Читать книгу 168 часов. Гиперпанк - Алекс Викберг - Страница 11

От удара о землю крылья гиганта пропаганды отвалились под тяжестью моторов Авиапрома. Искры, неизбежные в подобных обстоятельствах, мгновенно воспламенили пары керосина в пустых баках. Горячее дыхание умирающего корабля свернуло ресницы в хрупкие колечки. Ленар, схватив Фиму под мышку, выждал, когда закончиться бетонная полоса, и прыгнул в стремительно надвигающуюся траву. Ударившись о землю, вскрикнул от пронзительной боли и потерял сознание. Очнулся оттого, что упорно полз от пылающих обломков в сторону полосатого колдуна. Серафима заботливо убрала крепкий стебель высохшей полыни, в который упёрся лбом маэстро.

– Как наши успехи? – подал голос жизни, перевернувшись со стоном на спину.

– Власти городового выделили, чтобы вас доставить в госпиталь.

– Здоровый?

– Вполне, шкаф!

– А что с пилотом?

– Не знаю, но вот ридикюль его барышня успела вырвать в последний момент.

– Ага, значит, опять без фантиков-билетиков.

– Не совсем. На Париж хватит.

Серафима показала туго набитый планшет. Она не стала рассказывать, как отняла его у доверчивой Жу-Жу, предложивший обмен. Ей до чёртиков надоело таскать тяжёлый ридикюль с пачками ассигнаций. Вполне здраво придумала разделить деньги, и вот как в воду смотрела: настырная Жу-Жу подкараулила в коридоре, когда маэстро, словно обезумевший медведь, тащил Серафиму к выходу.

Ленар перевёл взгляд на блюстителя порядка, ничего не понимавшего из диалога на тарабарском языке, и строго спросил:

– Господин полицейский, у вас дети есть?

Благодаря куртке с шевронами городовой принял раненного за пилота РСДРП.

– Обопритесь на меня, товарищ Левоневский. Сей минут найдём транспорт и мигом в госпиталь.

– Идёмте. – Ленар обнял крепкую шею, похожую на ствол дерева, и согнул ногу, из которой торчал белый осколок. – Так, говорите, дети есть?

Богатырь в мундире взял под рёбра так, что маэстро издал качественный стон.

– Конечно. Как без них.

– Отлично, значит умеете носить раненых лётчиков, – с серьёзным лицом похвалила Серафима, успевшая привыкнуть к самоиронии Ленара.

Истолковав слова актрисы в буквальном смысле, полицейский вовсе подхватил маэстро на руки и побежал к автомобилю. Добровольцы помогли погрузить знаменитую личность в пассажирский «Дукс», который помчался, непрерывно сигналя, прочь от растерзанного Ходынского поля.

Часы работали против недельного тура в Париж. Требовалось срочно бежать из города: во-первых, чтобы успеть к сроку, во-вторых, совсем не хотелось садиться в местную тюрьму за убийство и грабёж. Чтобы избавиться от полицейского, ставшего невероятно заботливым, маэстро у дверей госпиталя выделил ассигнацию в пять рублей на таксомотор, потребовав отдать лично в руки начальнику сыска документ международного значения. Благо в планшете, кроме денег, обнаружился конверт на немецком языке. Хозяйственная Серафима упрекнула:

– Он и так доложил бы по телефону.

– Эх, Фимочка, смотрите, что в городе твориться – Вавилон, доберётся нескоро. Позвони из госпиталя, и комплект сиделок в форме обеспечен. На таких рельсах любой скорость потеряет. – Ленар оглядел больничный покой с выбеленными извёсткой стенами и потолком. – Где выход из богадельни?

– У вас нога сломана, – напомнила Серафима, вовсе не понимавшая, каким образом можно ходить с подобной травмой.

– Да?! То-то понять не могу, зачем гипсовую повязку доктор сочинил. Купите морфию в аптеке.

– Вы скала!

– Хо, теперь можно смело выбросить наркотики. Чаще говорите подобные штуки, и тогда на Монмартре закормлю круассанами в шоколаде.

– Случайно, не морфинист? Какой Монмартр? Мы вроде в Берлин летели?

