Читать книгу Когда сверкнет зеленый луч - Алекс Кноллис - Страница 4

В четверг вечером в гостиной дома Ватерхаусов на Грин-стрит, Мейфэр, собралось пять человек. Том Ватерхаус сидел в кресле у окна, небрежно откинувшись на спинку кресла и постукивая пальцами левой руки по подлокотнику. В правой руке он держал свернутый в трубочку номер «Дейли Газетт», который то и дело пускал в ход, отгоняя мух.

В кресле напротив расположился Билли Лайтвелл. Он сидел, слегка ссутулившись, и выглядел еще более рассеянным и отрешенным, чем обычно.

Софа была предоставлена целиком в распоряжение дядюшки Тома. Бывший моряк Джеральд Гудмен оказался моложавым русоволосым человеком, довольно субтильным, даже хрупким с виду, и если бы не характерная походка, весьма трудно было бы распознать в нем моряка. Говорил он неторопливо и в целом очень мало, явно предпочитая слушать, что говорят другие. Несмотря на то, что Джеральду было уже слегка за сорок, а также несмотря на солидные пшеничного цвета усы, которые он то отращивал, то сбривал, во всем его облике было что-то неизбывно мальчишеское. Наверное, поэтому все обращались к нему без особых церемоний, называя его просто Джерри, что сам Джеральд принимал как должное.

Хотя Джеральд вот уже лет семь как оставил службу в английском торговом флоте, порвать с морем окончательно у него никогда не хватило бы духу. И тогда же большую часть своих сбережений он вложил в покупку небольшой шхуны, бывшей когда-то парусной яхтой. Джерри часто выходил на ней в море, обыкновенно с целью рыболовства, так как ко всему прочему это был заядлый рыболов. Но главным в жизни Джеральда в последнее время стало, как уже упоминалось выше, изобретение и конструирование различных приборов и механизмов. Нельзя сказать, что он снискал на этом поприще богатство и славу, – напротив, это его увлечение требовало всё новых и новых расходов, и любой другой на его месте давно бы всё бросил и занялся бы чем-нибудь другим, менее разорительным, но Джеральд не унывал и сдаваться не собирался. Увы! Хотя некоторые из его изобретений вполне сносно работали, а несколько удалось даже запатентовать, особым спросом у широкой публики они не пользовались.

Убежденный холостяк, человек молчаливый и замкнутый, внешне абсолютно неэмоциональный, Джеральд обладал при этом мягким и чувствительным сердцем, о чем как нельзя лучше свидетельствовала история с Тимоти.

Около семи лет назад Джеральд служил помощником капитана на торговом судне, носившем претенциозное название «Королева Запада». Судно совершало рейс из Саутгемптона в Кингстон, и после ужасной бури, разразившейся однажды ночью к северу от Азорских островов, эта небольшая скорлупка уцелела лишь благодаря какому-то чуду, – а быть может, в большей степени благодаря своей превосходной плавучести и крепкому рангоуту1. Как бы то ни было, с наступлением рассвета, когда волнение на море почти улеглось, и измученный экипаж вздохнул наконец с невыразимым облегчением, Джеральд не без удивления обнаружил, что «Королева Запада» вышла из этой жестокой схватки со стихией победительницей, не получив ни одного хоть сколько-нибудь серьезного повреждения.

Но, как вскоре выяснилось, другим повезло меньше. Спустя несколько часов слева по курсу показалась небольшая шлюпка с горсточкой людей на борту. Увидев «Королеву Запада», они просто обезумели от радости. Потерпевшим кораблекрушение была оказана необходимая помощь, а затем один из них, пожилой американец из штата Пенсильвания, рассказал о том, что случилось. Пассажирский пароход, на котором эти люди плыли из Нью-Йорка в Ливерпуль, в эту ужасную ночь сбился с курса и, очевидно, наскочил на подводную скалу. Впрочем, точно этого никто не сможет утверждать, но, во всяком случае, все ощутили страшной силы удар, после чего в днище судна образовалась пробоина. Матросы бросились к помпам и принялись выкачивать хлынувшую в трюм воду, но пробоина была слишком велика, и вскоре ни у кого из пассажиров уже не оставалось ни малейших сомнений, что судно идет ко дну. Все кинулись к спасательным шлюпкам, хотя волнение на море было такое, что всякому здравомыслящему человеку становилось ясно: всякий, кто высадится на шлюпки, обречет себя на такую же верную гибель, как и те, кто останется на борту парохода.

И верно, большинство из шлюпок перевернулись или были разбиты в щепы гораздо раньше, чем затонул сам пароход. Страшное то было зрелище: люди, в последней отчаянной попытке спастись хватающиеся за жалкие обломки, пока очередная огромная волна не накроет их с головой, и морские глубины не поглотят их уже навсегда.

Лишь одной шлюпке удалось уцелеть, и это казалось почти что чудом. Но еще большим чудом было то, что находившимся в ней счастливчикам удалось спасти в этом хаосе маленького пассажира одной из перевернувшихся шлюпок. Это был мальчик лет четырех; насмерть перепуганный и дрожащий, он схватился за какой-то обломок и держался так цепко, что его пальцы с трудом удалось разжать, – и то лишь тогда, когда буря совершенно прекратилась. Но и тогда он едва ли сознавал, что опасность миновала. Очутившись на борту «Королевы Запада» и немного придя в себя, мальчик смог сообщить, что зовут его Тимми, что родом он из Мидлтауна, штат Коннектикут, и что все его родные – родители, сестра и тетя, – находились на борту злополучного парохода. Они отправились в Англию, чтобы, по словам Тимоти, приобрести небольшой домик где-нибудь в сельской местности и поселиться там.

