Читать книгу Меч Господа нашего – 2. Арабская весна. Продолжение романа «Период распада» - Александр Афанасьев - Страница 5

Исмаилия, город у устья Суэцкого Канала – был ключом к Синайскому полустрову, которым когда то владел Израиль, но теперь им владел Египет. В этом городе был расположен штаб третьей полевой армии Египта, перевооруженной на самое современное оружие. В составе третьей полевой армии тоже были части специального назначения, в том числе элитная сто одиннадцатая бригада морской пехоты, бывший сто тридцатый батальон коммандос. Именно они – первыми форсировали Суэцкий канал в семьдесят втором и прорвали линию Бар-Лева. Относительная близость к Каиру, довольно значительное проникновение западного образа жизни благодаря туристическим центрам и туристам – все это должно было противодействовать проникновению радикального ислама, в том числе салафитского. Важно было понимать состояние дел в этой группе войск – потому что она непосредственно угрожала Израилю.

До Исмаилии Мустафа добрался на электричке. Электричка здесь была грязная, засранная, с выбитыми стеклами. Останавливалась она где попало, в вагонах везли баранов, а некоторые камикадзе ехали на крыше. Он попал на электричку днем – в час дневного намаза она остановилась прямо на путях (!!!) и ехавшие толпой вывалились из поезда, чтобы совершить намаз. Вся эта непредставимая дикость происходила в двадцать первом веке, в стране, которая пятьдесят лет назад готовилась делать атомную бомбу, приглашала бывших германских физиков, ракетостроителей, облетывала прототипы собственных реактивных истребителей. Сейчас прогресс здесь – шел полным ходом, но не вперед, а назад под вой с минаретов и причитания правоверных перед тем, как перерезать кому-нибудь глотку, барану или человеку, неважно.

Вокзал в Исмаилии был точно такой же – грязный, засранный. В отличие от вокзала в Каире – на этом были следы от пуль, но немного. Что здесь произошло – Мустафа не знал и не хотел знать. Он привычно закинул на плечо купленную в Каире грязную сумку – хоть с новенькой камерой с ремнем через плечо означало провоцировать насилие. Первый же таксист – оказался таким, с которым было о чем поговорить…

Потом Мустафа провалился.

Разведчик обычно проваливается по одной причине – неверно принятое решение. Можно искать себе сотню оправданий, но в итоге – всегда приходишь к одному и тому же: неверно принятое решение приводит в застенок Мухабаррата, на шариатский суд в качестве подсудимого, в руки разъяренной толпы. Мустафа просчитался – он не мог понять где, но просчитался. Разговаривая с таксистами – он невольно зарождал у них подозрения относительно себя и понимал, что в части случаев даже щедрый бакшиш их не заглушит. Но он надеялся на то, что бывшие, отставные офицеры пусть и патриоты своей страны – но той страны, которой они давали присягу и которой они были нужны. А не нынешнего Египта, погружающегося в трясину мракобесия как вол – в жидкую черную грязь низовий Нила. До определенного момента это срабатывало – но где-то он просчитался. Он мог предвидеть и это – но в данном случае он рассчитывал на удачу и на грубую, топорную работу местной контрразведки. До исламской революции местный Мухабаррат и так не отличался особой грациозностью – какие к чертям хитроумные комбинации, когда некоторые сотрудники и среднюю школу нормально не закончили, а в каждом городе существует тюрьма, где безнаказанно насилуют, бьют, пытают и держат столько, сколько нужно. А сейчас и вовсе – победившие исламисты расправились с ненавистными мухабарратчиками, на их место поставили своих, еще более тупых и неграмотных. В его понимании – если кто-то донесет – за ним должны были установить слежку, слежку грубую и неумелую – и это стало бы для него сигналом сворачивать удочки – тем более что он пошатался по городу и наел два места, где прекрасно можно стряхнуть хвост. Но получилось совсем по-другому: до самого последнего момента он и не подозревал, что его вот-вот арестуют. А когда понял – что-либо предпринимать было уже поздно.

Он договорился с очередным таксистом, у того был старенький глазастый Мерседес Е, наверное, купленный в Европе с пробегом тысяч в пятьсот и здесь прошедший ненамного меньше. Когда они вырулили со стоянки – Мустафа привычно оглянулся – за ними никто не поехал. У него было маленькое зеркальце, умещающееся в ладони, используя которое можно было незаметно проверять, не увязался ли кто за тобой. Но тут он не стал этого делать – потерял бдительность.

