Читать книгу Реактивный авантюрист. Книга первая. Обратная случайность. Книга вторая. Реактивный авантюрист - Александр Бедрянец - Страница 6

Январь был тёплым. После новогодних праздников люди выглядели вялыми. Кроме начальника Веры Максимовны. Утром он вызвал её и бодрым голосом сказал:

– Собирайся! Мой так называемый секретарь-референт заболела, и ты поедешь со мной вместо неё.

Они отправились в путь на испытанной рабочей «Волге» с водителем Мишей за рулём. Уже сидя в машине, она спросила:

– Олег Михайлович, а куда мы, собственно, едем?

– В станицу Камчатскую. Вроде как на разведку. Один добрый человек сказал мне, что там, на местной швейной фабрике имеются две установки пластмассового литья, неведомо как туда попавшие и совершенно им ненужные. А нам необходимые. Попробуем договориться. За деньги или ещё как. Вообще-то раскатывать по районам мне не полагается, но главный инженер в больнице, а зам по снабжению в отпуске. Телефонные переговоры почему-то буксуют.

Вера Максимовна тут же вспомнила о назначенной через два месяца встрече. Её даже охватил странный азарт – если она состоится, то где и как?

Олег Михайлович находился в благодушном настроении и неожиданно ударился в сентиментальные воспоминания, что было для него нехарактерно:

– Да, Вера Максимовна, довелось мне однажды побывать в этой станице, но случай этот я не забуду. С него, собственно, и началась моя карьера начальника производства. Это происходило давно, где-то в конце семидесятых. Я ещё был молодой, и многое воспринимал совсем не так, как сейчас. Любопытное было время, позже его назовут «застой». Да, сейчас, в перспективе истории, на происходящее тогда я смотрю иначе и понимаю многие моменты в тех процессах, а в ту пору…

Застой действительно был, только он был не в обществе, это было внутрипартийное явление, идейный кризис. А его и не могло не быть. Он заложен в самом фундаменте идеологии коммунизма. Ведь коммунизм, в сущности, есть религия. Но эта религия особенная, она основана на отрицании. Отрицании любого общественного устройства, как несправедливого, так и нормального. То есть коммунисты, по сути, есть перманентные разрушители любого существующего порядка во имя воображаемых химер.

Наилучшая среда для них – войны и революции. А вот мирное течение дел, размеренное обывание для них смерти подобно. Они при этом становятся лишним и абсолютно ненужным элементом в системе. Почему? Дело в том, что партия являет собой власть над властью. Эта власть может быть огромной, но она фантомная. Общество, как живая система, постоянно самоорганизуется, но каковы бы ни были формы организации, всё сводится к системе производителей-исполнителей и организаторов-управителей. Вот эти управители и есть реальная власть, поскольку прямо и конкретно влияют на экономические процессы и общественные связи, непосредственно руководят функционированием, а под каким соусом и названием уже неважно.

Партия может влиять на дела только опосредованно, задавая общее направление и благословляя людей, то есть чисто религиозными методами. Да, она в силах менять руководителей и даже их расстреливать, но обойтись без них не может, а потому зависима от них. И рано или поздно реальная власть явно или замаскированно занимает отведённое ей природой общества место, а фантомная власть либо рассеивается, либо занимает свою социальную нишу, вроде церкви.

Действительно, российский царизм и капитализм были несправедливым и социально отсталым строем. Уничтожили его. Установили Советскую власть и уничтожили её врагов. Всё, задача выполнена, можно бы и самораспуститься, а вот дудки! Этакий эффективный механизм на свалку? Но он функционирует только против врагов. А если их нет? Тогда можно назначить. И пошло. А тут ещё внешний враг подвалил. Победа над фашизмом подняла авторитет партии неимоверно.

А вот за тридцать послевоенных мирных лет партия сдохла, кончилась, внутренне рассеялась. Осталась оболочка, структурная форма. К экономике, конкретным производственным процессам крайне трудно прилепить идеологию, она из другой сферы. Земля пашется, урожай снимается, металл плавится, лаборатории исследуют, дома строятся. Всё идёт заведённым порядком, и с какого боку здесь коммунисты и коммунизм? Люди женятся, рожают детей, работают, веселятся и при этом совершенно не нуждаются в партийном контроле. В мирное время партия просто осталась без дела. Общественное состояние было вполне благополучно, не было безработицы, организованной преступности и наркомании. Реальных врагов советской власти тоже не было, за исключением жалкой кучки далёких от народа диссидентов, да и тех, похоже, держали на развод, чтобы оправдать финансирование органов. Что оставалось? Правильно. Имитация деятельности, иначе возникают нехорошие вопросы. А как это делать? Да очень просто. Обычным производственным процессам придавать идеологическое напряжение. И придавали, используя в основном военную терминологию – «Битва за урожай», «В авангарде науки», «Вести идеологического фронта», «Техника на марше» и тому подобное.

Часто это расходилось с обычным здравым смыслом – «Любой ценой перевыполним план». Ну, зачем составлять план, который необходимо перевыполнять? Тем более что перепроизводство в экономике приносит вреда не меньше, чем дефицит. Завалили страну металлоломом и прочими отходами. Вообще, любое вмешательство партии в дела вносило хаос. Поначалу они, пока были в силе, могли закрывать целые научные направления, но с течением времени всё больше стали работать по мелочёвке – стиляг гонять, дутых героев труда создавать и всё в таком духе.

Дело в том, что за мирные годы выросло и вступило в жизнь целое поколение хорошо образованных людей, прагматиков, которые не верили в коммунизм, и для которых лозунги были темой для анекдотов. Вот помню такой. Возвращается муж из командировки и застаёт жену с любовником. Мужик здоровый, он начинает любовника жестоко избивать. Вот уже замахнулся ногой для завершающего удара, а жена, чтобы предотвратить убийство, кричит: «Вася, ты же коммунист»! Вася, скрипя зубами, опускает ногу. Спасённый любовник, выползая, говорит: «Слава КПСС». Эти слова огромными буквами горели неоном на высотных зданиях практически в каждом городе.

И вот эти люди почти вынужденно, массой попёрли в партию, а в результате партия практически сменила своё содержание, стала ритуальной организацией. Все давно уже поняли, что коммунизм – обычная утопия, но так как других идей не было, коммунисты были вынуждены талдычить заученные словесные формулы. Съезды, пленумы и собрания превратились в ритуалы, иначе их уже не воспринимали. Вступление в партию стало ритуалом, позволяющим сделать карьеру, потому что некоммунисту было почти невозможно занять солидную должность Эти новые коммунисты вовсе и не думали строить светлое будущее, а мечтали занять хорошее место в настоящем. И это был конец партии. Хозяйственники давно приспособились к системе – мелких функционеров прикормили, крупных использовали в качестве своеобразного лобби, а рядовых коммунистов держали за идиотов и эксплуатировали по полной программе.

Вообще, я думаю, что если бы всё осталось по-прежнему, без демократической ломки, то лет через десять-пятнадцать партия рассосалась бы сама собой, а СССР стала бы обычной страной государственного капитализма без всяких революций.

Но в семидесятые годы коммунисты были ещё в силе. Я получил инженерное образование и как многие вступил в партию. У меня была склонность к производству, но получилось так, что я пошёл по профсоюзной линии. Инженером на заводе я проработал недолго. Как-то заболел профорг, и меня поставили временно его замещать. Болезнь затянулась, и по инерции меня переизбрали, так как дело я освоил. Потом был доклад на конференции, меня заметили, продвинули, и к тридцати годам я оказался в Облпрофе на небольшой должности, практически на побегушках.

Непосредственным моим начальником был товарищ Ласкирёв, вальяжный такой мужчина, замглавы по строительству.