Мальчик то и дело спрашивал о своих родных, но ни у кого не хватало духу сказать ему страшную правду. Тимоти вскоре и сам обо всем догадался, – Джерри понял это, когда однажды случайно обнаружил, что мальчик горько плачет, лежа на баке2 и пряча лицо в бухте якорного каната. Джерри не умел разговаривать с детьми, и уж тем более не умел находить слова для утешения – да и в таких случаях любые слова бесполезны, – но ему каким-то непостижимым образом удалось найти подход к этому мальчику, смастерив несколько забавных игрушек и рассказывая очень интересные и захватывающие истории, так что уже через несколько дней Тимоти не только перестал плакать, но даже иногда улыбался такой немного грустной, меланхоличной улыбкой, какую не так уж часто можно увидеть на лице ребенка столь юного возраста.

К концу плавания Джеральд и Тимоти уже стали большими друзьями. Мальчик отличался сильной впечатлительностью и исключительно преданным характером. Он не отходил от Джерри ни на шаг, жадно ловя каждое его слово, и по всему было видно, что он очень боится потерять своего недавно обретенного друга. Джерри и сам привязался к этому странному, кроткому ребенку. Он не мог без содрогания подумать о том, что станется с Тимоти, когда его по прибытии в Саутгемптон отдадут в какой-нибудь приют (а такое развитие событий было вполне закономерно, поскольку никто из спасшихся пассажиров парохода не изъявлял желания усыновить мальчика). И Джеральд принял решение. У него имелись кое-какие сбережения, и он уже давно подумывал о том, чтобы оставить службу, купить небольшой домик в одном из приморских городков где-нибудь на южном побережье Англии, обосноваться там и всерьез заняться изобретательством. А теперь у него была веская причина претворить свой план в жизнь немедленно.

Итак, семь лет назад Джерри приобрел домик в Борнмуте и поселился в нем вместе с Тимоти. Время от времени он наезжал в Лондон навестить свою сестру (в те редкие периоды, когда она и ее муж бывали дома) и двух ее детей, Тома и Бетти. А с недавних пор, когда Джерри снял небольшую квартирку в Лондоне, на Олбэни-стрит, эти визиты стали куда как более частыми.

Тимоти, как правило, приезжал вместе с Джерри. И сегодня он тоже был здесь, сидел, скромно примостившись на краешке стула. При первом же взгляде на него становилось ясно, что это натура мечтательная и романтическая. У Тимоти были большие выразительные серые глаза, смотревшие на мир с тем смешанным выражением удивления и восторга, которое так часто можно встретить у поэтических натур. И действительно, Тимоти вот уже три года тайком писал стихи, и лишь недавно к великому своему удивлению обнаружил, что это его тайное времяпрепровождение ни для кого не является секретом. Впрочем, сказать по совести, Тимоти это не слишком огорчило.

С Бетти у Тимоти сложились настоящие, крепкие дружеские отношения. Бетти умела придумывать увлекательные игры, насыщенные разнообразнейшими приключениями. «О каждой из этих игр можно написать целую книгу, честное слово», – с восхищением говорил Тимоти. Однажды она задумала построить корабль, «чтобы он был совсем как настоящий, с мачтами, парусами и такелажем». К этой работе подключили Джерри; когда корабль был построен, он занял почти половину детской, но что это был за корабль! Настоящее произведение искусства! На этом корабле Бетти, Тимоти и команда, состоящая из тряпичных зверюшек (те взрослые, которые ничего не понимали в Бетти, постоянно дарили ей красивых фарфоровых куколок, которые, по словам вышеупомянутой юной особы, «годились разве на то, чтобы в качестве украшения пылиться на каминной полке», – ну, а Джерри, прекрасно осведомленный о вкусах своей племянницы, дарил ей только тряпичных зверей) объехали вокруг света, побывали в Австралии и Океании, в Южной Америке и в Северной, в Африке и в Азии, и везде переживали самые невероятные приключения: исследовали тайны древних цивилизаций, попадали в плен к индейцам, встречали диковинных, неизвестных науке животных, бродили по улицам старых городов, пропитанными экзотическими ароматами Востока, любуясь сооружениями самой необычной и причудливой архитектуры, и даже, бывало, изучали подводный мир и повадки тех опасных тварей, что его населяют.

Бетти была неистощима на выдумки. Будучи натурой совсем иного склада, Тимоти не уставал восхищаться энергией и смелостью своей кузины. Бетти же, постоянно трунившая над робостью и нерешительностью Тимоти, тем не менее признавала, что лучшего товарища для ее игр нечего и желать. И дружба их с годами только крепла, оставаясь при этом именно дружбой, без какого-либо намека на нечто так называемое «романтическое».

Что же, теперь, когда все главные действующие лица данного повествования должным образом представлены и вкратце рассказана вся их предыстория, ничто не мешает перейти к тому вопросу, который занимал в то время все мысли Тома Ватерхауса… и, думается мне, не только его одного.