И тут же поплатился за это. На одной из улиц – они разговаривали с водителем – и тот вдруг замолчал, чуть притормозил и взглянул в боковое зеркало. В голове Мустафы зазвенел колокольчик тревоги – но было уже поздно. Небольшая легковая Тойота подрезала их, внедорожник Ниссан с тонированными стеклами притерся сзади – и вооруженные люди бросились к машине. Мустафа попытался избавиться от диктофона, центральный замок давал несколько секунд для этого. Но центральный замок каким-то образом оказался открыт – хотя все египетские таксисты закрывают его, чтобы пассажир не сбежал, не заплатив. Люди в масках вытащили его на тротуар и стали бить ногами. Потом – сковали руки наручниками, набросили на голову черный мешок и бросили в багажник внедорожника…

* * *

Варианта было два – либо похитители, либо местная контрразведка. Оказалось – второе.

Его привезли в местную тюрьму и бросили в камеру – омерзительную переполненную людьми, негде было не столько спать, сколько даже сидеть. Его приняли нормально, не избили – как выяснил Мустафа, здесь были обычные люди, которые нарушили тот или иной закон шариата и ждали за это наказания. Один побрился. Второй ел или пил харам. У третьего жену увидели без паранджи – в таких случаях арестовывали всегда мужчину. Товарищи по несчастью просветили его относительно того, что будет дальше – шариатский суд и наказание. Нормального суда не было, потому что судью убили, за то, за что сидели здесь они – наказание назначалось в виде какого-то количества ударов кнутом. В тюрьмы сейчас почти никого не сажали – заключенных надо было содержать и кормить. Что же касается Мустафы – он почему-то был уверен, что египетская Фемида не будет к нему особенно благосклонна. И не ошибся.

Часа через два после того, как его привезли сюда – в камере открылась дверь.

– Иди сюда! Сын свиньи, жидовский шпион!

Ворвавшиеся в камеру военные в красных беретах – Мухабаррат, силы безопасности – схватили иорданского журналиста, подозреваемого в шпионаже, потащили из камеры. Попытка пойти самому – была вознаграждена сильным ударом по голове, от которого помутилось зрение. Его подхватили под руки и потащили по коридору. Те, кто шел мимо по коридору – пользовались возможностью, чтобы ударить пленника.

Наконец, его втащили в какое-то помещение, бросили на стул. Пристегивать наручниками не стали. В помещении – было полно военных, вооруженных.

Стол. Три стула. Разбитое окно. Зеленый флаг с шахадой.

– Именем Аллаха!

Понятно, исламский трибунал. Или шариатский суд, как правильно.

Один из конвоиров ударил Мустафу.

– Говори: Именем Аллаха, свинья!

– Именем Аллаха! – повторил Мустафа.

В трибунале – места занимали судьи. Офицер с погонами полковника, какой-то солдат и бородатый, только без усов мулла. В комнате была духота, кондиционер был – но наверняка сломался, и починить было некому. Пахло несвежей пищей, потом, мочой…

Допрашивать принялся мулла.

– Ты правоверный? – спросил он подсудимого по-арабски.

– Ла иллахи Илла Ллаху Мухаммед расуль Аллах – сказал Мустафа.

– Как твое имя?

– Мустафа аль-Джихади.

– А имя твоего отца?

– Ибрагим.

Слова «Аль-Джихади» – не прошли мимо внимания муллы.

– Ты сказал, что твоя фамилия аль-Джихади. Что это значит?

– Это значит, что я участвовал в Джихаде Аллаха.

– Где?

Где… Первый раз – он участвовал в Джихаде Аллаха еще в восемьдесят седьмом, когда он и еще несколько израильтян – тайно проникли в Пакистан, чтобы вести разведку и оценить возможность победы моджахедов в Афганистане. А потом… было еще много чего.

– Первый раз я вышел на пути Аллаха в Пакистане. В четыреста шестом10…

Мулла подозрительно смотрел на него.

– Он лжет! – выкрикнул солдат, явно весьма польщенный тем, что ему, простому солдату досталось место в исламском трибунале.