– Какая разница, когда везде Европа? Что за вопросы? Рядом с вами любая химия теряет градус. Самолёты отбрасывают крылья за ненадобностью! Тут или морфий, или тюрьма. Ловите такси и стойте у ворот. Времени решительно нет. Забыли гонца с письмом счастья? Заметив на лице актрисы сомнение, поторопил: – Бегите уже. Я здесь сам управлюсь.

Стиснув зубы от боли, маэстро запрыгал на одной ноге из палаты. В коридоре от стола поднялась монументального телосложения дежурная сестра.

– Больной, вы куда?

– М-м, – промычал маэстро, показывая на причинное место

– А «утка» на что? – Женщина в белом халате протянула эмалированное чудовище со стальным хоботом. Ленар крепко зажмурился и энергично замотал головой, отказываясь от настойчиво предлагаемой «утки». Сестра с жалостью посмотрела на бестолкового больного. Маэстро начал объясняться на интеркоме:

– Мне в Париж надо. Чем скорее, тем лучше. Париж, Франция, хорошо?

– Француз, что ли? Ни бельмеса не понимаю, что лопочешь. Тебя в «Кащенко» надо вести, в психиатрическую. У тебя сотрясение вот и бормочешь не по-нашему. – Бдительная сестра недовольно убрала «утку» под стол. Ленару ничего не оставалось, как провести сеанс мгновенного гипноза, чтобы достучаться до разума бдительного медработника. После магических пассов глаза женщины, потеряв стальной блеск, приобрели осмысленное выражение. Тогда маэстро по-свойски спросил:

– Ой, разрешите по старинке. Дайте координаты ватерклозета сбитому лётчику? – Виновато улыбнулся, превозмогая аварийные сигналы из перебитых нервных окончаний в голени: – Кстати, знаете, только благодаря вам, мне удалось подняться с койки?

– Это почему?

– Захотелось услышать доброе слово. Я сразу понял: у вас отзывчивое сердце.

– Сами дойдёте? – спросила женщина внезапно потеплевшим голосом.

– Просьба – вколите обезболивающее, иначе я прям здесь обдуюсь от счастья.

– Подождите, сейчас что-нибудь найду в процедурной.

– Терплю, – скорчил благодарное лицо маэстро.

Как только дежурная сестра исчезла за стеклянной дверью, затопал к выходу, бросая на пол крошки свежего гипса. У ворот стояла Фима рядом с французским кабриолетом Darracq из Товарищества Автомобильного Передвижения.

– Купила?

– Держите. – Фима протянула бикс со стеклянным шприцем, уже наполненный морфием.

Заметив удивлённый взгляд водителя, маэстро объяснил:

– Уезжаю в Париж. Стыдно до слёз. Начинаю осваивать ностальгию иммигранта.

Фима перевела на свой манер:

– Иностранец, они все с приветом. Нога у него сломана. Страдает… На Александровский, пожалуйста.

Кто-нибудь может объяснить, зачем надо сигналить на скорости 40 километров? Ну если не видеть спидометра! Ленар, например, не знал совсем. После укола морфием боль отступила, действительность приобрела милые черты наркотического безразличия к самоценности жизни. Дорога превратилась в бесконечную узкоколейку от Военного госпиталя в Европу с длинными гудками нервного машиниста. Подъехали к зданию с картушами на фасаде. Маэстро в качестве живого трупа упал на скамью рядом с железнодорожными кассами. Действие морфия в организме с ускоренным метаболизмом быстро потеряло целебные молекулы. Чтобы отвлечься, маэстро спросил:

– Фимочка, это уже Париж?

– Что вы, товарищ Ленар, – Москва. Я узнала: билеты есть только до Бреста.

– И что варианты?

– Ну там пересядем и вперёд на берега Сены.

– Ага, в карету с решётками на окнах.

– Это почему?

– Ждать будут, двести пуль в затылок. Левоневский наверняка уже поёт кенаром о музеях Берлина. Сыску останется сложить все билеты, чтобы поднять полицию Бреста. Смотрите на карту, – он показал на схему, повешенную рядом с кассами, на которой железная дорога из России в Европу шла через Брест.