И довелось мне быть у истоков одного коммунистического движения, история которого прошла у меня на глазах. Закончилась она очень быстро и довольно странным образом. Закрыл это начинание один человек, простой рабочий, который написал всего четыре слова, оказавшиеся роковыми. Этого человека я больше не встречал, а хотелось бы. Любопытная и даже загадочная личность.

Вера Максимовна слушала эту нудятину и под мягкое покачивание машины пыталась не задремать, а Олег Михайлович сменил пластинку и стал рассказывать о конкретном случае под названием:

Новелла о неудавшемся почине

Вот как-то вызывает меня Ласкирёв и говорит:

– Есть задание тебе, Костин. Сейчас объясню, а ты, если что непонятно – спрашивай, хотя ничего сложного не предвидится. Дело такое – в системе стройтреста есть предприятие, где выступил с инициативой один бригадир, член партии. На орден, видно, прицелился. Эта инициатива состоит в следующем: бригадир от лица бригады обратился к руководству с просьбой снизить расценки за произведённую продукцию, а взамен обещал увеличить производительность труда, чтобы компенсировать потери в зарплате. Не знаю, как он уговорил бригаду, и чего им наобещал, но с этой идеей вышел на руководителя парторганизации треста Крылова. Тот идею подхватил и вышел на обком. Там это дело одобрили и поручили Крылову организовать почин, пока в рамках треста, а если пойдёт, то и расширить охват. Ну, так вот, завтра целая комиссия из руководства трестовского, разных экономистов и нарядчиков во главе с Крыловым отправляется в станицу Камчатскую для внедрения почина. Там находится трестовское большое деревообрабатывающее предприятие. И ты тоже отправишься с ними, как бы наблюдателем от профсоюза. Они заедут за тобой утром. В общем, проведут они там собрание, составят документ, подпишут, и ты подпишешь. А потом отчитаешься и всё. Дело плёвое. Вопросы есть?

– Есть. Я, наверное, что-то не так понял. Вы говорите, что суть почина в том, чтобы рабочие добровольно проголосовали за уменьшение собственной зарплаты? Это же бред! Или я чего-то прослушал.

– Конечно, не понимаешь. Это не бред, а элементы коммунистического отношения к труду. Вот, смотри – отработать даром день в году «за того парня» тоже на первый взгляд бред, а если посмотришь в идеологическом ракурсе, то видишь иное.

– Так «на того парня» вроде как обязаловка, а здесь дело добровольное. Неужели работяги такие идиоты, что сами себе захотят урезать зарплату? Да ни в жизнь!

– Ну, пойми ты, Костин, дело совсем не в том, умные или глупые рабочие, а в самом факте собрания. Главное, чтобы оно состоялось, а оно состоится. По приказу директора. И что там рабочие хотят или не хотят, совершенно неважно. Подписывать-то документ будет бригадир, а он подпишет.

– А почему вы в этом уверены?

– Опыт. Всегда так бывает. Против такого количества начальства работяге не устоять. Сробеет и подпишет что угодно.

– А если всё-таки упрётся?

– Чепуха, посулят чего-нибудь или компромат поднимут, а в крайнем случае заменят на другого. Да не переживай ты за это, Костин. Там люди опытные, в момент всё провернут, не впервой. А ты понаблюдаешь, подпишешь и всё. Завтра жду с докладом.

Ну вот, на другой день приехали мы в Камчатскую на это предприятие. Кабинет директора маловат, собрались в просторной приёмной. Начальник цеха пошёл звать бригадира для предварительного ознакомления с вопросом, а директор уединился с Крыловым в кабинете. Зашёл какой-то странный тип, сутуловатый и с папкой подмышкой. Что-то начал расспрашивать, но директор, выйдя из кабинета, довольно грубо его выгнал, а нам сказал:

– Вы, товарищи, пока знакомьтесь с бригадиром, а я пойду готовить собрание, но учтите, он – не подарок.

Солидная дама спросила:

– Алкаш что ли?

– Да если бы.

Директор вздохнул и вышел. Позже мне стало ясно, что он просто смылся. Другая дама, помоложе, заметила:

– Я просматривала сводки по этой бригаде. План выполняется, и это единственная бригада в тресте, на продукцию которой нет рекламаций по качеству. Вообще нет. Необычно как-то. Они даже надбавку за это получают.

Тут вошли начальник цеха и бригадир, который, к моему удивлению, оказался молодым, не старше меня, статным человеком со смышлёными глазами. Начальник цеха сказал:

– Знакомьтесь, бригадир Коновалов.

При этих словах у Веры Максимовны дремоту как ветром сдуло, и она начала слушать Костина с напряжённым вниманием.

И, обращаясь к Коновалову, продолжил:

– А это делегация из треста и другие важные представители. Суть дела они тебе сейчас объяснят.

С этими словами начальник цеха присел рядом со мной на свободный стул в углу. Вид у него был угрюмый. Тут зам. управляющего треста начал, было, что-то Коновалову говорить, но тот решительно его перебил и сказал:

– Товарищи! Насколько я понял, некоторое время нам придётся сотрудничать, а поэтому давайте знакомиться по-настоящему.

– Вам же сказали, товарищ Коновалов, что мы делегация из треста.

– Делегация состоит из людей. Мне как-то неудобно называть вас мужиком в синем пиджаке. Или обращаться к этой женщине со словами «дама в крашеном парике».

Одна из четырёх присутствующих женщин густо покраснела. Коновалов совершенно не был похож на ласкирёвского пролетария, робеющего перед начальством.

Начальник цеха негромко сказал:

– Ну, началось. Говорил же директору, чтобы отвертелся от этого дела, так уверяет, что не смог, надавили.

Он хмуро посмотрел на меня и продолжил:

– Зря вы сюда приехали.

– Это почему?

– Потому. Не любит Коновалов всякие комиссии и делегации.

– Разве его любовь или нелюбовь имеют значение?

– Имеют. Полгода назад приезжала к нам комиссия по соцсоревнованию, так он им такое устроил, что теперь лет сто сюда носа не покажут. Как бы и вам не перепало.

У меня вдруг возникло чувство, что комбинатовское начальство побаивается этого Коновалова. Ну, а то, что было дальше, напоминало цирк, причём в роли клоунов оказались практически все члены делегации. Громким голосом бригадир обратился ко всем:

– Уважаемые товарищи! Вас много, а я один. Меня одного вы запомните легко, а мне запомнить вас трудно. И чтобы не перепутать, я запишу ваши представления. Это быстро.

С этими словами он достал большой блокнот и две авторучки – одна обычная, другая красная. Подошёл к крайнему мужчине и попросил представиться. Тот пожал плечами и назвал свою фамилию. Коновалов аккуратно записал синей ручкой и продолжил:

– Должность?

– Технолог.

– И последнее – кто вас назначил в делегацию? Желательно назвать фамилию.

Технолог от такого вопроса занервничал:

– Не понял, зачем тебе фамилия? Разве не ясно, что всё организовано парткомом?

– Партком не фамилия. Должен же я знать, с кем имею дело, кто именно вас назначил.

– Да с какой стати?

– Ясно. Так и запишем красным – по собственной инициативе. Распишитесь вот здесь.

– Да ты чё, бригадир? Какая роспись? Ещё чего?

– Хорошо, так и запишем красным – от росписи отказался.

Глядя на технолога, пояснил:

– Красный цвет означает сомнение в представленной информации, что даёт повод к её проверке.

Пока технолог хлопал глазами, Коновалов подошёл к следующему члену делегации. Это была дебелая дама, ранее предполагавшая пристрастие бригадира к алкоголю. Звали её Алла Фёдоровна, и она оказалась бухгалтером управления. На вопрос о том, кто её делегировал, дама промолчала, презрительно скривив губы. Это не смутило Коновалова:

– Прекрасно, так и запишем красным – по собственной инициативе.