Мулла поднял палец

– Нехорошо говорить про брата нашего, что он лжет до тех пор, пока не выслушаны свидетели. Согласно шариату, должны быть два свидетеля мужского пола, а если таковых нет, то допускаются свидетели женского пола или дети, но свидетельство двух женщин приравнивается к свидетельству одного мужчины. Давайте послушаем свидетелей перед тем, как выносить суждение по шариату о виновности нашего брата…

Первым свидетелем оказался тот самый таксист. Второго – он никогда не видел.

Посовещавшись на месте, рассмотрев доказательства в виде цифрового диктофона и видеокамеры – шариатский суд вынес решение: смертная казнь американскому и израильскому шпиону…

* * *

Из здания суда – его выволокли двое мухабарратчиков – это оказалась территория воинской части, тоже неприбранная и анархичная. Были видны шатающиеся солдаты, стоящая гражданская техника – машины и мотоциклы, мотороллеры. Свободные от службы солдаты собрались, чтобы поглазеть на американского и израильского шпиона – такое зрелище они видели впервые в жизни, кто-то смотрел с почти детским любопытством, кто-то – со звериной ненавистью. Один из солдат плюнул в него. Его провели к внедорожнику – старый Ниссан иранского производства, распространенный на Востоке – и втолкнули назад, в багажник. Потом – в машину сели еще несколько человек, он понял это по тому, как машина мягко качнулась на рессорах. Потом – заперхал загнанный, как дохлая лошадь, двигатель и они, хвала Аллаху, тронулись. Судя по звуку – за ними шел еще один грузовик, возможно пустой, возможно – с солдатами.

Мустафа начал готовиться к смерти.

Он прекрасно понимал, что рано или поздно умрет, он предполагал, что уже никогда не увидит Израиля. Он не надеялся продержаться столько, сколько продержался на самом деле – и был зол на себя, на то, что так дешево попался. Он работал в Пакистане, в саддамовском и постсаддамовском Ираке, в Турции, на русском Кавказе, в Ливии – и то, что он попался здесь, казалось ему дикой несправедливостью. Но есть то, как оно есть – и он понимал, что выпавшая ему смерть наверняка не худшая. Если только солдаты не станут над ним издеваться, а просто исполнят приговор. Для людей его профессии – пожелание быстрой смерти было добрым пожеланием.

Он был солдатом израильской армии, когда-то данным – давно – так давно, что он уже не считал себя израильтянином. Будучи не арабом по крови он уже давно считал себя арабом и никто не мог отличить его от араба. Он работал на Израиль и был одним из ценнейших активов МОССАДа – но при этом он искренне любил арабский народ, арабов. Это были лучшие друзья, когда ты становился их другом и опаснейшие враги, когда ты становился их врагом. Из раза в раз – они выбирали себе вождя, потому что подчинение вождю, сильнейшему было в их генах – вот только вождь раз за разом либо с самого начала оказывался подонком, либо становился таким со временем. Подлинным проклятьем была нефть: израильтяне не имели ничего, кусок просоленной пустыни и горы, вот и все что у них было вначале – поэтому, они вынуждены были всего добиваться тяжелым трудом. Арабы имели нефть, они продавали ее, получали деньги и могли ничего не делать, ничего не изобретать, не создавать, не открывать. Получалось так, что страны, где была нефть, утопали в мракобесии, просто от жиру бесились как Саудовская Аравия – причем таких же, как они арабов они ввозили на рабских правах и эксплуатировали без зазрения совести. А те, у кого нефти не были – завистливо смотрели на тех, у кого она была и пытались подражать им во всем – прежде всего в мракобесии. И те, кто обвязывался поясом шахида и шел, чтобы подорваться – даже не подозревали, что смерть их была угодна не Аллаху, а нефтяным шейхам, которым надо было поддерживать высокие цены на нефть и шантажировать Америку. Они знали это… многие, по крайней мере, в городах – догадывались, что не все так просто – ведь Интернет был доступен, и можно было узнавать самые разные мнения. Однако, они были слишком горды, чтобы признать ошибочность собственного пути, потому что это значило признать ошибочность пути, по которому шли их отцы, деды и прадеды. И они продолжали лить кровь на иссушенную солнцем землю, которая и так впитала, Аллах знает сколько крови.

