Читать книгу Степь 2. Расцвет. Часть вторая - Александр Берник - Страница 5

Первый день пути по степным просторам с редкими перелесками по направлению к ближайшему стойбищу Кайсай с Куликом ехали шагом, вообще ни слезая с коней и не ступая ногами на землю. Даже когда пускали своих скакунов травку пощипать и сами перекусывали.

Естественно, ехали вместе, хотя с самого начала произошло небольшое недоразумение. Выехав из леса к злопамятной развилке и бурно по-мальчишески веселясь от души, вспоминая последние лесные события, не смотря друг на друга и продолжая разговор, плавно направились разными путями, поначалу даже не обратив на это внимания.

Кайсай поехал вдоль леса, заворачивая направо, а Кулик продолжил путь по прямой в бескрайнюю степь. Только пройдя несколько шагов и неожиданно для себя сделав открытие что собеседник куда-то от него удаляется, оба встали и обернулись разглядывая друг друга.

– Ты куда, Кайсай? – первым выразил своё недоумение новорожденый берсерк.

– Туда, – как-то неопределённо махнул рукой бердник по дороге вдоль леса.

– Так ближайшее стойбище там, – также ткнул пальцем Кулик в сторону бескрайнего поля и на его лице вспыхнула тревога.

– А кто сказал, что мне нужно в ближайшее? – непонимающе поинтересовался Кайсай, – мне нужно на Дикое Поле, где стоит царская ставка.

Попутчик поник, опустив голову и растеряно пробурчал себе под нос:

– А мне надо в ту орду, где отец в походы ходил. Я обещал заменить его, если с ним что произойдёт.

Наступило тягостное молчание. Оба стояли в раздумье. Кулик с явным сожалением что приходится расставаться, а Кайсай размышлял о чём-то своём. Наконец, рыжий что-то решив, махнул рукой и развернул Васа.

– А! – весело выкрикнул он, нагоняя попутчика, – какая разница как туда добираться. По прямой скакать или кривой, через пень колодой. Один хрен все касакские орды соберутся там к назначенному времени. Я, в общем-то, никому и ничего не должен кроме тебя. И раз тебе надо уважить погибшего отца, я не против составить компанию. Только сразу предупреждаю, что в эту орду вливаться не буду. У меня другие планы.

– А ты почём знаешь, что все на Диком Поле собираются? – сразу оживился обрадованный Кулик.

– Да была оказия, – ответил с бесшабашным видом Кайсай, подъезжая к попутчику и пристраиваясь рядом, – ещё по весне заезжал к нам на заимку старинный приятель деда из прошлой его жизни. Он как раз с вестями о будущем сборище объезжал касакские стойбища. Дня три они с дедом пьянствовали и гуторили о былых походах. После как посыльный уехал дальше, дед и начал меня готовить к неминуемому отъезду. Я только сидя тут в лесу понял, что не готов ни к каким походам, как он мне по ушам ездил, а видимо настолько надоел уже, что просто решил от меня избавиться под подвернувшееся дело, выпроводив чуть ли не пинком под задницу.

Так и поехали дальше вместе. Вот только в стойбище, куда приятели неторопливо спешили за разговорами, их никто не ждал и ждать не собирался. Добравшись до места, ордынские новобранцы нашли лишь огромную помойку, вместо обжитой степи с людьми и походными шатрами. Касаки ушли, притом видимо уже давно. Следы от их пребывания совсем остыли. Кулик опечалился, поняв, что опоздал к назначенному сбору, но Кайсай хлопнув его по плечу внушил надежду, что ничего страшного не произошло. Мол, догонят и вообще-то, по-хорошему, надо было сразу с ним от леса поворачивать, ибо всё равно получается по его.

– Не ссы белобрысый. До похода ещё далеко. Сорок раз успеем сбегать туда-сюда, коль захочешь, – успокоил его бердник, и всё так же никуда не спеша направился по широкому следу, оставленному ушедшей касакской ордой.