– Что вы городите, молодой человек? Как можно по собственной инициативе?

– Ну, я не знаю как. Могу только предположить. Узнав, что собирается делегация на наш комбинат, вы взяли отпуск за свой счёт и втёрлись в коллектив делегации. Вам лучше знать каким способом. Но вот вопрос – зачем? Есть у меня подозрение на этот счёт, и неплохо бы его проверить.

Он повернулся к начальнику цеха:

– Кстати, Пётр Адамович, там я видел, что склад с рубероидом не закрыт, а на территории посторонние люди. Как бы чего не случилось.

И, пристально глядя на женщину бухгалтера, продолжил:

– Хорошо, что они пока на глазах, а потом?

Пётр Адамович ответить не успел. Алла Фёдоровна заревела басом:

– Да ты что? Охренел совсем? Намекаешь, что я приехала сюда воровать рубероид?

– Рубероидом брезгуете? А чем же вы тогда интересуетесь? Может, петлями никелированными, замочками красивыми? Вон, какая у вас сумка большая! Были тут до вас такие, только номер у них не прошёл. Мы на страже. И у вас не пройдёт, будьте спокойны.

– Да ты ненормальный!

– Напротив. Ненормальный тот, кто думает, что оставленный без присмотра рубероид никто не украдёт. Уведут в момент. Проверено опытом.

Нелепость и абсурдность обвинения ввергла Аллу Фёдоровну в шок, и некоторое время она только по-рыбьи зевала. Тут я заметил, что сидящая в углу за столом секретарша, тряся плечами, зажимала себе обеими ладонями лицо, едва не залезая при этом под стол. Остальные в недоумении переглядывались. Наконец, рыдающим голосом Алла Фёдоровна обратилась к начальнику цеха:

– Пётр Адамович, да объясните вы этому идиотскому Пинкертону, кто я такая!

– Коновалов! Это Алла Фёдоровна Волкова, бухгалтер управления треста.

– Вы уверены?

– Да, я её знаю как облупленную.

– А когда последний раз вы её видели?

– Недавно, месяца полтора назад.

– Ну, вы даёте, Пётр Адамович! Да за это время её бросил муж, она сошлась с каким-то забулдыгой, поменяла фамилию и её выгнали с работы за пьянку.

Присутствующие с интересом уставились на бухгалтершу, а у одной женщины от таких новостей открылся рот. С обезумевшими глазами Алла Фёдоровна подбежала к начальнику цеха и, схватив его за рукав, прохрипела:

– Да скажите же наконец что-нибудь этому ублюдку, чтобы он не нёс чепухи!

Тот неожиданно зло оттолкнул её руки и сказал:

– Щ-щасс! Вы думаете, что мне хочется стать вашим соучастником?

– Соучастником чего?

– А того, во что вы вляпались. Выбирайтесь сами.

Совсем одуревшая женщина со стоном опустилась на стул. Коновалов же, как ни в чём не бывало, спокойным голосом её спрашивает:

– А паспорт, гражданочка, у вас при себе?

Алла Фёдоровна собралась что-то ответить, но он, выставив ладонь, её опередил:

– Понимаю, вы правы. По закону у меня нет на это полномочий, но ничего страшного, предъявите паспорт тому, у кого эти полномочия имеются.

Раздался голос Петра Адамовича:

– Коновалов, опять наряд будешь вызывать?

– Не знаю, не решил ещё, может быть, участковым обойдусь.

Пётр Адамович обратился ко всем:

– Товарищи, довожу до сведения – тем, кто отмечен у Коновалова красным, придётся давать объяснения сотрудникам милиции и скорее всего в самом отделении. Но ничего страшного, скорее всего сразу же и отпустят. Я уверен, что среди вас нет натовских диверсантов. В отличие от Коновалова.

Соседка бухгалтерши спросила:

– У вас, что, и милиция сумасшедшая?

– Нет, милиция у нас как раз нормальная. Просто у них есть тяжёлый опыт общения с товарищем Коноваловым, поэтому они предпочтут пообщаться с вами.

И тут раздался полный ярости голос Крылова, который, выйдя из кабинета, некоторое время пребывал в недоумении:

– Что здесь происходит, чёрт побери? Что всё это значит? Что это за балаган?

Коновалов среагировал мгновенно и сразу подключился:

– Совершенно верно, товарищ! Самый настоящий балаган. Понаехала куча народа непонятно зачем, утверждают, что по собственной инициативе, хитрят, скрывают что-то. А вы, простите, кто? Судя по всему, вы важное должностное лицо. Командирскую повадку не скроешь, видно сразу.

От такого натиска Крылов как-то стих и назвал себя и свою должность. Коновалов записал в блокноте и сказал:

– Вам я не буду задавать вопрос о полномочиях, потому что вы действительно сами можете проявлять инициативу. Осталось немного, один звонок, и к делу. Кстати, вы не могли бы показать свой партийный билет?

– Да ты кто такой, бригадир? Очнись! Буду я всякому показывать!

– Ага, значит, не можете. Так и запишем – партбилет показать не может, поскольку его потерял.

От такой наглости Крылов даже растерялся:

– Ты чего там пишешь? Охренел совсем! Как это, потерял?

– Вам лучше знать, товарищ Крылов, как всё произошло, и каким образом вы его утратили. Может, жинка в брюках постирала, а может, где по пьянке посеяли. Это уже не имеет значения.

Надо сказать, что всё происходило в быстром, ненормально ускоренном темпе, вероятно специально заданным Коноваловым. Это даже гипнотизировало. Не успевали отреагировать на одно, а Коновалов подбрасывал уже другое абсурдное утверждение, не давая передышки на осмысление и отпор. Пока Крылов подбирал подходящие к случаю матюги, Коновалов уже говорил секретарше:

– Катя, найди номер товарища Фелюгина, третьего секретаря обкома, сейчас сделаем ему звонок. А вы, товарищ Крылов, не волнуйтесь. Если товарищ Фелюгин в курсе ваших дел, то всё будет в порядке, и мы продолжим сотрудничество.

Крылов взвился:

– Да вы что? Причём здесь Фелюгин?

Коновалов напрягся, и взгляд его стал хищным:

– Так значит товарищу Фелюгину ничего не известно о том, что вы здесь затеваете? Вы это имеете в виду, товарищ Крылов?

– Конечно, не знает. Он же совсем по другому ведомству.

– А вот тут, товарищ Крылов, вы ошибаетесь. Дело оказывается гораздо серьёзнее, чем я думал. И позвонить товарищу Фелюгину теперь я просто обязан. Катя, нашла номер?

– Сейчас.

Крылов заволновался:

– Да в чём дело? Почему Фелюгин?

– Товарищ Фелюгин имеет немалый авторитет среди рабочих нашего цеха, он для нас образец человека и коммуниста. Более того, он является кандидатом в почётные члены нашей бригады, и было бы неправильно оставлять его в неведении относительно творящихся здесь дел. И хорошо, если вы прибыли сюда с добром. Но вам не сойдёт с рук, если вы приехали агитировать против советской власти или за свободный выезд за границу. А вдруг вы, страшно даже подумать, явились к нам с целью опорочить имя самого товарища Фелюгина?

Нет и нет! Я сейчас же сообщу товарищу Фелюгину, что некто, называющий себя Крыловым, человек, потерявший партбилет, проник на территорию с неясными целями, возможно, подрывными. А может быть, ты, чмо брюхатое, диссидент, специалист по идеологическим диверсиям? Тогда надо сразу в «контору». С такими гадами у меня разговор короткий. Нет, всё-таки сперва Фелюгину, а потом по обстановке.

В этот поток попытался вклиниться зам. управляющего:

– Послушайте, Коновалов, не сходите с ума, мы же пытаемся вам объяснить…

Но Коновалов резко его перебил:

– Ага! Сообщник! Сядьте на место и не делайте резких движений, иначе я буду вынужден вас связать. Учтите – у меня есть армейский опыт задержания шпионов. Упакую в момент.