А вот сейчас – она впитает и его кровь. Машина качнулась на рессорах и остановилась.

Захлопали дверцы. Потом – открылась пятая дверь – и его вытащили наружу, поставили на ноги. Потом – его отвели в сторону, и кто-то расстегнул наручники. За Нисаном – шел старый американский армейский трехосник, сейчас около него толпились солдаты, пополам в красных беретах Мухабаррата и в обычных, армейских. Они с любопытством смотрели на них.

Исполнителей приговора было двое, они стояли в нескольких шагах от него. Один – тот полковник, который заседал в шариатском суде, среднего роста, плотный, с короткой, аккуратно ухоженной бородкой. Второй – выше его на голову, майор с угрюмым, чернявым лицом. Одной рукой он держал русский автомат, второй – бросил ему короткую саперную лопатку.

– Копай, сын свиньи! – сказал полковник

– Как ты смеешь называть так меня, правоверного, участвовавшего в джихаде!? – Мустафа аль-Джихади решил играть роль до конца.

– Какой ты правоверный! Ты сионист и жидовский шпион. Копай, а то пристрелим тебя и бросим в пустыне на растерзание животным!

Стоявший рядом с полковником майор передернул затвор автомата.

Мустафа аль-Джихади принялся медленно копать неподатливую почту. Лопата за лопатой… каждая лопата означала еще несколько секунд жизни.

– А теперь слушай меня… – вдруг сказал полковник по-английски.

Мустафа аль-Джихади никак не отреагировал, он продолжал копать. Вероятность того, что его расстреляют сейчас – пятьдесят на пятьдесят. Могли и просто пугать, имитируя казнь. Так бывает…

– Можешь ничего не говорить, просто слушай и копай – продолжал полковник – я знаю, что ты израильский шпион, но мне на это наплевать. Я говорю с тобой от имени военных, которым не наплевать, что происходит с нашей многострадальной страной. Американцы предали нас, они продались с потрохами саудитам. Остались только вы…

Мустафа аль-Джихади продолжал копать.

– У нас остались кое-какие силы. Республиканская гвардия – там весь генеральский состав уже не наш, но в командовании осталось достаточно наших людей. Можешь проверить, как выберешься – меня зовут Исмаил Тури, полковник Исмаил Тури, девятая танковая дивизия. Я учился в Соединенных штатах Америки, сейчас занимаю должность начальника разведки дивизии. Моего предшественника – убили только за то, что он отказался присягнуть этим проклятым исламистам. И не только его самого – но и всю его семью. Меня тоже в любой момент могут расстрелять – только за то, что я плохой правоверный. Любой солдат, любой подчиненный может на меня донести, и меня будут судить шариатским судом. Я лучше передавлю всю эту мразь гусеницами танков, чем смирюсь с этим и дам себя зарезать как барана.

Аль-Джихади вспомнил – на вооружении девятой танковой дивизии были танки М1А2 Абрамс. Уступают последним моделям Меркавы – но оружие серьезное…

– Теперь слушай внимательно, что я тебе скажу, и передай своему командованию, как только выберешься. Наши люди, которые еще остались – скажут исламистам, что они согласны напасть на Израиль. Такое предложение было сделано… они думают, что мы погибнем в боях с вами, а Египет останется для них. Но это будет сделано только для того, чтобы скрыть приготовления к военному перевороту. Мы хотим огнем выжечь всю обосновавшуюся в Каире нечисть. В танковых войсках в ВВС исламистов мало, мы знаем про них и убьем, как только наступит день. И мы не будем воевать с израильской армией. У нас достаточно верных людей в армии – чтобы разобраться со всеми предателями и для через три – зачистить Каир.

Все это звучало достаточно дико и безумно. Но разве не было дикостью и безумием то, что происходило в последнее время по всему региону?