– А зачем мы тогда сюда приехали? – вполне логично спросила Серафима, забыв свой маршрут.

– Если бы я знал! Но теперь и к лучшему – отпилим хвост. Звоните в похоронное бюро, помирать буду, всё, сил нет ни разу.

– Вы меня пугаете. Это нервная горячка. Надо связаться с центром.

– Чтобы навести на боевых товарищей жандармов? Нет, сейчас едем в Азию, там никому в голову не придёт искать столичную приму. Вызывайте катафалк и купите шляпку скорби с чёрной вуалью, – Ленар отлично понимал, что шофёра такси уж точно допросят, но вот дальше московским сыщикам придётся с лупой изучать маршрут катафалка по улицам Москвы.

Прибыл транспорт печали, украшенный скорбящей нимфой над стеклянным постаментом. Небритый водитель в чёрной ливрее поинтересовался у Фимы, раскатистым басом:

– Где покойник?

– Вот его надо доставить багажом в Казань, – Серафима подвела к лётчику дальней авиации, страдальчески закатившего глаза, как на последнем причастии. Гробовщик невозмутимо достал складной деревянный метр и обмерил габариты покойника, бесцеремонно разложив на сиденье. Когда Ленар застонал от боли, недовольно прикрыл источник скандального звука ладонью, пахнущей курительным табаком. От крепкого турецкого духа нежные бронхи Ленара разразились приступом кашля.

– Подходяще, – заключил гробовщик, убирая метр в карман. – За эксклюзив двойной тариф, – потребовал, со значением прочистив ноздри трубным звуком валторны на ближайшую клумбу.

– А в чём эксклюзив? – попробовала торговаться Фима.

– Так он же суетный. Вона, как трясётся. А я к смирным покойникам привык. Вишь, нога не сгинается. И распрямить нельзя – кричит зараза. Как его в гроб-то укладывать? Может тюкнуть по черепу киянкой? У меня есть. И вам спокойнее: доедет до самой Казани в лучшем виде без трепыханий.

– Идея хорошая, – вежливо согласилась Фима, чтобы поддержать обстоятельный разговор специалиста. – Может, у вас попросторней тара есть?

– Стандарт не устраивает? – Гробовщик снял цилиндр и почесал затылок грязной пятернёй: – Могу, конечно, съездить за другим, но это время, плюс ещё два тарифа. Нет, три: высокий гроб будет дороже. На нём материала больше.

Догадавшись, о чём речь, Ленар дёрнул Фиму за рукав.

– Соглашайтесь уже, я приспособлюсь на боку. Нельзя медлить.

Гробовщик уставился на «покойника» и заметил:

– Он ещё и балакает не по-нашему. Я говорю суетный. Три тарифа или уезжаю прям щас!

– Поможете определить в багажный вагон, и по рукам. Половину сейчас, остальное на месте, – согласилась Фима, устав от мелочного торга.

– Киянку принести? – решил продавить свою идею гробовщик.

– Нет, я ему морфий вколю и огурцом поедет в Казань, – успокоила Фима, поднимая крышку гроба, в который с чертыханиями залез «покойник» на виду любопытной вокзальной публики.

– Ого, как у вас благородных! Всё с форсом, с химией. Боитесь, что покойничек сбежит? Хе, хе, – пошутил водитель, обрадованный удачным торгом.

– Вот именно что боюсь. Вдруг и взаправду сбежит.

– Дело ваше, – пробасил гробовщик, открывая клапан. Локомобиль для начала тронулся назад, потом передумав, устремился в сторону Каланчёвской площади, оглашая улицы траурной музыкой Шопена из рупорных динамиков по сторонам машины.

– Это обязательно? – крикнула Фима между ударами барабана.

– Входит в прейскурант. По высочайшему указу должны услаждать горожан во время траурных процессий, – не оборачиваясь, ответил водитель, густым басом.

– А-а, ничего. Трогательно. Есть драматичная нотка, – согласилась Фима, не желая нарушать обычный манер печального ритуала из соображений конспирации.