Читать книгу 168 часов. Гиперпанк - Алекс Викберг - Страница 8

Неудобно мешать знаменитому перелёту, но что поделаешь, иногда судьба оборачивается совсем в другой профиль, особенно когда речь идёт о жизни и смерти. Для Ленара – это страх остаться на Земле дольше чем планировал. Но, несмотря на издержки, маэстро с удовольствием дышал полной грудью! Сумрачный воздух одиночества начал вспыхивать электрическими искрами, тормоша уставшее от жизни сердце яркими зигзагами.

Совсем неожиданное открытие, когда вдруг понимаешь, что боишься до ненависти получить кулаком в солнечное сплетение, разбить с хрустом драгоценный нос, наконец, бесславной смерти на чужой земле. Нельзя заранее знать, насколько серьёзно тебя искалечат. Возможности организма у арнов тоже имели пределы. Например, рука или нога ещё могли отрасти в несколько месяцев, а что касается головы, так кому она нужна без личности? Так, новое хранилище, вообще неизвестный индивид. И сколько не рассказывай предыдущие жизни, в результате получиться абсолютно другой человек. Впрочем, головы не отрастали, а вот, например, без ноги придётся ходить несколько месяцев на железном протезе, что само по себе занятие не из приятных.

«Странный вывод – счастье жизни, это когда боишься? – подумал маэстро, представив в какой фарш мог превратиться, упади „Максим Горький“ из стратосферы на землю. – Говорят, смелость – это бурление химических реакций в организме, а борьба за выживание, тогда что? И для каких полей такая дорога? Например, зачем испортил коммунисту геройское пилотирование в обществе курносой дамы? Кстати, а что думает пламенный ангел о нравственных устоях Зигмунда?»

– Фима, озвучьте, пожалуйста, ваше мнение насчёт участия криминальных персон в историческом перелёте Ростов – Берлин?

– Зигмунд негодяй. Его надо ликвидировать, когда прилетим в Германию, – неожиданно предложила актриса. – Пусть архангелам рассказывает про долги!

– Новая история. Позвольте узнать, мы свои жизни спасаем, или у нас уже совсем другая карма образовалась? Месть пернатым моралистам!

– Я всё придумала – когда приземлимся, всажу пулю между глаз, прямо в лоб.

– Да уж, политическая платформа у вас мрачновата, вы не находите? За что героя решили уничтожить? Пусть себе машет крыльями во славу партии, аки сокол. Кстати, куда денете свидетеля, красавицу Жу-Жу?

– Жалко дамочку, но это сопутствующие жертвы. Здесь всё просто – тоже застрелю, чтобы не мучилась.

– А партийная дисциплина где? Самодеятельностью решили заняться! Когда увидел вашу красную машину, сразу подумал, что буржуазная жидкость уже забралась в кровь вместе с заграничным конфитюром!

– Что за конфитюр такой?

– Вот не знаете, а едите ложками. Как результат – революционная горячка!

– Но ведь он идейный враг, – без прежнего запала возразила Серафима.

– И в чём его враждебность, скажите на милость!

– А кто хотел из меня проститутку сделать? Почему я должна за чужие долги телом расплачиваться?

– Экая вы идейная. Пойдёмте знакомиться с альтернативной платформой. Вдруг там обнаружатся бездна здравомыслия и паюсная икра в банке. – Ленар вернулся в кабину пилота мимо отсека с жужжащими дисками. У него создалось ощущение, что находиться на космическом лайнере, а не в самолёте с ревущими авиамоторами по 900 лошадиных сил каждый.

– А что это у вас там так замечательно фырчит в районе библиотеки? – спросил Зигмунда.

– Ртутные турбины Шаубергера. Без них аппарат вряд ли бы смог подняться в стратосферу.

– Да-с, совсем отстал от прогресса. С гравитацией справились! Вот чего и не подумаешь сразу. А кто обслуживает чудо инженерной мысли?

– Механики.

– И почему не пригласили на банкет? Верный шанс избавиться от незваных гостей, числом бы взяли.

– Была нужда! Нет уж, извините. Мне такой славы не надо. Ещё не хватало, чтобы Левоневского спасли механики. Шутите! Полагаю, мы здесь сами разберёмся, без профсоюзов?