– Запомни мой номер телефона для связи – полковник дважды отчетливо продиктовал ряд цифр – звонить надо только с нашей территории и очень осторожно, звонок отследят. Один раз, потом надо будет придумать какой-то другой способ общаться. Нам нужно держать друг друга в курсе событий, чтобы мы не думали плохо про вас, а вы – про нас. Во второй или третьей декаде этого месяца мы планируем выступать. Ближайшая деревня в трех километрах на север. Доберешься до нее, дальше найдешь, как выбраться в Израиль. И помни – я не друг тебе, израильтянин, и никогда им не буду. Но мы жили сорок лет в мире – и я не вижу причин, почему бы не прожить в мире еще сорок лет. Нас предали все – и теперь злейший враг – будет лучше друга, который держит за спиной кинжал, чтобы вонзить его в тебя, как только ты отвернешься. А теперь – давай сюда лопату, сын свиньи и шакала!

Последние слова – полковник выкрикнул. Мустафа аль-Джихади бросил ему лопату – а стоявший рядом майор вскинул автомат и выстрелил Аль-Джихади в голову. Последнее, что он почувствовал – как полковник пинком сбросил его тело в выкопанную им же самим неглубокую могилу…

* * *

Первым ощущение Мустафы аль-Джихади была боль. Боль тупая, сильная, она начиналась где-то слева, над ухом, потом распространялась на всю голову. Ломило виски.

Потом – ему вдруг в голову пришла мысль, что если ему больно, значит, он жив до сих пор.

Что с ним? Где он?

Мысли вяло шевелились в голове – как крыса, зад которой переехала машина. Но крысы чертовски живучие твари и даже это не убивает их.

И он – жив.

Он пошевелился – и почувствовал, что шевелиться очень тяжело. Очень тяжело…

Он по-прежнему в тюрьме? Сидит в карцере?

Или он уже в аду? Рай ему – точно не светил и он это хорошо знал…

Он пошевелил пальцами – и почувствовал, что тяжесть, которая давит на него – не монолитна, она сыплется, просачивается между пальцами.

Потом он вдруг вспомнил – как вспышка света. Лопата в руках, слова на английском языке – а потом грохот автомата, оглушивший его навсегда. Его разоблачили как израильского шпиона и расстреляли – но при этом он остался жив.

Потом он понял, что его похоронили заживо. И ужас от осознания этого – впрыснул в кровь ударную дозу адреналина, заставил шевелиться. Даже полураздавленная машиной – крыса не расстанется с жизнью просто так. И он – не расстанется.

* * *

Час с небольшим спустя – иорданский журналист Мустафа аль-Джихади тяжело дыша, сидел на краю неглубокой могилы, из которой он выбрался после того, как пришел в себя. Земля была сухая, тяжелая твердая – могилу он успел выкопать совсем неглубокую. Земля была твердая, кусками, это не песок, который похоронил бы его заживо – а командовавший расстрелом полковник не распорядился затрамбовать могилу.

Пуля – прошла по касательной, контузив его. Тот майор был профессиональным стрелком, он выстрелил так, чтобы контузить его – но даже стоявшие чуть вдалеке солдаты смогут подтвердить, что жидовский шпион расстрелян и закопан. То, что старшие офицеры египетской армии поступили именно так – доказывает, что заговор в армии есть и то, что он слышал – не просто слова отчаявшегося офицера-танкиста…

Сухая земля присыпала рану и не дала течь крови, образовалась корка. Земля здесь чистая, солнце жарит так, что аж страшно – даже без антибиотиков заражение вряд ли будет. Болит очень сильно, попытка прикоснуться к ране вызвала такую боль, что аль-Джихади решил даже не перевязывать рану. Может быть, потом.

Он заворочался, высвобождая из земли ноги – и тут пальцы аль-Джихади наткнулись на что-то в земле… какой-то пакет. Сначала он подумал, что от контузии у него просто начался бред… но это и в самом деле был пакет. Трясясь от холода – он вскрыл его. Там оказалась тонкая пачка египетских денег, сотня долларов, небольшая рация, фляга с водой, два куска сушеного мяса, фонарик, дешевые электронные часы с компасом и карта. Он включил фонарик – и увидел, что кто-то поставил на карте Суэца крестик красным карандашом. По-видимому – крестик обозначал это место.

Место, где его расстреляли.

Надо идти…

Иорданский журналист Мустафа аль-Джихади вспомнил молодость. Срочную он служил в бригаде Гивати, в секторе Газа, где и погиб в восемьдесят пятом при подрыве бронетранспортера. Обгоревшее до неузнаваемости тело похоронено на военном кладбище. Гоняли их в бригаде зверски – а если верить карте, то три ночи пути – и он выйдет к морю…

Три ночи пути. Но путь длиной в тысячу миль начинается с первого шага, верно?

