Читать книгу Тёмный мёд. Сборник произведений - Алекс Равенсо - Страница 10

– Главное – ты оттолкнись хорошо, – вкрадчиво поучал Васкес. – Правой ногой, понимаешь, Серхио. Толчок, выдох и пошел.

Понимаю, думал он. Еще как понимаю, только это не вам, а мне выдыхать и… и пошел, чтоб тебе.

Камешки под ногой предательски хрустели, изредка крайние из них срывались вниз, в далекую и от того страшную синеву. Теплый бриз ласкал щеки и трепал короткую стрижку Сергея, чайки издевательски орали, словно смеясь над его нерешительностью.

– Готов? – спросил Васкес.

– Нет, твою мать. Не готов, к такому нельзя быть готовым, – голос Сергея слегка дрожал.

– Ну, как будешь готов – дашь знать. – Васкес словно обиделся на ответ Сергея. – А я пойду с Рамиресом постою. Он сказал, хорошую штучку придержит, десять лет выдержки. Специально для такого случая. А ты стой, наслаждайся закатом, Серхио. Закат хорош.

Закат был великолепен. Багрово-красное марево медленно опускалось в тучи, сгущающиеся на горизонте, в мелькающие то и дело всполохи далеких и пока неслышимых первых признаков бури. Ветер усиливался, толкал Сергея в спину, словно принуждая сделать то, против чего противились инстинкты, мягко толкал, нежно, но уверенно. Нежный вечерний бриз, который тоже против меня, подумал Сергей. Весь мир такой.

Он обернулся и посмотрел в сторону машины. Васкес курил, что-то вполголоса рассказывал Рамиресу, сидящему в машине, изредка улыбаясь и бросая быстрые взгляды в сторону Сергея. Потом сделал паузу и добавил пару слов. Рамирес расхохотался и чуть не упал с водительского сидения наружу. Потом махнул рукой и крикнул:

– Эй, поллито! (pollito – исп. цыпленок. Здесь и далее прим. автора.) Я же говорил, что не полетишь!

На этот раз рассмеялся Васкес. Сдержано, спокойно и даже почти не обидно.

– Пошел ты, – буркнул под нос Сергей.

– Поехали домой, – продолжал Рамирес. – Буря скоро будет, а дома хорошо, тепло, выпьем, жена приготовит энчиладас, будет весело!

А тебе не весело сейчас, морда мексиканская, думал Сергей. Скучно ему. Ржет надо мной, вон, и Васкес ржет, и скучно им, видите ли. Он понимал, что чем дольше стоит, тем страшнее становится, тем тяжелее будет сделать этот шаг, эмпухе (empuje – исп. толчок) в пустоту, после которого, как говорил Васкес, становишься другим человеком, рождаешься заново, и жизнь становится более яркой и красочной.

Чего ж там кричат—то в такие моменты, думал он. Банзай – не то, джеронимовообще дерьмо какое-то. Но ведь кричат что-то, нельзя не кричать, не удержишь в себе все это так просто. Как он говорил? Толчок и выдох? Так чего же я стою в таком случае, почему не решаюсь, раз так просто? Шаг, и все. Или зассал, цыпленок? Ну? Ррраз, два…

Он зажмурился, напрягся, словно пружина, потом открыл глаза, оттолкнулся правой от края, как учил Васкес и пошел в синеву.

– Ебааа….

Вот что кричат в таких случаях, подумал он, а потом по пяткам ударило неожиданно твердое море и его закружило в синем водовороте соленой воды и пузырьков воздуха. Сергей открыл глаза и глянул вниз, в глубину. Темень и холод, подумал он, вот прямо как после смерти. Темень и холод, и они манят к себе, зовут и притягивают. Тело какое-то время еще погружалось, потом море стало выталкивать его на поверхность, в пока еще теплое солнце, он взмахнул несколько раз руками, словно помогая морю, взлетел над водой на полметра и заорал во всю глотку. Адреналин кипел в крови, его всего трясло и хотелось петь что-то сумасшедшее, даже не петь, а просто орать какую-то чушь, все равно о чем, лишь бы дать выход всему, что его переполняло. Море пенилось вокруг, поднимало на волнах и потом бросало вниз, будто в пропасть, и сердце снова сжималось на какие-то мгновения, словно не веря, что все закончилось хорошо. Сергей тряхнул головой, шумно выдохнул и поплыл в море тяжелыми, длинными взмахами.

Потом его подобрал катер, который заказал Васкес утром, долго вез к причалу и всю дорогу его не оставляла дрожь то ли от адреналина, то ли от прохладногоморя – Сергей ни в чем не был уверен в тот момент и не взялся бы судить о причинах этой дрожи. Он понимал одно – Васкес был прав и теперь действительно все по-другому. Абсолютно все.