На второй день совместного путешествия, доехав до немаленькой реки они вновь наткнулись на отхожую помойку, оставленную прямо на берегу. Стало понятно, что орда здесь стояла временным станом перед водной переправой. Встали и они, расседлав коней и пустив их пастись в сторону от вытоптанной степи, превращённой в голую землю. Сами же раздевшись догола, полезли в холодную реку смыть дорожную пыль и снять усталость от нескончаемой верховой езды.

Зайдя в реку по самые эти самые, ну в общем, полностью по все ноги, и шумно плескаясь с ребячьим баловством, голося чуть ли не на всю степь, они ни сразу увидели и тем более совсем не услышали подъезжающих к ним со спины всадников. А когда топот коней стало невозможно игнорировать, то гости оказались совсем близко, поэтому ни спрятаться, ни приготовиться к встрече времени уже не оставалось.

Стрелой вылетев из воды, оба молодца только и успели что натянуть на мокрые задницы штаны. А подтягивали их, когда неожиданные гости подскакали к ним, считай впритык, прижав несмышлёнышей к реке. Утерев мокрые лица от воды и разглядев всадников как следует, оба остолбенели будто их по горло в песок вкопали, держа руки на завязках натянутых штанов, и от этого выглядели как два суслика выскочивших из норы и вставших на стороже.

И было от чего замереть в стойке как идолы. Гостями оказались три всадницы! Молодые, стройные станом, обворожительно красивые, но смертельно опасные поляницы, как их называли в здешних краях люди. Примерно одного с ними возраста, хотя две по бокам выглядели постарше, но это могло быть делом обманчивым из-за золотой росписи на их божественных ликах.

Все три одеты один в один как Кайсай – по-походному. Такие же короткие мягкие сапожки, такие же узкие штаны, колпаки с чулком на спину. Только у двух воительниц нательная кожаная бронь блестела утыканными золотыми бляшками, а у третьей, что ехала посерёдке, она вся состояла из золота. И формой бронь у всей троицы спереди указывала без какого-либо сомнения на особенности их половой принадлежности.

Наездница в центре скакала без шапки, развивая на ветру золотыми кудрями, явно значилась за старшую в их троице и в отличие от двух других без оружия. Свободно свесив руки вниз, дева толи перебирала что-то в ладонях, толи просто разминала усталые пальцы.

Те, что скакали по бокам в плотно нахлобученных колпаках, из-под коих цвет волос их не просматривался, держали луки с наложенными стрелами, но тетиву не натягивали и в купальщиков не метились.

Остановились, выстроившись вряд, прижимая молодых мужчин к кромке воды, и не давая им никакой возможности бежать или где-нибудь укрыться. Не говоря ни слова, даже не раскрыв рот, игнорируя законы приветствия, обе стороны противостояния молча принялась разглядывать друг друга.

Молодцы, так много наслышанные о золотоволосых воинственных девах и впервые столкнувшись с ними лицом к лицу – с любопытством, замешанном на страхе и трепете, а вот интерес самих дев-убийц оставался загадкой. Не понятно, чем это их могли заинтересовать два полуголых мокрых пацана.

Кайсай, по ходу гляделок закончил с завязками, выпростав руки, и не делая резких телодвижений, нарочито медленно обул сапожки, где в голенище в потайной карман вложены метательные ножи, на тот момент единственное доступное оружие к немедленному применению, но рассудительно решил, что лучше их пока не касаться, ожидая что произойдёт дальше.

Наклонившись и натягивая кожаную обувку, он заметил, что все три наездницы на его наклон отреагировали, так же показательно медленно сделав пару шагов к отступлению, разрывая тем самым дистанцию.

Когда же Кайсай выпрямился, притаптывая сапоги в песок, то сразу развёл руки в стороны и в знак своей безобидности показывая пустые ладони, так как от него по обе стороны смотрели берднику в глаза две боевые стрелы, готовые в один миг выбить оба глаза вместе с только, по сути, начавшейся жизнью.

Старшая же, положив персты перед собой и наклонив голову, чему-то ехидно лыбилась, притом совсем не ласково, а как бы говоря, вот вы голубчики и попались.

– Кто такие? – спросила она усталым с хрипотцой голосом, не прекратив кривить губками и нагло уставившись в упор на рыжего.