Ну и хитрецы! Даже баб понабрали для прикрытия в расчёте на нашу простоту. Не пройдёт! Катя, скоро?

Все оторопело молчали. Я думал о Ласкирёве. Если бы его сюда, то что бы он сказал о тёртых партработниках, легко обрабатывающих бригадиров? Послышался голос Петра Адамовича, который злобно глядел на Крылова и бормотал:

– Идиот! Будет тебе сейчас почин. Предупреждали же русским языком – нечего здесь делать. А теперь готовься.

Я спросил:

– К чему?

– Разве не видите? Коновалов их специально провоцирует на какую-нибудь грубость или глупость. Как коршун ждёт повода, и тогда…

– Что?

– Да свяжет ремнём, кляп в рот и сдаст в КГБ. Для него не проблема, не впервой уже. Лось здоровый, при нужде всех тут уложит. Пока оправдаешься – карьера к чёрту, а ему хоть бы хны, он же не коммунист.

Женщина рядом сказала:

– Боже, как во сне. В жизни бы не подумала, что такое бывает. А почему вы не вмешаетесь, Пётр Адамович?

– Неохота рядом с Крыловым связанным лежать, а потом оправдываться неизвестно за что. Я Коновалова получше вас знаю, рисковать не хочу.

Но Крылов сломался. Глянув в горящие азартом глаза Коновалова, он понял, что этот дуболом и в самом деле сейчас позвонит ничего не подозревающему Фелюгину и вывалит тому всю эту ахинею. Дальнейшее представлять было сложно, к тому же времени на анализ уже не было – секретарша набирала номер телефона.

– Товарищ, э-э, Коновалов, если вы хотите звонить в обком, то звоните товарищу Кирееву, он в курсе нашего мероприятия. И это, партбилет я не терял, если желаете, то можете взглянуть.

Коновалов положил трубку, подошёл и, глядя на раскрытую книжечку в руках Крылова, внимательно сличил фотографию с оригиналом, а затем сказал:

– А что? Я вам верю. Вон какие на фотографии у вас честные глаза. Преданность партии из них так и прёт. Всё. Снимаю с вас подозрения, товарищ Крылов.

И, обращаясь ко всем:

– Надеюсь, вы, товарищи, не обижаетесь на мою бдительность. Сами понимаете – живём в империалистическом окружении, да и внутренний враг не дремлет. Лучше уж перебдеть, как говорил кто-то из великих, кажется, Дзержинский. Впрочем, неважно кто, важна актуальность. Итак, продолжим знакомство. Я думаю, красная ручка уже не понадобится.

И процесс пошёл быстро. Женщина рядом оказалась экономистом Еленой Павловной. Я, не колеблясь, назвал Ласкирёва и его должность.

Коновалов задумчиво произнёс:

– Знакомая фамилия. Однако спасибо товарищу Ласкирёву. Радетель. Послал представителя. Надеюсь, в случае ущемления прав рабочих вы обязательно доложите по линии. А где товарищ Мылов?

– Он заболел.

Заминка вышла с Аллой Фёдоровной, она зло смотрела на Коновалова, но общаться явно не желала. Тот и бровью не повёл:

– Немножко задержимся. Я сейчас звякну участковому и думаю, что пока будет идти собрание, он за это время допросит подозрительную гражданку и разберётся. Надеюсь, вы не сбежите? Нет, я вам случая не предоставлю, запру в кладовой с любимыми вашими метизами.

Раздосадованный заместитель подошёл к строптивой бухгалтерше и что-то тихо, но резко ей сказал. Та по лошадиному мотнула головой, в ярости полезла в сумку, вырвала листок из тетради, написала данные и протянула листок Коновалову:

– Тебя это устроит?

– Вполне, Алла Фёдоровна. Благодарю.

Коновалов приветливо ей улыбнулся, а затем обратился к остальным:

– А теперь к делу.

И начал слушать речь зам. управляющего.

Секретарша с красным лицом и остановившимся взглядом, захватив какие-то папки, вышла и хлопнула дверью в соседнее помещение, очевидно бухгалтерию. Вскоре оттуда донеслись звуки многоголосого здорового хохота.

Пётр Адамович вышел в коридор перекурить, и я вышел вслед за ним с той же целью. К нам присоединилась Елена Павловна и ещё пара членов делегации.

Я сказал:

– Думаю, что наше пребывание здесь крепко повеселит здешний народ.

Елена Павловна пробормотала: «В других местах над нами тоже посмеются» и обратилась к Петру Адамовичу:

– Этот ваш Коновалов часто так ваньку валяет?

Тот грустно посмотрел на неё и сказал:

– Вы ничего не поняли, Елена Павловна. Он не умеет валять ваньку, он такой и есть. С детства. Родился с урезанным чувством юмора, а может, и вовсе без него. А так он ничего, хороший человек, умный, только слишком педантичный. С непривычки он сейчас вам кажется шутом гороховым, но он вполне серьёзен, а так себя ведёт только с начальством. Причём занимает непробиваемую позицию защитника советской власти. Грамотный, зараза; начитается передовиц и сыпет цитатами, иногда десятилетней давности. А как спорить с лозунгом? Вот и получается, что любое возражение Коновалову становится высказыванием против советской власти. У вас ещё будет возможность это увидеть. Урод продуманный! А в быту и на работе обычный человек.

– Он, что, и с вами так?

– С нами тоже. Чем мы лучше других? Я его как-то в выходной встретил, разговорились. Нормально так, без его выкрутасов:

– Родион, я ж тебя давно знаю. Раньше ты не выпендривался.

– Я и сейчас этого не умею.

– Да? Вот сейчас мы по-человечески беседуем, а почему с начальством ты демагогию разводишь?

– В данный момент ты мне не начальник, значит с тобой можно на простом русском. А то, что ты называешь демагогией, на самом деле есть стиль общения. Я ему ещё в школе научился.

– У кого?

– У пожарного инспектора Худякова.

– Помню такого. Мог бы и понормальней учителя найти. И в чём смысл этого стиля?

– А в чём смысл того, что с украинцем ты будешь говорить по-украински? Вот и я с начальством говорю на его языке – казённом.

– Ну, ты сравнил, начальство же не национальность.

– Самая настоящая национальность и есть. Со своими языком и культурой.

– Ты, Родион, загибай, да меру знай.

– Это ты, Петя, плохо документы знаешь. Перечитай Программу партии, там чёрным по белому написано, что формируется новая общность – советский человек. Новая национальность. Если быть последовательным, то правильнее говорить интернациональность. Да она уже, считай, сформировалась из партийных начальников. Традиция. В девятнадцатом веке была франкоговорящая нация из российской аристократии. Народ в народе. Во время войны с Наполеоном крестьяне поубивали многих дворян, принимая их за французов, так как те не умели говорить по-русски. Я русский человек и вряд ли стану другим, но от жизни не спрячешься – временами приходится с волками выть по-волчьи.

– Погоди, Родион. А как же ты раньше? В армии, например?

– В отличие от вас армия ценила мой стиль. Не скажу, что меня там горячо любили, скорее уж наоборот, но когда я увольнялся, то чуть ли не со слезами просили остаться на сверхсрочную.

Вот так, товарищи. С точки зрения Коновалова мы все являемся представителями некоей партийно-канцелярской национальности, которую он не любит, а потому не упустит случая раскатать всех по брёвнышку. А он это умеет.

Тщедушного вида пожилой очкарик спросил:

– Так он ещё себя проявит?

– Обязательно, дело-то ещё не закончилось.

– Вот как. А нам говорили, что это формальная процедура.

