Читать книгу Корректировщик - Александр Аннин - Страница 26

Гении, как известно, на то и гении, что поступают они по-своему, не сообразуясь ни с общепринятыми нормами, ни с предостережениями авторитетов. Анатолий Ардашкин, безусловно причислявший себя к когорте гениев, махнул рукой на все предубеждения и женился на Верочке. Подспудно это решение было продиктовано одним немаловажным соображением: Ардашкин был настолько уверен в гигантизме своей личности, что ему не могло и в голову прийти, будто какая-то женщина сможет предпочесть ему кого бы то ни было. А остальное… «Воспитаем, слепим, как глину», – думал Анатолий Семенович.

Что так привлекало его в этой в общем-то заурядной девушке – далеко не секс-бомбе, далеко не высокого интеллекта – он и сам бы, пожалуй, не смог сформулировать. Наверное, это отсутствие четких критериев влечения и следует именовать любовью…

Казалось, переехав в сталинскую башню к Ардашкину, Верочка еще могла как-то обустроить семейную жизнь в духе некоего товарищества, совместного очага… Ведь тещи, которая вдруг ни с того ни с сего стала чувствовать себя все хуже и хуже, а потом и вовсе слегла с обширным инфарктом, рядом с молодоженами не было. Однако материнское присутствие незримо чувствовалось в поведении Верочки.

«Надо сразу поставить себя полновластной хозяйкой»; «Никогда не извиняйся»; «Женщина имеет право на истерику»; «Ты права всегда, даже когда не права – потому что ты женщина»; «Во всем бывает виноват только муж», – эти поучения, которые внушались Вере с отроческих лет, легли на благодатную почву и дали мощные ростки. «Главное – не давать мужу расслабиться, пусть он все время будет в напряжении! Если дать ему возможность задуматься о жизни, какого, мол, лешего, он позволяет собой помыкать – тогда все, пиши пропало, готовься к одинокой старости», – так говорила мама.

Как-то Ардашкин пришел домой навеселе, обмывали всего-то навсего его докторскую диссертацию, которую он успешно защитил. Вот он, ее шанс! Вера до четырех часов утра, насильно распаляя себя, то билась в истерике, то выла о несчастной доле быть женой алкоголика, то ругалась площадной бранью с отборными, мерзкими матюгами. И – ничего! Права мама – интеллигенты не способны противостоять женскому психозу. Слизняки какие-то. Ардашкин, который сначала пытался отшучиваться, постепенно начал оправдываться, потом умолять о прощении, потом встал на колени… Дерьмо!

В другой раз к Вере в метро подсел красавец-грузин, пригласил в ресторан, потом – к себе на квартиру… Утром Вера спохватилась: ба, надо же домой, муж-то не на симпозиуме где-нибудь в Кемерово, а в семейном гнездышке, ее дожидается! Приехав, она застала Ардашкина говорящим по телефону с ее подругой. Анатолий Семенович не на шутку разволновался, куда пропала Вера?

Верочку словно кто-то толкнул, и она уже знала, что принимает единственно правильное решение: кинувшись к мужу, она выхватила у него из руки трубку и изо всех сил ударила ею по профессорской голове. Раздался хруст эбонита, а Вера все била и била наотмашь, приговаривая: «Шуры-муры со Светкой завел, козлина, мразь, ублюдок, урод! Взял чистую, непорочную девочку и теперь с ее подругами трахается, говно, грязный боров!»

После этого «избиения младенца» Анатолий Семенович даже не стал интересоваться, где была жена всю ночь. Это было и так ясно. Он прекрасно понимал, что деланная агрессивность супруги происходит от ее неосознанного чувства собственной вины. И ему было по-своему жаль ее. И всех таких же, как она, женщин, которые отреклись от своего векового предназначения, а нового не приобрели – ибо не могло его существовать, нового-то. Вспоминался Ларошфуко: «Для корабля, который не знает, куда он держит путь, ни один ветер не будет попутным». И как бы ни складывалась семейная жизнь Ардашкиных, Вера все равно довольна не будет, она изведет себя и его, потому что не представляет, куда плывет их корабль, зачем она вообще на нем находится…

Как-то Анатолий Семенович зашел в церковь – Боже мой, что там творится! Грешен, не столько слушал Ардашкин молитвы ко Господу, сколько наблюдал за прихожанами. Бабки-колобки рвутся на исповедь, как к прилавку, отталкивают немногочисленных мужчин у аналоя с праздничной иконой, первыми норовят подойти к причастию, животворящему кресту…

Священник не реагирует, делает вид, что не замечает этого открытого попрания Божьего порядка. Ё-моё, если здесь, в церкви, старухи, которые по полвека уже ходят в храм, ведут себя подобным образом, то чего же ждать от молодых и нецерковных? Какого лешего эти же старухи говорят о падении нравов, о том, что в мире все с ног поставлено на голову?

Но как там ни крути, а виноваты в этом мужики – тут его теща, сама того не понимая, абсолютно права. Вот, к примеру, священник – он же мужик… А туда же – променял, как и все, свое право первородства на чечевичную похлебку, на спокойную, бесконфликтную жизнь. Больше Ардашкин не ходил в церковь.

Зловещая ирония судьбы заключалась еще и в том, что Вера Ильинична была уверена, что ее муж – глубоко порядочный человек. Он никогда не изменит жене, он никогда не уйдет от нее, ведь бросить женщину – это непорядочный поступок. А, значит, с ним можно поступать, как угодно – унижать, оскорблять, доводить до гипертонических кризов и сердечных приступов, лишать сна, изменять ему, обворовывать его…

А что? Ты ведь порядочный, высоконравственный человек, тебя совесть не мучает, ты правильный. Вот и плати за свою правильность, чтоб ты сдох! Это вы, порядочные да правильные, придумали совесть, а теперь нам, непорядочным, надо из-за вас мучиться? Хренушки!

Всякий раз, когда в Вере Ильиничне слабеньким голоском заговаривало чувство вины, она приходила в дикую ярость и исступление. Да с какой стати ей в чем-то раскаиваться? Она права по определению, по половому признаку! Надо срочно доказать самой себе, что муж – ужасен. А для этого необходимо вынудить его хоть на какой-то неприятный жест, недовольное слово. Спровоцировать конфликт…