Голос её оказался тих и нежен, словно трепетный полевой цветок, но вместе с тем величавый и снисходительный до презрения.

– Идём на Дикое Поле в орду наниматься для дальнего похода, – ответил с достоинством Кайсай, очень внимательно разглядывая красавицу.

Он опустил поднятые руки, достал из-за спины длинную косу и принялся неспешно её выжимать, проделывая это нарочито медленно, чтобы не спровоцировать выстрела, вместе с тем показывая девам свои самые мирные намерения.

«Золотая», только узрев его толстенную рыжую косу по самую задницу и оценив привычные для девки, но не для мужчины действия по её обихаживанию, улыбнулась более естественно, обмякла личиком, да и голосом. В её глазах вспыхнуло неподдельное любопытство.

– Ты чей будешь такой красивый? – спросила она, выказывая интерес, но при этом не теряя высокомерной спесивости.

– Так ни чей пока, краса девица. Сирота я по жизни, отца-матери ни имеющий и никем к рукам не прибранный. Коль за меня пойдёшь, так твоим буду.

Горделивая дева, изображающая отпетую стерву, презрительно сморилась будто что кислого пожевала.

– С каких краёв я спрашиваю, сирота языкастая?

Кайсай обернулся на товарища и по его виду отчётливо понял, что на все каверзные вопросы отвечать придётся лишь ему одному, так как белобрысый кажется обмочился с великого перепуга, хотя возможно штаны промокли и от влажного не обтёртого тела, но по выражению бледного лица Кулика, он точно обмочился, как минимум.

Этих боевых дев-воительниц всякий звал по-разному. Кто-то поляницами, из-за того, что ночёвки ставили на лесных полянах в глуши и словно волчьи семьи на одном и том же месте дважды не обустраивались.

Девки местных поселений, что пищат и в тайне грезят о них как о своей самой несбыточной мечте, с восхищеньем именуют златовласками, и все как одна с самого малолетства хотят быть похожими на них.

А мужики хоть боевые, хоть мирные поголовно обзывают ругательно. Кто просто убийцами, кто «мужерезками», кто людоедками и «сучьим потрахом», кто ещё как, но ни одного доброго слова об этих девах от мужиков никто не слышал. Все только со страхом, с ненавистью. Нагнали эти «яйцерезки» жути на молодецкую породу, ни дать, ни взять, ни сподобиться.

Кайсай знал по дедовым рассказам, что сами они себя никак не звали из того, что навыдумывали люди, а кликали друг дружку просто сёстрами.

Судя по обалдевшему лицу Кулика, тот вообще всё забыл, кажется. Стоит, рот раскрыл, глазами хлопает. Даже штаны до сих пор завязать за всё время так и не удосужился, держит на весу как замороженный.

Посмотрел рыжий на белобрысого и понял, что придётся врать самому, потому что мало знал о селении, откуда они держали путь в касакскую орду:

– В трёх днях пути отсюда наш дом, – начал отдуваться бердник за обоих путников, – с речки Блошки мы. С поселения, где большаком числится Гаруда. Шли в ближайшую касакскую орду, да задержали в переходе важные дела. Вот теперь нагоняем, коль получится.

Старшая изобразила задумчивое лицо, толи вспоминая речку с таким названием, толи думая о чём другом, но при этом не спуская с говорящего своих сверкающих зеленью глаз. Сделала руками еле заметное движение, с первого взгляда абсурдно неуместное в данной ситуации, но обе её сестрицы абсолютно слажено опустили натянутые луки.

– И давно вы здесь купаетесь? – продолжила допрос золотая красавица, сотворив на красивом лице эталон надменности и чуть ли не царской заносчивости.

– Да почитай только подъехали. Вот решили пыль сполоснуть да брод поискать, коль получится.

– Здесь поблизости брода нет, – резко и на что-то озлобившись, ответила золотоволосая дева, оглядывая противоположный берег.

Кайсай, продолжая изображать «наивную простоту», оглянулся в том же направлении и как бы оценивая ширину реки подытожил:

– Ну, значит вплавь придётся с конём. Деваться некуда. Хотя водичка холодная.