– В других местах так оно и есть, но не у нас. Мы же пытались объяснить Крылову, что формализм у Коновалова не пройдёт, потому что он сам редкий формалист. Но он не понял. Теперь пусть не обижается. Если уж Коновалов укатал самого Фелюгина, то Крылов для него мелкая сошка.

– Фелюгин знаком с Коноваловым?

– Знаком. Он и сейчас, наверное, вздрагивает, когда слышит эту фамилию.

Фелюгин был мне знаком, а потому стало очень интересно, каким таким образом укатали этого умудрённого функционера, и я спросил:

– А что это была за история?

Ответить он не успел, потому что раздался громкий голос Коновалова:

– Товарищи! Общую суть вашего проекта я уловил, но определённо ответить сейчас не готов. Маловато данных для анализа. Сделаем так – на собрании выступят специалисты с примерами и цифрами, а я выступлю в конце и подведу итог. Там и услышите моё решение.

Надо было видеть постные лица присутствующих, но командовать они уже не могли. Тут появился хитрый директор и сообщил, что люди собрались.

Елену Павловну, очевидно, сильно заинтересовала личность Коновалова, и весь путь до цеха, а также рутинную часть выступлений она расспрашивала о нём Петра Адамовича. Мне тоже было интересно. Примыкал к нашей маленькой компании и тщедушный мужчина в очках. Пётр Адамович не был скрытным человеком, а, возможно, это был эффект общения со свежими людьми, но он поведал кое-что любопытное:

– Честно говоря, я думал, что Коновалов сдаст Крылова в КГБ, всё шло к тому, но он видно что-то другое вам приготовил.

– Вы это серьёзно? Насчёт КГБ?

– Вполне. И заметьте – если позвоните вы или я, то отреагируют вяло и скорее всего на звонившего. А если позвонит он, то через полчаса к вам приедут и вежливо заберут с собой. Или грубо.

– Так он этот? Сотрудник?

– Боже упаси! Они ведь не сумасшедшие таких сотрудников держать. Он же им всех парторгов пересажает. Тут видно та же история, что и с милицией – когда-то нарвались на него, получили, а теперь не хотят конфликтовать. Человек он скрытный, но как-то проговорился, что были у него дела с конторой, однако отношения не сложились. Хотел бы я посмотреть на органы, у которых сложатся хорошие отношения с Коноваловым.

– Вот вы говорите о непростых отношениях Коновалова с милицией, он, что, туда часто попадает?

– Тут ситуация, скорее, обратная. Сама милиция по мере возможности старается избегать с ним контактов. Это, можно сказать, у него с детства. Коновалов вообще человек загадочный. Многому, что о нём говорят, я не верю. Но с другой стороны, я и сам был свидетелем некоторых вещей, в которые трудно верить.

– Как интересно! Похоже, вы знали его и раньше, расскажите.

– Ну, он помоложе возрастом, я уже старшеклассником был, а он ещё малым пацаном. Обычный подросток с виду, спокойный и бесхитростный, но вот что-то такое в нём присутствовало. Ему лет десять было, когда его случайно, а, может, и за дело в отделение замели. Но, видимо, крепко обожглись. Что он им там сделал, неизвестно никому по сей день. Что-то было, это точно. Я пытался у него выведать, но Коновалов тайны хранить умеет. И менты не рассказывают, хотя много лет прошло. Многие думают, что это легенда, но это не так. В тот же день они его и выпустили, но с той поры ближе ста метров к зданию милиции не подпускают. Да это что? Начальник милиции, здоровенный дядька, банально боялся этого шибздика. И это не шутка.

Если ему нужно было побывать в школе по какому-нибудь поводу – утренник или ещё что, то он предварительно звонил директору либо завучу и справлялся насчёт Коновалова – на занятиях ли он. Если да, то Коновалова выводили из здания подальше, даже во время урока, и только тогда начальник заходил в помещение. Лично мне доводилось конвоировать Коновалова во время таких удалений, и был приказ не подпускать его к школе до тех пор, пока не уйдёт начальник. Мало того, обычные милиционеры – участковый или ещё кто, при нужде зайти в школу тоже первым делом справлялись о Коновалове, и если он присутствовал, то заметно нервничали. И при этом, надо сказать, все остальные ни капли Коновалова не боялись, так как он был совершенно неагрессивен. Однажды случилось серьёзное происшествие – пожар, и среди прочих Коновалов оказался там замешанным. Но его немедленно вычеркнули из списка свидетелей. Я своими ушами слышал ответ дознавателя на удивлённый вопрос завуча:

– Товарищ майор сказал, что пока он начальник милиции, это исчадие ада ни под каким предлогом не переступит милицейского порога.

Много бы я дал, чтобы узнать, как там было дело. Какой год любопытство мучает. Вот как не заладилось у него с милицией с самого начала, так с тех пор и идёт. До сих пор они его ненавидят, да и вряд ли уже когда полюбят.

– Вы знаете, Пётр Адамович, после того как я увидела его сегодня в деле, то в чём-то солидарна с тем начальником милиции. Если уж вы его знали, то зачем на работу приняли?

Так ведь поначалу он таким не был. Приняли его рядовым столяром пятого разряда. Образцовым рабочим оказался – не пил, не прогуливал, дисциплинированный и никогда не выступал. Отличался только умением в работе, но этим не кичился. Всякий спецзаказ, двери фигурные или рамы особенные – к нему. Так бы всё и шло, но бригадир Филимонов вышел на пенсию. Встал вопрос о новом бригадире. Директор настоял на Коновалове, мол, универсал и разметку знает, и все станки умеет настраивать. Коновалов, между прочим, отказывался, объяснял, что ему противопоказано руководить людьми, что об этом ему ещё в школе говорил секретарь комсомола. Директор в недоумении спрашивает:

– А что именно противопоказано?

– Характер. Я действую либо по правилам, либо никак. Людям это не нравится, и отношения с ними не складываются, но иначе я не могу.

– Извини, Коновалов. У нас производство, а ты развёл психологию – характер, нравится. Тебе, что? Целоваться с ними? Сам подумай, кого ставить, если кроме тебя никто толком не может разметку делать?

– Ну, раз вы так настаиваете, то пойду вам навстречу, но есть условие. Я не уверен, что всё пойдет гладко, поэтому назначьте меня на три месяца, временно, а потом, что скажет бригада. За этот срок вы сможете подобрать кого-нибудь, а разметке я его научу.

Директор согласился, не подозревая, что разбудил лихо.

Поначалу у него не клеилось. Народ ведь у нас какой? Пока не укроешь хорошенько и пенделя не дашь, за человека считать не будут. Подчиняются авторитету, а не уму. А откуда у Коновалова авторитет возьмётся, если он со всеми на вы, через слово «пожалуйста» и ни на кого не кричит. Мол, здесь не зона и надо жить цивилизованными правилами. Вот и стали держать его за придурка. А он цивилизованно стал воспитывать их рублём. За всякие нарушения лишал премий. И невиданное дело – откопал положение, согласно которому за брак делали начёт. И жестоко применял. Получили мужики получку – прослезились. И решили набить Коновалову морду. Тут по пути есть продмаг на отшибе, а рядом с ним рощица – идеальное место для распития. В народе зовётся кафе «Рваные паруса». Мужики там скучковались и хорошо приняли, а тут и Коновалов мимо идёт. Зазвали. Он не дурак, понял, что бить будут, но не стал убегать. Они его ругают, наливаются злобой и подступают, а он молчит и ждёт действий, напрягся только. Тут раздался пьяный рёв, и с другого конца рощи на Коновалова двинулся известный в станице хулиган по кличке Кабан. Этот жирный шкаф весом полтора центнера своему прозвищу соответствовал. Он был посторонним, но у него, видно, были давние счёты к Коновалову. В руке его была «розочка», горлышко бутылки, и, приближаясь, он приговаривал:

– Попался, козёл водолейный! Дружка сегодня с тобой нету? Кишки-то сейчас тебе и выпущу. Давно мечтал.