И с этими мыслями – журналист заковылял на запад…

* * *

К морю – он вышел только на четвертую ночь. Сил – просто не было…

Весь день – он пролежал неподалеку отсюда, набросав на себя песка. Он слышал голоса, но кому они принадлежали – не знал. Да и не интересовался особо этим – если даже и увидят его, то увидят полумертвого, неизвестно кем подстреленного человека в арабской одежде. Наверное, попытаются помочь, а не пристрелят сразу…

На пятые сутки за ним пришли.

Из последних сил он выполз на берег, огляделся. Никого… только далеко – далеко – зарево на горизонте, огни Порт-Саида, города, который объявлен разрешенным для иностранцев и потому там был свет. Никого не было – ни патрулей, ни просто устроившихся на берегу парочек. Он подполз поближе к воде, посмотрел на часы и принялся ждать. Ему было предписано – каждый час, когда будет час ровно – подавать сигналы фонариком.

В два часа ночи – узконаправленный, но мощный луч со стороны моря прорезал темноту. Мустафа аль-Джихади не стал выключать фонарик – он понял, что спасен.

Через несколько минут – небольшая лодка подошла почти вплотную к берегу. Это была необычная лодка – она была как обычные скоростные лодки с жестким днищем – но баллоны по бортам были вдвое меньше стандартных, посередине – был мощный горб как на подводной лодке – в нем находились аккумуляторы. Были и два лодочных мотора – но оба с длинным трубами воздухозаборников. Такая лодка могла идти в надводном состоянии на обычных моторах, в полупогруженном состоянии – так что видны только трубы и изредка выныривает голова рулевого, чтобы осмотреться – и в полностью погруженном, на аккумуляторах. Четыре человека в черных водолазных костюмах и с автоматами Калашникова соскочили с лодки, как только она подошла на несколько метров к берегу и остаток расстояния до земли преодолели вброд. Дальше – двое заняли позиции на левом и правом фланге, а двое – бросились к подающему сигнал фонарику Агенту. Шаетет-13, спецназ израильских ВМФ – прибыл, чтобы забрать подавшего установленный сигнал бедствия агента.

Сильный, но невидимый невооруженным глазом луч света высветил его лицо – в приборы ночного видения он был виден прекрасно.

– Это он.

– Он в плохом состоянии.

Один из спецназовцев, очевидно получивший подготовку санитара начал осматривать лежащего агента. Боль вернула того из забытия – он пошевелился и застонал.

– Тихо, тихо… Ранение головы… вроде кость цела, но это серьезно. Сильное обезвоживание, усталость… полный набор, в общем.

– Дай ему воды.

– Я не знаю, что с ним, Йоси. Может быть, лучше дождаться, пока его осмотрит настоящий врач?

– Мы можем его не довезти. Я дам ему попить. Держи голову.

– Осторожнее…

Один спецназовец поддержал голову, начал накладывать что-то типа пластыря. Второй достал что-то вроде бутылки для спортсменов, с пробкой-дозатором. Осторожно начал давить, выдавливая содержимое в рот найденного ими человека…

– Черт, что ты ему дал?

– Куриный бульон. Жена сварила.

– Вот идиот. А если у него аллергия?

Пострадавший что-то пробормотал.

– Что? Что ты сказал? Ты слышал?

– По моему он сказал «эсрим». Двадцать.

– Двадцать? Чего – двадцать?

– Черт возьми, что вы там копаетесь?! – прошипел в микрофон один из прикрывающий высадку бойцов – давно пора делать ноги!

– Не шуми – ответил санитар – я закончил.

– Он перенесет транспортировку? Я имею в виду соленую воду.

– Главное, чтобы чистая. Дай свою шапочку. Вот… так. Взяли.

Сложив руки в замок – двое спецназовцев взвалили на них попавшего в беду агента и перенесли в воду на лодку. Следом, держа под прицелом берег, отступили и прикрывающие. Лодка, тихо забурчав моторами – пошла в открытое море.

В Средиземном море, в нескольких милях от берега – их забрала ненадолго всплывшая израильская дизельная подлодка.