Посчитав, что своим примерным поведением вполне надёжно усыпил боевой дух воинственных дев, он в очередной раз медленно нагнулся. Поднял золотой пояс с оружием и одним неуловимым движением застегнул его на себе, выпрямившись, после чего даже с облегчением выдохнул. Теперь он полностью вооружён.

«Золотая» дева на его наклон среагировала с опозданием, вскинув перед собой руки, но ничего не предприняла. Толи просто не успела, толи успевала, но одумалась. Слишком быстро получилась у молодого бердника привычная операция. Дева как подняла руки для чего-то, да так и замерла озадаченным хомячком, увидев блеснувший золотом пояс, опоясавший воина явно не по возрасту, изобразив при этом на своём милом личике самое неподдельное удивление.

Как отреагировали остальные две Кайсая интересовало мало. Он лишь зафиксировал боковым зрением их застывшее местоположение.

«Золотая» с неописуемой грацией стекла с коня, грациозно покачивая бёдрами подошла вплотную к берднику, по виду нисколько его не страшась и пристально рассматривая боевой обвес потянулась к золотой вышивке, желая коснуться, но рука Кайсая слегка приподнятая недвусмысленно её предупредила, что делать этого не стоит.

– Не почину на себя нацепил, босяк, – укоризненно и высокомерно заявила она, растягивая слова в тихом распеве, стоя почти вплотную к рыжему и задирая коротенький носик, хотя глаз от пояса не поднимала, продолжая изучать, – у кого украл?

– Я не тать и ношу по праву, – в той же манере ответил Кайсай, принимая странные правила беседы, – получил в наследство от наставника. А иду я в орду самого Агара Победителя выполняя дружеский уговор между ними, пополнять ближний круг царя, вместо моего старого наставника.

Сказанное мужем, а не мальчиком произвело впечатление на деву, она подняла с зелёным холодом глаза, уставившись в упор в тёмно-карие Кайсая.

– И не боишься по степи гулять с таким богатым приданным? – скривилась дева в ухмылке надменности, продолжая наглые речи, абсолютно не боясь его оружия и запугивая воина своим бесстрашием.

– А я в наследство получил не только приданное, – проговорил Кайсай почти шёпотом, переходя в боевой режим бердника, собирая себя в сжатую пружину и в любой момент ожидая пакости от взбалмошной девы, «попутавшей берега», – но и умение этим пользоваться.

– Ты бердник? – удивилась она и её огромные глаза на пол лица, распахнулись в невероятные размеры, топя в себе собеседника как в болоте.

– О, красавица разбирается в боевых поясах и знает особые чины?

– Ещё раз назовёшь меня так и я тебе яйца вырежу, – с наигранным спокойствием и усталым безразличием предупредила золотоволосая стерва.

И Кайсай от чего-то сразу поверил, что это не праздное бахвальство, а вполне конкретная угроза, но как говорится в народе, «язык мой – враг мой», и рыжий не удержал «врага» на привязи.

– Но ни уродиной же тебя называть?

Не успел он даже закончить свою язвительную речь, как в руке обворожительной «мужерезки» непонятно откуда появился нож и пользуясь, что она по росту ниже бердника на пол головы, дева, не моргнув глазом ударила лезвием снизу в пах, попытавшись отрезать мужлану ненужное. Надеясь, наверное, что заворожённый её взглядом самонадеянный молодой самец даже не заметит, как станет евнухом.

Но не тут-то было. Мало того, её руку непонятным образом перехватили, а сама она, неожиданно лишившись опоры в виде прибрежного песка под ногами, крутанулась теряя ориентацию, и оказалась на заднице, ошарашенная до крайности. Её любимый нож, особой секретной ковки, крутился в пальцах победителя, поигрывавшим им в одной руке и протягивающего вторую для помощи, демонстрируя свою миролюбивость.

Дева хмыкнула, издавая звук, абсолютно лишённый какой-либо интонации, и с невыразимой грацией, не применяя собственных рук и тем более воспользовавшись протянутой рукой, самостоятельно, гибким прыжком поднялась с песка. Бердник протянул нож держа за лезвие, и дева таким же колдовским способом, непонятно как его заныкала. Просто накрыла ладонью, и он исчез будто не было.