Все оцепенели – морду набить одно, а это уже чересчур. Коновалов рыскнул взглядом, слегка отступил, подхватил ногой поломанный водочный ящик и ловко запустил им в Кабана. Тот на секунду отвлёкся, а Коновалов шагнул к нему, перехватил руку с розочкой, правой рукой обхватил Кабана за шею, подвернулся под него, напрягся и сделал бросок через спину. Бросок до конца не удался, туша-то не маленькая, и Кабан упал головой на небольшой пенёк, а потом тяжело шлёпнулся на спину. Шею не свернул, но почти оторвал ухо, которое повисло на клочке кожи. Коновалов наступил ему ногой на руку с бутылочным горлышком, а другой ногой с размаху его выбил. Затем нагнулся, приподнял окровавленную голову Кабана за волосы и что-то сказал ему в уцелевшее ухо. Слов не расслышали, но с тех пор Кабан старательно избегает Коновалова. Ухо ему потом пришили, но как-то криво, и теперь из-за этого уха его кличут Пельменем.

А Коновалов повернулся к мужикам и выдал, мол, сейчас не на рабочем месте – можно. Очень художественно крыл их матом минуты две без передышки, а потом плюнул сразу на всех и ушёл. Мне про это рассказал один наш рабочий, бывший зек. Говорил, что такого и на зоне не часто слышал. Впечатлил крепко. И где набрался?

Со следующего дня в бригаде всё пошло по-другому. Теперь на Коновалова никто не смел даже пикнуть. Его вежливые распоряжения выполнялись с лёту и беспрекословно, как приказы генерала, а обращение на «вы» стало обычным даже между рабочими. И в короткое время он сделал из бригады игрушечку – выжил всех алкашей, несунов, лодырей и неумех.

– В милицию всех сдал?

– Не угадали. Рабочих он не сдаёт, они ж не конторской национальности. Не то что в милицию, директору ни разу не стукнул. Сам управился. Тут вот история была. Есть у нас два мужичка – ребята умелые, но пьяницы. Коновалов поставил им вопрос ребром, или – или. Они в колени, мол, пить бросим, вылечимся, а бросим. А он им говорит:

– Врёте, наверное, да и в больничное лечение я не верю. Но если вы и в самом деле решили завязать, то я могу вам помочь. Только есть условие – лечить от пьянства буду сам. Знаю один хороший метод. Дней за семь-восемь управимся. Ну как?

Те и согласились. Что он с ними делал, одному богу известно, они не признаются, но с тех пор не пьют. Злые на Коновалова как собаки, видно, метод какой-то жутковатый. Попросились на пилораму, чтобы реже его видеть. Глядя на них, другие сами пить побросали.

– А несунов как он отучил?

– Уж лучше бы он этого не делал. Сам как-то раз выписал полкуба доски по цене дров за три рубля двадцать копеек и остальных научил. Теперь тащат материала в десять раз больше, чем раньше, но на законных основаниях. А на того, кто хочет просто слямзить брусок-другой, смотрят как на убогого. Вот и не любят его, девушки не в счёт, а уйдёт, и все о нём будут жалеть, потому что зарабатывают больше всех.

– И начальство?

– Начальство спит и видит, как бы его задвинуть обратно. А увольнение Коновалова стало бы праздником для всей конторы. Я не буду говорить о вымотанных нервах бухгалтеров, нарядчицы и экономиста. Скажу только об инженере по ТБ. Вы знаете, что на всех производствах это тихая синекура. Но у нас это самая опасная должность. И всё из-за того, что Коновалов считает эту должность самой главной после директора. Он помешан на пожаробезопасности, все правила и положения изучил. Начал наседать на инженера, требуя устранить недостатки. Тот из гордости начал игнорировать Коновалова, а зря. Видя такое отношение, Коновалов начал писать докладные в пожарнадзор, а там и рады. Посыпались выговора и штрафы. Всех лихорадит. Кое-как пожарные недостатки устранили, даже почётную грамоту от пожарнадзора цех получил, но инженер уволился, сказал, что до пенсии хочет дотянуть. Поступил другой, моложе и покрепче, но с ним ещё хлеще вышло. Конфликт случился по поводу хранения растворителей и кислот. Вообще-то Коновалов был прав, но того возмутило, что бригадир лезет не в своё дело. Поругались. Коновалов обозвал инженера вредителем, а тот обещал написать докладную за оскорбление. Коновалов сказал, что в ответ тоже напишет донос, а там, мол, чья возьмёт. Через два дня инженера забрали в КГБ, обвинив во вредительстве.

– Так сейчас такой статьи уже нет!

– Ну да. Вот поэтому его на Колыму и не отправили, промурыжили немного, да и выпустили. Но работы лишился. Он, наверное, единственный человек в стране, в личном деле которого записано, что ему запрещено работать инженером по ТБ на любом производстве. В любом качестве можно, а на этой должности нет. Пошли нехорошие слухи, и остались мы без инженера по технике безопасности. Хотите, верьте, хотите, нет, но желающих не стало, даже по совместительству.

– И что? До сих пор?

– Вот уж нет! Тут мы этого гада обыграли. Жена директора посоветовала взять на это место женщину, мол, против женщины Коновалов прыть поумерит. Она же и предложила кандидатку, дочь одного председателя колхоза по имени Лиля. Эта Лиля выучилась на архитектора, но нигде её не брали, потому что в работе она ни бэ, ни мэ, видно, диплом за поросят получила, а здесь ей самое место. Всё вышло лучше, чем думали. Вначале он не знал, кто она такая и, это… соблазнил её. А когда узнал, то было поздно. Лиля влюбилась и решила выйти за него замуж. Назойливо его преследует, а он старательно её избегает и о том, чтобы зайти в кабинет инженера по ТБ, даже и речи нет. Прочих кабинетов он тоже опасается. Девушка страдает, но зато всем передышка.

– Разве он не женат?

– Нет ещё. Видно, какую-то особенную стерву выбирает. По себе. Хотел бы я посмотреть на ту, которая его зануздает. У Лили не выйдет, у неё для этого слишком мягкий характер. Да вон она стоит среди конторских женщин. Ждут выступления этого демагога. Хазанов позавидует.

Пётр Адамович указал на пухленькую брюнетку.

Недалеко от выхода собралась группа конторских женщин во главе со смешливой Катей. Директор хотел, было, прогнать их с этого места, но они огрызнулись, и он махнул рукой. Было ясно, что они ждали выступления Коновалова и ни на какие коврижки не променяли бы это зрелище. Собрание шло вяло. Докладчики мямлили и пугливо оглядывались на Коновалова, смирно стоящего в сторонке. Наконец пришла его очередь. Коновалов встал на небольшое возвышение впереди членов делегации и хорошо поставленным голосом произнёс:

– Дорогие товарищи! Разрешите высказать своё мнение по поводу здесь предложенного. Возможно, оно не совпадёт с мнением большинства, но зато от сердца. Главное, что я увидел в представленном проекте, это мощный идеологический посыл. С душевным трепетом я увидел, насколько высока нравственная планка нашего трестовского руководства. И не побоюсь этого слова – чистота, чистота помыслов. Осознание этого даёт мне право сказать всем, кто хочет укрыть матом инициативу руководства – прикусите язык!

Товарищи! Вы все видели большой плакат на входе – «Вперёд к победе коммунизма». Верьте, товарищи, в нём заложен глубокий смысл. И этот смысл наше трестовское начальство восприняло как руководство к действию. Если в стране коммунизм наступит в восьмидесятом году, то у нас в тресте он начнётся гораздо раньше. Я рад, что работаю там, где началось это выдающееся движение.

