Читать книгу Право человека - Алекс Игорь А. - Страница 5

ПРАВО ЧЕЛОВЕКА
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
II

Оглавление

– …Эй, подождите, я ещё не подготовился, – перепачканный мальчишка с высоким ломающимся голосом помахал дворовым футболистам рукой. Громоздкий фотоаппарат висел у него на шее, багрово-красной сейчас от загара и натёртой узким кожаным ремешком. Большая чёрная тренога никак не хотела закрепляться на необходимой высоте, и ракурс, по этой причине, был совсем не таким, каким его представлял себе начинающий специалист.


Этот фотоаппарат когда-то давно он получил на свой восьмой день рождения в подарок от матери. Довольно большой и тяжёлый аппарат устаревшей американской модели в великолепнейшем на свете футляре из толстой чёрной кожи мог, при наличии определённых навыков, выдавать вполне качественные и приличные снимки. На счету начинающего маэстро было как несколько безвозвратно загубленных пленок, так и первая подборка довольно-таки удачных кадров. Портрет мамы на фоне большой фотографии человека в белой морской форме, их дом, стоявший на берегу городского канала с чёрной протухшей водой – дрянная и жалкая бедняцкая лачуга, одна из многих себе подобных в этом районе города… Тогда они жили в ней. И все основные детские воспоминания у него были связаны именно с этим местом.


Мама, невысокая, добрая, совсем ещё молодая женщина, часто уезжала на побережье, и никогда, как бы настойчиво он ни просился, не брала его с собой. Большей частью его воспитанием занимался старший двоюродный мамин брат – очень старый и практически утерявший рассудок зловредный старик.

Дядю своего мальчик не любил всей глубинной, беззащитной и откровенной детской ненавистью. Дядя сильно походил на огромного и мешковатого в движениях старого осьминога; покатый его череп с редкой порослью седых волос, тёмные, глубоко впавшие глаза, чьи уголки у переносицы были нормальными, а на противоположной стороне обвисали, как потёки упавшей с большой высоты чернильной кляксы, и тонкие морщинистые руки, оканчивающиеся узкими ладонями-щупальцами, полноценно и безоговорочно утверждали это сходство. Было решительно непонятно, кто и с какой целью извлёк этого доживающего свой век гигантского моллюска из глубин; по этой причине, очевидно, и спятившего безвозвратно.

Косвенно подтверждала это предположение никуда не годная дядина привычка демонстративно мочиться по утрам с помоста в воду. Причём по тому, как именно он это делает, можно было очень легко догадаться о его настроении, обыкновенно переменчивом, точно скользкий червяк. Дядя зарабатывал на жизнь мелкой торговлей фруктами. Каждый день начинался с того, что осторожно, не торопясь он укладывал коричневыми руками-щупальцами в длинную утлую лодчонку свой товар – в основном, зелёные кокосовые орехи, колючие ананасы, а также и ветки зеленоватых, небольшого размера, очень сладких, но слегка вяжущих рот недозрелых бананов. Кроме этого, в лодке миролюбиво соседствовали плоды крупной папайи, хрустящих розовых яблок, формой своей похожих на сладкий перец, и чудовищно пахнущие, но столь же невообразимо вкусные пупырчатые дурианы. Аккуратно уложив в полезном пространстве лодки разноцветные фрукты, старик надевал на голову конусообразную шляпу, плетёную из хорошо просушенной светлой соломы, разжигал замусоленную деревянную трубку на тонком и длинном мундштуке тёмно-коричневого цвета и, приспустив на щуплых бёдрах истёртые короткие штаны и прищурившись, мочился в воду, поглядывая по сторонам определённо свысока и зажимая дымящуюся трубку в оскаленных рыжих зубах. По довольно оживлённой и грязной реке проплывало множество разных суденышек – как торговых, так и туристических; и с тех и других на дядю частенько показывали пальцем и что-то неразборчиво – то насмешливо, то грубовато – кричали на самых различных языках, но старику словно и дела не было до царившей вокруг приподнятой суеты, и он, задрав голову к небу, с каким-то глубоко порочным, торжествующим удовольствием продолжал вспенивать тугой струёй поверхность бегущей воды.

Затем как ни в чём не бывало он обрывал странный ритуал, натягивал штаны с большим достоинством извечно занятого человека и проворно усаживался в качающуюся как колыбель узкую лодчонку. Устроившись поудобней, он мягко отталкивался мокрым веслом от террасы, укреплённой на сваях, всегда облепленных косматыми пучками густых зелёных водорослей. Торговля старого дяди давала достаточный доход, на который без особого труда можно было прожить в этом районе города, но, тем не менее, всякий раз, когда заканчивался ежегодный сезон дождей, дядя заставлял маму отправляться на побережье. Иногда мама робко пыталась возражать ему – ей очень не хотелось надолго оставлять подрастающего сына, но в этом случае лицо дяди разом становилось похожим на ссохшийся коричневый кокос, голос начинал отдавать до крайности брюзгливыми нотами, и дядя принимался громко и грязно ругаться, то и дело показывая маме свои узкие маленькие ладони с твёрдыми и никогда не сходящими мозолями. Испорченные ногти на его пальцах всегда были грязными и потрескавшимися; голос визглив. Всякий раз, войдя в раж, он попеременно и с удивительной скоростью тыкал рукой то на фотографию мужчины в тростниковой рамке, то на съежившегося в своём углу мальчика, бормоча при этом чудовищные непристойности, брызгал слюной и часто, одолеваемый страшными приступами безумия, бил маму наотмашь по лицу. Пухлые губы мамы, с неизменной аккуратностью выкрашенные дешёвенькой перламутровой помадой, начинали трястись, голова её дёргалась от глубоких всхлипываний, а по лицу сочились скупыми ручьями слёзы.

Воспитание мальчика, основанное на жёстких традициях непреклонного уважения к старшим, длительное время заставляло его быть бессловесным наблюдателем этих диких сцен, но потом, в одночасье, с его сознанием словно что-то произошло. Он словно бы стал понимать, что если не вмешается он, тогда этому и вовсе никогда не будет конца. Осознав это, мальчик прыгал из своего угла на дядю и отчаянно пытался ударить его побольнее своими слабыми детскими кулачками, но обезумевший старик с дико горящими глазами хватал первое, что ему попадалось под руку – выцветшую деревянную палку для стирки белья, плетёную лодочную верёвку с железным кольцом на конце или какую другую штуковину поувесистей – и с сильной, остервенелой злостью бил мальчика по коротко стриженной голове, крича при этом во всё горло про неблагодарного чёртова змеёныша и непременно стараясь как можно сильней расшибить ему светловолосую голову. Обычно ему это удавалось, и, оттолкнув от себя залитого кровью ребёнка, дядя нещадно ругаясь куда-то уходил, а мама, перевязывая мальчику разбитую голову и некрасиво кривя заплаканное лицо, выговаривала ему, что он недостаточно уважает старших, тем самым позоря её.


На следующий день, на рассвете, сложив в чемодан свои самые цветастые и праздничные наряды, мама, стягивая блестящие чёрные волосы в высокий тугой узел на затылке, красила губы – на этот раз помадой подороже, и осторожно, стараясь не перепачкаться, чмокала на прощанье спящего сына. Получив благословение дяди, напыщенного и важного в такие моменты, как самый настоящий владыка речных глубин, она уезжала куда-то на большой лодке с высоко задранным носом и трескучим мотором, стараясь оглядываться как можно реже, и то и дело придерживая непослушную чёлку тонкой рукой.

Право человека

Подняться наверх