– Да вы педант! Гори всё синим пламенем, а спирт не трогать!

– Без правил люди превратятся в толпу со стадным инстинктом, в которой могут выжить только бандиты вроде вас.

– Эк вы меня приложили! Серафима, ваша правда, надо смотреть за товарищем. Ещё придумает из нас лангустов сделать!

– Лангустов? Много чести для разбойников, – пыхнул папиросой Левоневский, услышав знакомое слово.

– Только без эстетства. Чем вам лангусты не угодили?

– Ракообразные, а это не про вас. Вы пятиться не станете. Скорее зарежете, – скривив уголок рта, констатировал Зигмунд.

– Да, действительно, здесь вы правы. Не про нас, – нехотя согласился Ленар.

– Фимочка, женская интуиция взяла верх над мужской логикой. Есть подозрение, что вы правы. Опасен своим уставом наш моралист.

Личность Зигмунда начала беспокоить маэстро. Одно дело революционный порыв борца за счастье народа, и совсем своя песня, когда любовь к букве закона начинает сушить сердце. Такой субъект и на дыбе повиснет с прокурорским выражением лица. У него вместо бумажных корабликов суровое детство в голове. Он не знает, отчего образовывалась в организме язва желудка или ещё какой имущественный дефект, но уверен до выгнутых от пота стелек, что все беды в мире производят идиоты. Моралисту невдомёк, что причина его любви к ритуалам в её отсутствии, этой самой любви. Товарищ убеждён, что по-другому и быть-то не может. Ведь он страдал, в то время как сверстники пускали ненавистные тетрадные листки в осенние лужи.

«Да-с, с таким фундуком Париж легко превратиться в светлую мечту, можно не сомневаться ни разу!» – пришёл к заключению Ленар, разглядывая хорошо выстриженный затылок Зигмунда. Вдруг на лобовое стекло легла тень истребителя, перечеркнувшая ультрамарин стратосферы. Крохотный Nieport, оставляя инверсивный след от реактивного двигателя, начал заходить на боевой курс, намереваясь атаковать громаду «Максима Горького».

– Товарищ Зигмунд, просветите гостей – успели радировать в центр?

– По уставу обязан доложить.

– Славе Икара позавидовали?

Истребитель выпустил длинную очередь из пулемёта «ШКАС» и пошёл на новый круг. Левоневский, перекинув дымящую папиросу на другой конец узких губ, взялся разглядывать в бинокль аппарат нападавшего.

– Не понимаю, почему стреляет?

– А вы думали, что мы ей живыми нужны?

– Кому ей?

– Безутешной вдове!

– Я радировал только диспетчеру. – Зигмунд в раздражении выплюнул недокуренную папиросу в боковой иллюминатор.

– Ага, внешность героя, как правило, говорит о высоком уровне интеллекта, ваш бьёт все рекорды. Забыли, что семейство фабриканта не из бедных? А-а, это решили, что партбилет защитит от вендетты. Поздравляю! Защитил! Вас оценили и взвесили: для Морозовой пустое место, ноль в воздушном пространстве России.

Зашедший в хвост биплан опять разразился градом пуль. Понимая, что не сможет причинить существенный ущерб небесному голиафу, истребитель сосредоточил огонь на бензобаках. Когда израсходовав боезапас, крохотный Nieport растворился в облаках, стрелка манометра быстро уткнулась в красную полоску, отсчитывая «Максиму Горькому» последние минуты в воздухе. Механики кинулись затыкать сырой резиной многочисленные пробоины. Небольшой запас быстро иссяк. Насосы рывками кидали остатки топлива в карбюраторы, отчего двигатели начали громко фыркать винтами.