Товарищи! Идеи не рождаются просто так и где попало. Я уверен, что все члены прибывшей к нам делегации давно для себя всё решили и только ждут удобного момента, чтобы прийти в партком и подать заявление с просьбой урезать им оклад наполовину. Вот, посмотрите на главного бухгалтера Аллу Фёдоровну Волкову! Прекрасная женщина, в груди которой бьётся пламенное сердце коммуниста. Она прямо извелась в мечте об этом. Сегодня в доверительной беседе призналась мне, что сама проявила инициативу, для того чтобы стать членом делегации. Ей, безусловно, хочется быть ближе к центру волнующих событий.

Как бы в подтверждение слов о том, что она извелась, Алла Фёдоровна побледнела и начала оседать. Ей подставили крепкий ящик и дали воды. Оратор продолжал:

– Обратите внимание, товарищи! Члены делегации крайне деликатные люди. В деле урезания себе зарплаты они не рвут пальму первенства, чтоб не было упрёков в применении административного ресурса. Честь быть первыми они любезно предоставили нам. Сердечное спасибо за это. Я лично голосую за коммунизм. Поднимаю за него руки и вообще всё, что способно у меня подниматься, но.

Со стороны конторских женщин послышался рыдающий звук, и согнувшуюся от хохота контролёршу увели за большой станок. На делегацию было жалко смотреть. Судя по всему, они божились про себя, что отныне ни под каким видом, ни в какие делегации. А Коновалов с серьёзным видом шпарил как по писаному:

– Наш трест практически находится в осаде. Он окружён несознательными безыдейными организациями и людьми. В магазинах за товар нагло требуют деньги, не дают на халяву пользоваться транспортом и, как это ни прискорбно, даже в баню не пускают бесплатно. Из-за этого воплощение планов нашего руководства окажется делом непростым и материально трудным. Коммунистическое самосознание ещё не у всех на должном уровне.

Обратимся к экономическому аспекту. Здесь есть нюансы, упущенные из виду разработчиками. Главное, это сам характер производства. Всё было бы прекрасно, будь мы землекопы. В ответ на снижение расценок, мы просто стали бы чаще махать лопатой и бегать бегом. Но мы работаем на станках, и это решающий фактор. Можно, конечно, пнуть станок ногой, можно даже огреть его арматуриной, но тупая железяка как давала два и шесть десятых метра в минуту, так и будет давать. Не отреагирует она и на расценки – ни на снижение, ни на повышение. То есть расценки в нашем случае вообще никак, ни прямо, ни косвенно не связаны с производительностью труда. На неё влияют совсем иные факторы. Например, если вместо одного станка поставить два или же заменить его на более производительный. Именно поэтому я считаю предложенную идею экономическим идиотизмом.

Но, товарищи! Что для нас приземлённая и бездуховная экономика? Коммунисты всегда побеждали там, где, казалось бы, это и невозможно. Сила духа и стремление к идеалам выше, чем экономические предпосылки и здравый расчёт. Я согласен с инициативой руководства треста организовать почин, но с условием. Я выдвигаю дополнительное предложение – срежем расценки не на предлагаемые пять процентов, а на все пятьдесят. Чего тут мелочиться? Нам придётся нелегко, но во имя светлого будущего стоит пострадать. Думаю – выдюжим. Не можем мы остаться в стороне, если наше уважаемое руководство срежет себе оклады наполовину. Или я ошибаюсь в вас, товарищи из делегации? Может быть, вы готовы только на сорок пять процентов? Хотелось бы услышать мнение товарища Крылова по этому вопросу. Люди собрались, всем интересно.

Крылов вышел вперёд, бешеным взглядом обвел собрание, раскрыл красную папку и прочистил горло перед речью. Но что он хотел сказать, так и осталось неизвестным. После того как он взглянул на содержимое папки, лицо его приняло озадаченное выражение. Быстро пролистав бумаги, он захлопнул папку, повернулся, подошёл к директору и что-то горячо начал ему говорить. Директор ответил ему, и Крылов припустил через выход в коридор. Из толпы кто-то крикнул:

– Да он смывается! За оклад испугался.

Взволнованный директор объявил десятиминутный перерыв, отозвал Петра Адамовича, и они отправились вслед за Крыловым. Но тот исчез. Механизм этого таинственного исчезновения неясен мне до сих пор. Несмотря на предпринятые поиски, Крылова не обнаружили. Всё повисло в неопределённости, и собрание на перерыве закончилось. Директор сообщил, что у Крылова пропала папка с документами, и по всей вероятности он её ищет. Где и как, никому неизвестно. Оставалось ждать. Опять расселись в приёмной. Наступила тишина. Я вышел в коридор перекурить, а следом вышла Елена Павловна, которая как городская интеллигентка оказалась курящей. К нам подошел Петр Адамович и сообщил, что Крылов пока не объявился. Пользуясь моментом, я опять спросил о Фелюгине. Время было, и он рассказал об этом случае:

– В прошлом году по нашему округу в депутаты Верховного Совета РСФСР баллотировалась местная жительница – мастер пошивочного цеха швейной фабрики Татьяна Обухова. Вы знаете, как это бывает – всё заранее решено, а потому процедура скучная. Но всё должно идти по распорядку. Удобнее всего провести собрание в Доме культуры, но кто туда пойдёт добровольно? Вот они и стали ездить по предприятиям, там народ не надо специально собирать. Вначале на этой фабрике собрание провели, а потом к нам завернули. По местным меркам рабочий коллектив у нас немаленький. Всё чин чином – стол, президиум и толпа рабочих. За столом кандидатка и другие важные лица, организаторы, а среди них Фелюгин как представитель обкома. Он тогда ещё в инструкторах ходил. И вся эта говорильня была затеяна ради отчёта – такой-то коллектив горячо поддержал выдвижение, и всё такое. Люди это понимали и досадовали, мол, швейники её выдвинули, вот пусть с ней и целуются, а мы причём? Дома дел полно.

Это настроение понимал и ведущий. После того как доверенное лицо пробубнило биографию кандидатки, ведущий спросил:

– Ну, что, товарищи? Будем обсуждать или сразу резолюцию? Может, вопросы есть?

Тут наш энтузиаст поднял руку и крикнул:

– У меня есть!

Протолкался к столу сквозь недовольный ропот и говорит:

– Моя фамилия Коновалов, и у меня вопрос к товарищу Фелюгину. У вас большой партийный стаж?

Фелюгин от неожиданности вытаращил глаза, но быстро ответил:

– Порядочный. Пятнадцать лет, если вам это так важно.

– Очень важно! В таком случае, вы не подскажете то место в бесценном наследии великого Ленина, где анализируется роль железных дорог в общем промышленном развитии?

– При чём здесь это? Простите, товарищ, но ваш вопрос не к месту.

– Вот как? Труды Ленина ни при чём? А я считаю, что мысли великого вождя всегда к месту. Любые. У вас другое мнение, коммунист Фелюгин?

Коновалов прищурил глаза, нагнулся к Фелюгину и почти прошептал:

– А, может, вы ревизионист?

Фелюгин напрягся, тема была скользкой, и он решил не перечить:

– Я изучал труды Ленина. Интересующие вас материалы есть в двенадцатом томе полного собрания сочинений.

Коновалов восторженно взмахнул руками:

– Потрясающе!

Разговор становился нелепым. Ведущий – представитель райкома Иванков стушевался, и Фелюгин сам попытался вернуть собрание в процедурное русло:

– Товарищ э-э, Коновалов, если у вас есть что сказать по существу, то давайте конкретнее о том, ради чего мы тут собрались. У вас есть мнение о кандидате?

