стреляли Авели, такие же, как и я, и едва не ранили, взорвало мозг, придало силы.

Штефан спас меня от смерти.

Стрельба на поражение! А как же осмысление и поучение жить с осознанием смертоубийства?

А что было бы, если б Авель победил Каина?

– Салем! Прикрой! Шумовая!

Крик Каина и стрельба. Автоматная очередь, одиночные выстрелы, возня.

– Томас! Отходи! – надрывался Каин. – Мочи её! Стреляй!

Один из бандитов у окна, держащий у виска женщины средних лет пистолет, ухватился за шнур взрывного устройства и отрешённо смотрел на нас. Под его ногами распростёрлось тело мёртвого мужчины – первого убитого заложника.

– Штефан, иди к двери! – просипела я. – Прикройся мною, иди!

Женщина средних лет сильно зажмурилась, а по её щекам скатывались две крупные слезы.

– Томас, отходим! – закричал на ухо Штефан.

– А-а-а-а-а, – слышались крики мужчин вперемешку с короткими очередями.

И вдруг всё стихло.

– Сдавайтесь! – раздался холодный резкий голос.

Штефан продолжал опалять горячим дыханием мою ушную раковину. Бандит напротив нас по-прежнему держал руку на шнуре. Неожиданно он дёрнулся и свалился прямиком на труп того самого единственного мужчины-заложника. Женщина продолжала стоять. Её плечи подрагивали, а глаза были зажмурены.

– На пол! – скомандовал резкий голос, и женщина распласталась на полу, накрыв голову руками.

– Выходи!

– У меня заложник! – крикнул кто-то.

– Уцелели я и Томас, – прошептал Штефан.

– Крикни и ты про заложника, – отозвалась я. – Снаружи труп, ты далеко не уйдёшь, а прикрывшись мною, выйдешь за дверь, и они тебя не тронут.

Пауза. Слышно только дыхание Штефана.

– У меня заложник! – бросил Штефан. – Я выхожу.

Я пришла в себя в машине скорой помощи. Мужчина в форменной одежде что-то ласково спрашивал у меня, но я не могла разобрать ни единого слова. Кожа на лице болела, тело сотрясалось от мелкой дрожи. Ощущение, что у меня поднялась высокая температура и лихорадило.

Мужчина в форменной одежде отложил папку с прикреплёнными к ней листами, взял меня за трясущиеся руки. Его ладони тёплые, широкие, и мои подрагивающие пальцы утонули в них. Взгляд незнакомца ласкал моё лицо, его голос, бархатистый и мягкий, убаюкивал, но я по-прежнему не понимала ни единого слова из того, что он говорил.

– Как долго жил Каин с чувством вины перед Авелем? – разлепив пересохшие губы, спросила я.

Незнакомец с благочестивыми глазами цвета летней зелени поджал губы, потом облизнул их и спросил:

– Вы хотите пить?

Фраза была сказана просто, но меня от неё передёрнуло, точно по моему телу прошла судорога и скрутила мышцы в тугой узел. Я захлебнулась воздухом, проникшим в мои лёгкие, закашлялась. Меня это разозлило, ведь на глазах выступили слёзы, а вытереть их не могла – кожа на лице словно обожжена.

– Был пожар? – выхаркивая слова, тряслась я. – Моё лицо…

И я наконец смогла разобрать слова незнакомца в форменной одежде скорой помощи:

– Нет. Пожара не было. С вашим лицом полный порядок.

Перед глазами всё завертелось и померкло.

Я сидела возле окна в больничной палате и наблюдала за толпой репортёров возле входа на территорию лечебного учреждения. Всё, что произошло после слов Штефана: «Я выхожу», – не помнила. Провал. Бездна. Как попала сюда – тоже не осталось в воспоминаниях.

Скорее почувствовала, чем услышала, что открылась дверь, и не стала оборачиваться – кто-то из медицинского персонала.

– Здравствуйте, Монтсеррат.

Пришлось отреагировать и встретиться взглядом с врачом. Я ненавидела его визиты: задавал одни и те же вопросы, на которые у меня не было желания отвечать.

– Здравствуйте.

– Давайте я осмотрю вас.

Под осмотром он понимал глупые вопросы из листочка, приколотого к углу синей папки. Я ненавидела и листок, и папку, и врача.

– Шок проходит, – улыбнулся доктор хилой улыбкой.

Я знала, как звали его, но избегала называть по имени. Он задавал слишком много вопросов и казался жестоким. Его белёсые жидкие волосы сегодня были зачёсаны назад и тем самым подчёркивали худощавое лицо с высокими скулами. Тонкие губы выглядели чёткими прямыми линиями.

Подготовился.

Точно! Подготовился к интервью.

– При первичном осмотре на вас не было нижнего белья. Вы помните, что произошло с вами? Когда вы его лишились? При каких обстоятельствах это случилось?

Коновал! Я никому не стану рассказывать об испытанном унижении. Это наша тайна с тем мёртвым мужчиной-заложником. Только он и я знали, каково смотреть в дуло и просить пощады.

Нет. Я не скажу. Мне не стыдно – мне больно, где-то там, в глубине грудной клетки.

– Вы знаете, зачем Каин убил Авеля? – Губы разлепились с трудом, и я облизнула их.

Воцарилась тишина. Мужчина сверлил меня взором, а я не отводила свой.

– Вы говорите о библейской истории?

Кивнула.

– Это известно всем: злоба и зависть, – откликнулся доктор.

– Тогда я спрошу иначе: почему Авель стал соревноваться с Каином?

– Таковы условия договора. Им было трудно выбирать. Выбора не существовало.

– Возможно… Но они могли принести совместную жертву, и ведь условиями договора это оговаривалось. Почему Авель не протянул руку помощи, а пожелал возвыситься над менее успешным братом?

– Вы оправдываете убийцу?

– Да, ведь суд над ним состоялся.

– Божественный и легендарный? Да, состоялся.

Врач что-то черкнул в листке и, вернув к моему лицу взор, произнёс:

– Вам необходимо проконсультироваться с психотерапевтом. Я дал все необходимые рекомендации вашим близким. Подержим вас здесь ещё пару дней и выпишем. Вы хотите домой?

Кивнула.

Конечно, я хотела оказаться в объятиях родителей, услышать их голоса, почувствовать запах. А ещё я должна сказать папе, насколько была не права, пренебрегая его советами. И я хотела поцеловать маму. Просто чмокнуть её в мягкую щёку и увидеть лучезарный взгляд. Мы с ней обе Эдельшталь – железные леди. Мы всё переживём, всё сумеем.

– Я пропишу вам уколы. Они помогут восстановиться.

Кивнула.

– Ваша основная задача сейчас – восстановление. Понимаете?

Кивнула.

Он начал меня утомлять и раздражать. Говорил прописные истины, повторялся, заглядывая в глаза, и не мог быть настолько любезен, чтобы покинуть меня, оставить в покое. Я хотела снова встать у окна и смотреть на толпу, что собралась возле ворот. Сама не понимаю, чем она так привлекала меня?

– Через час к вам в палату придут ваши родные.

Хорошая новость, но она не всколыхнула, не задела ни единой струны в душе.

Странно… Диковинно.

Так много думала о том, что увижусь с родителями, и вот они прибудут, а внутри меня пустота.

– Поспите. Это поможет вам. Вернёт силы.

Кивнула.

– Я хочу остаться одна.

– Конечно.