«При таком пожаре никакого здоровья не хватит. Сгорю, как бенгальский огонь, под ёлкой» – подумал Ленар. Умирать, не побывав в Париже, ему совсем не хотелось, поэтому разрезав стилетом штаны на куски, кинуться помогать. Механики пришли в возбуждение, увидев, как быстро лечат раненный метал необычная ткань. Под воздействием углеводорода молекулярная решётка намертво запаяла отверстия, укротив холодные струи бензина. Все с благодарностью уставились на маэстро в чёрных боксёрских трусах с надписью: «НИКОГДА НЕ СДАВАЙСЯ», напечатанной белым шрифтом спереди и сзади. Осознав, что смерть отступила, экипаж рассмеялся. Серафима упрекнула:

– Товарищи, человек самое драгоценное отдал, а вы смеётесь!

– Просим прощения. От полноты чувств, – начали оправдываться механики, впервые видевшие подобные лозунги на нижнем белье.

Моторы тем не менее продолжали по очереди чихать от неустойчивой работы бензонасосов, хватающих вместе с остатками топлива разряженный воздух.

– Идёмте к товарищу Левоневскому, – вытирая слёзы, крикнул старший механик, привыкший командовать в грохоте моторного отсека.

«Максим Горький» летел под управлением железного автопилота, моргающего разноцветными огоньками. Левоневский изволил кушать кофе, невозмутимо пыхая в потолок папиросой «Сокол Сталина».

– Справились? Молодцы! Обязательно расскажу архангелам, как только встанет турбина, а встанет она… – лётчик посмотрел на командирский хронометр с зелёными стрелками, – через пять минут.

– Товарищ Левоневский, вы же коммунист? – упрекнул маэстро.

– Зато архангелы беспартийные. Отличные боксёры! Девиз страдает патетикой, но в общем поддерживаю. Кофе?

– Зигмунд, у нас есть парашюты – спасёмся!

– В стратосфере? Шутите? Они не раскроются в разряженном воздухе.

– Так, для турбины что нужно?

– Ртуть, а где её сейчас найти?

– Могу выручить.

– После трюка с баками готов поверить в чудо.

– В обмен на кожаные штаны.

– Командир, надо премировать находчивого товарища, – поддержал стармех, уверенный в изобретательности Ленара.

– Это чёрт знает что такое. И в каком виде я встречусь с архангелами?

– Геройском, однозначно! В рваной спецовке борца со стихией. У меня в каюте валяется, – пообещал маэстро.

Левоневский потянулся к пустой кобуре, но был остановлен механиком:

– Вам новые выдадут, а товарищ… Вас как звать? – спросил маэстро.

– Ленар Тринадцатый.

– Товарищу Ленару негоже так сверкать рядом с Андреевой, – громко обосновал мнение экипажа стармех, показывая на шёлковые трусы с девизом: «НИКОГДА НЕ СДАВАЙСЯ», гордо реявшие над оранжевыми ботинками.

– Можно ещё куртку для комплекта. А вам сюртук и фуражка. Держите от чистой души. Кокарду поменяете и хоть завтра в «Звёздный флот», – обнаглел Ленар.

– Какой такой «Звёздный флот»? – нахмурившись, переспросил лётчик.

– Ой, извините, заболтался от нервов. Это фигурально. «Звёздный» – значит лучший.

Левоневский с интересом пощупал необычную ткань, спасшую самолёт от катастрофы. Его удивил преступник. Понятно, что хотел скрыться в Берлине от российской полиции. Это как раз объяснимо. Но геройство не укладывалось в характеристику. Такие люди в представлении коммуниста не могли бескорыстно спасать чужие жизни. Нет, конечно, Ленар прежде всего думал о себе, но заранее сшить особенную одежду? Как, каким способом он вычислил истребитель Морозовых? Эти факты выглядели крайне странно. Не может обычный человек обладать столь пронзительным умом. «А вдруг всё подстроено врагами партии, или ещё хуже – кайзером Германии! Вдруг ему донесли о ящиках с тротилом. Тогда зачем этот Ленар рискует не только своей жизнью, но и жизнью Андреевой? Или не желает брать в сердце, что порядочный человек не должен прикрываться женщиной! Однако редкий проходимец этот Ленар!» – заключил Зигмунд.

– И откуда возьмётся ртуть?

– Из библиотеки. Я там целую бочку оставил.

Стармех довольно крякнув, умчался заправлять турбину Шауберга.

– Так вы знали?