– Конечно! О ней и речь. Кандидатку я помню со школы. Училась она плохо. Во втором классе два года сидела. С общественной работой не справлялась. Ни ума, ни фантазии. Что об этом говорить, если даже в комсомол она умудрилась попасть только со второго захода. Вот товарищ Иванков может подтвердить.

Кандидатка побледнела, а Иванков, хорошо знавший Коновалова, что-то злобно пробормотал и начал перемещаться к выходу. Народ сильно оживился, и люди с большим интересом стали ждать продолжения. Теперь их, пожалуй, было и не разогнать.

Фелюгин начал стучать ладонью по столу, а затем громко сказал:

– Стоп, стоп, стоп. Стоп!

Коновалов сразу подключился:

– Совершенно с вами согласен – стоп! Вы очень точно выразились. Товарищи! Вы слышали, что сам товарищ Фелюгин сказал стоп. И правильно! Зачем нам дура в Верховном Совете? У которой, вдобавок, муж пропойца. Скажем ей стоп.

Кандидатка завизжала:

– Я с ним развелась!

– Не ври! Я вчера его видел, когда он выходил из вашего двора с двумя курочками подмышками. На самогон пошёл менять. На пару, небось, квасите.

Народ развеселился, а Таня Обухова разрыдалась, обозвала Коновалова козлом пожарным и быстро удалилась. Фелюгин понял, что под маской жизнерадостного идиота опытный демагог, который нагло им манипулирует, но что-то предпринять просто не успевал. А Коновалов, как ни в чём не бывало, продолжал:

– Товарищи! Вы видите перед собой товарища Фелюгина, человека с большой буквы и на редкость образованного коммуниста. Я впервые в жизни вижу человека, прочитавшего двенадцать томов сочинений великого Ленина. Вот таким людям нужно заседать в Верховном Совете! И я вношу предложение: просить согласия товарища Фелюгина на его выдвижение в кандидаты от нашего трудового коллектива взамен выбывшей Обуховой. Попросим, товарищи! Аплодисменты!

Раздались дружные аплодисменты. Фелюгин понял, что он крепко влип. Ситуация сложилась нелепая и опасная, ведь по всему выходило, что это он скомпрометировал кандидатку и решил занять её место. Кто поверит, что всё это провернул хитрый местный работяга? И главное – зачем? Нужно было срочно принимать меры к спасению. Фелюгин вскочил из-за стола, подошёл к Коновалову и зло, вполголоса заговорил:

– Ты с ума сошёл! Какое выдвижение?

– Всё соответствует принципам советской демократии. В речи товарища Суслова на февральском пленуме подчёркивается инициатива трудовых коллективов при выдвижении кандидатов в депутаты. Что здесь не так? Неужели вы не читаете Суслова? Какой ужас!

– Коновалов, ты лезешь в дела, в которых не разбираешься. У Суслова общие положения, а в конкретности это сложный процедурный механизм – территории, решения, назначения, согласования и всё прочее. У меня должность, наконец.

– Так бы сразу и сказали, что должность не позволяет. Тогда сделаем по-другому.

И Коновалов обратился к собравшимся:

– Товарищи! К сожалению, товарищ Фелюгин не может баллотироваться из-за своей должности. Поэтому я вношу другое предложение – принять товарища Фелюгина в нашу бригаду почётным членом. Но тут имеется небольшое препятствие. Насколько мне известно, в почётные члены трудовых коллективов и воинских частей всякие великие люди зачисляются после смерти, а товарищ Фелюгин ещё живой.

Из толпы донёсся голос:

– Так в чём дело? Долго грохнуть?

– Это шутка, товарищ Фелюгин.

– Надеюсь, товарищ Коновалов.

У Фелюгина закружилась голова, и ему стало казаться, что это сон, в котором голос Коновалова продолжал нести ахинею:

– Поэтому я предлагаю зачислить товарища Фелюгина кандидатом в почётные члены бригады. Всё в порядке товарищ Фелюгин, можете не переживать – место вам забронировано надёжно. Как только поступите в покойники, так сразу автоматически и в почётные члены. Все согласны? Тогда аплодисменты!

И под восторженный шум Коновалов смешался с толпой рабочих. Члены президиума гуськом тянулись к выходу. Последним шёл директор, который и закрыл собрание, молча махнув рукой.

Фелюгин был чернее тучи – провал грозил ему многим, однако же он как-то выкрутился и со временем даже пошёл на повышение, но сами понимаете – в станицу больше ни ногой.

Выслушав этот рассказ, Елена Павловна сокрушённо сказала:

– Ну и работника вы себе нажили! Тяжело ведь с таким, Пётр Адамович.

– Не то слово. Сейчас-то уже притерпелись, а если честно, то от него и польза немалая.

– От таких закидонов?

– От них тоже. После той воронежской делегации по соцсоревнованию мы живём спокойно. От дурной славы тоже есть прок. Всякие пропагандисты, лекторы и комиссии просто боятся сюда приезжать. Ваше появление нас сильно удивило. Отвыкли.

Подошедший к нам худой мужчина в очках сказал:

– Кажется, я слышал про этот скандал. Так это у вас?

– У нас. Где ж ещё?

– А что было-то?

– Если коротко, то этот режиссёр устроил так, что руководительница делегации попала в милицию по обвинению в краже. Откуда ей было знать, что всё это подстроено? Ей специально показали красивые замочки и петельки, а когда она восхитилась, то рабочий, которого потом не нашли, подарил ей несколько образцов и положил их в сумочку. Коновалов посулил вахтеру почётную грамоту за подвиг, и в нужный момент тот вызвал наряд, который и прихватил даму с поличным. После этого выступил сам Коновалов. Показал милиционерам газету полугодовой давности со статьёй областного прокурора о несунах и предупредил, что если они её отпустят, то он натравит на них прокуратуру. Добрые люди нашептали членам делегации о лютости нашей милиции, и те от греха подальше разбежались кто куда. Дама рыдала и даже слегка расцарапала лицо Коновалову, но это ей не помогло. Вместе с водителем автобуса, у которого странным образом исчез путевой лист, они провели в кутузке почти сутки. Приехал важный представитель, и недоразумение было улажено. Казалось бы, чепуха, но в должности даму понизили, и желающих вступить с нами в соцсоревнование поубавилось.

– Не любит соревноваться?

– Не любит мягко сказано. Саму идею соцсоревнования он называет имитацией деятельности, а вручение переходящих знамён и почётных грамот считает насмешкой над рабочими и самим здравым смыслом. Честно говоря, я кое в чём с ним согласен.

– Он и с лекторами так же?

– Ну что вы, нет, конечно. Он в этих делах не повторяется. С пропагандистами он работает тонко, можно сказать на их же идеологическом поле. Лекторы, это особая тема. Люди они безвредные, и расходов на них никаких, но Коновалов за что-то их невзлюбил и стал для них форменной идеологической моровой язвой.

– Первый раз о таком слышу. Расскажите.

– Слухи были, что он и раньше такими делами занимался, но то слухи. А три случая я знаю доподлинно. Первый случай был года четыре назад. Как-то раз Коновалов пошёл в районный клуб на бесплатный концерт. А там, как у нас водится, чтоб жизнь малиной не казалась, перед концертом объявили лекцию на антирелигиозную тему. Он, наверное, был единственным в зале, кто отнёсся к лекции серьёзно. Выслушал и, не задерживаясь на концерт, отправился искать лектора, якобы для прояснения некоторых вопросов. Лектору это очень польстило, и он согласился на беседу. О чём они говорили, а говорили они долго, неизвестно. И что Коновалов наплёл этому лектору, тоже неизвестно. Только после беседы лектор уволился с работы, вышел из партии и подался в священники. А ведь сам-то Коновалов неверующий.

Другую историю мне рассказал мой приятель Попцов, начальник ремстройучастка. Эту историю некоторые люди воспринимают как анекдот. Впрочем, как и первую историю.