– Вот ещё, но предполагал! В Бирме такие скачки напряжения, что не поверите. Привык, понимаете ли, страховаться. Чёрная смерть, если сдохнет реактор, – вдохновенно соврал маэстро, довольный, что реквизит пригодился.

– Генератор, – поправил Зигмунд, протягивая штаны и куртку.

– Точно, генератор! Фимочка, будьте любезны, принесите спецовку нашему герою.

– Товарищ Ленар, вам так форма идёт, только планшета не хватает, – похвалила актриса новый образ маэстро.

– Извините, это уже перебор. Там документы, – остановил лётчик аппетиты террористов, застёгивая на магнитные пуговицы элегантный чёрный сюртук, мгновенно обнаруживший дворянское происхождение коммуниста.

– Полноте вам! И в мыслях не было, – успокоил маэстро. – Рулите смело. Я иду к моторам. Серафима, поторопитесь.

– Зигги, а мне ридикюль очень даже что и подойдёт, – неожиданно обнаружилась Жу-Жу, до сих пор прятавшаяся от авиакатастрофы в глубоком кресле под пледом из шерсти альпака. Преображение любовника вызвало женскую зависть. И самое первое что пришло в голову, это мысль, что всегда хотела иметь безумно дорогую английскую сумку с надписью Stephen Fry. Цвет «благородной» тафты идеально подходил к новому платью, которое выпросила у Зигги перед полётом в Берлин.

– И что дальше?

– Как что? Потребуй в обмен на планшет.

– Там документы.

– Вот ещё, какие такие документы? Тебя и так все знают. Я переложу к себе.

– Не смей. Могу заменить Житомир на Кёнигсберг.

– Слушай, как с тобой трудно, Левоневский, – упрекнула Жу-Жу. «Ну вот как она будет выглядеть на приёме в посольстве? Вот как? А если сам кайзер захочет встретиться со знаменитым лётчиком, а она будет с пошлой, мещанской сумочкой от „Зари Коммунизма“. Фи, фи, фи! Ой, какой замечательный ридикюль. Он божественен! Такое чудо. А что, под него можно будет попросить у Левоневского и новые туфельки, и манто из шиншиллы, да мало ли. Ведь нельзя хорошую вещь носить с чем попало. Нет определённо этой ощипанной Андреевой он больше не подходит. Морозова убила! Господи, это ведь надо! А ещё актриса, прима, и такие страсти. Наверное, это всё из любви к иностранцу. Сапрыкин он что, он пустое место. Всегда на вторых ролях. Конечно, ему было приятно играть в карты на Андрееву. Ещё бы! А здесь иностранец. Одни ботинки в пупырышках чего стоят, тоже модельные, опять же фуражка, – она взяла за козырёк, чтобы рассмотреть кокарду. – Странная штука. Платина, что ли? Ракета с надписью, звёзды. Ой, они алмазные! Теперь понятно, почему Андреева ухватилась за него – принц какой-нибудь или шейх. Тогда и вовсе ничего не теряет, если подарит эту сумочку, вот совсем ничего. Опять подцепила богача! А мне, как назло, всегда только полярные лётчики достаются», – она нежно погладила бритый затылок любовника, надела фуражку, поправила.

– Знаешь что, Левоневский, не снимай. Тебе очень идёт. Просто шикарная вещь! – поцеловала, и осторожно забрав планшет с крючка за спиной командира, упорхнула в направлении библиотеки.

Скушав последние литры бензина, восемь авиамоторов М-34ФРН, одновременно чихнув, замерли. Неподвижные винты со свистом начали резать плотный воздух острыми краями. Прямо по курсу вытянулись в линию бетонные плиты Ходынского аэродрома, разделённые на длинные прямоугольники настырной луговой травой и нежными ромашками. В самом начале лётной полосы хлопал тканью красно-белый колдун6, указывая направление ветра. Но сейчас оно, это самое направление, не имело ровным счётом никакого значения для пилота, решившего приземлиться. Воробьи, мирно чирикавшие рядом с ангарами, дружно смолкли. В наступившей тишине из-за облаков послышался нарастающий вой, за которым появилась огромная серебряная птица с алой надписью на широких крыльях: «Максим Горький».