Настала очередь берднику округлять удивлённые глаза, не ожидавшему такой прыти от золотоволосой, но опомнился он быстро, приняв это за фокус кудесника, а не за боевое умение и почувствовав уверенность в своём превосходстве, принялся вновь зубоскалить, нарываясь на неприятности:

– Так как же к тебе обращаться, дева. Коли при любом к тебе призыве ты кидаешься мне самое ценное резать.

«Мужерезка» сжалась словно комок мускулов, сомкнув губки в узкие полоски, глазки сузила до прищура, но сопровождающие её девы неожиданно отвлекли на себя внимание, как по команде хмыкнув сдавленным смешком. Старшая сверкнула гневным взором в их сторону. Те разом притихли, отворачиваясь, но продолжая при этом чем-то неосознанно давиться. Это на несколько мгновений отвлекло «золотую», чем рыжий и воспользовался.

– Меня зовут Кайсай, – не прекращая попыток знакомства, продолжил самоуверенно наглец.

А тут в себя пришёл и его спутник нежданно-негаданно.

– А меня Кулик, – с ноткой детской застенчивости и с широченной простотой не пуганной души, произнёс он, стоя чуть в стороне всё ещё придерживая штаны обеими руками, обращаясь, судя по всему, к двум оставшимся наездницам, так как те встрепенулись и развернулись в его сторону, умилённо улыбаясь и рассматривая мальчика.

Старшая продолжала стоять молча, но всем видом показывая, что начина от напряжения отходить. Представление Кулика и его по-детски наивное выражение застенчивого лица, разрядило накаляющуюся обстановку, доведя её до нейтральной приемлемости. Личико кровожадной стервы расправилось, тело расслабилось.

– Ладушки, как любит поговаривать Агар, – выдала она, показывая, что очень хорошо знакома с царём орды, именем которого только что хвастал рыжий, – забыли. Я Матёрая боевого сестричества. Меня кличут Золотые Груди, и заруби это на носу, наглое рыжее создание.

С этими словами золотоволосая надменно улыбнулась и как бы на показ, самым наглым образом прогнулась в спине, выпячивая вперёд два золотых шара брони. По её отточенным движениям угадывалось, что она не впервые это делала и реакция Кайсая золотоволосую не удивила, а оказалась предсказуемой.

У бердника отвисла челюсть, глаза расширились, а взгляд прилип к золотым выпуклостям. Матёрая резким нырком сдвинулась вперёд и сделав наглецу примитивную подсечку, не слабым ударом швырнула мужчину на мелководье, куда тот от неожиданности с шумом и брызгами плюхнулся задом. Все три девы залились хохотом, но, в общем-то не злобным, а лёгким, расслабленным смешком, и мокрый бердник воспринял это за добрый знак примирения. Хотя Кайсай оказался потрясён до глубины души её шалостью.

Сидел он пятой точкой в реке и зачерпывая воду в штаны недоумевал, так как при всей готовности к непредсказуемым атакам со стороны противника бердник не заметил её движения. Совсем. Настолько оно оказалось быстрым и для глаз не видимым. А самое обидное, рыжий не смог прочесть её замысел заранее. При всём своём мастерстве, как он думал про себя, так и не понял даже приблизительно, как это у девы получилось, и это непонимание вызывало в нём нешуточную тревогу. Кайсай почему-то в первую очередь решил, что тут не обошлось без колдовства, как и с ножичком. А это уже говорило о недооценке противника и что перед ним куда более матёрый враг, чем изначально себе представлял.

От греха подальше и ради собственной безопасности Кайсай никак не стал противодействовать и тем более продолжать пикетировать с ней, решив смиренно подчиниться, приняв её первенство и прекрасно понимая, что старшей негоже оставаться в неоплаченном долгу и ей требовалось хоть вот так, но поддержать свой начальственный авторитет. И сесть в реку после чувствительного удара Матёрой сестричества вполне приемлемая плата за выправление статуса. Правда, он не ожидал, что сядет в воду седалищем, но это уже мелочи. Высохнет. Но, даже безоговорочно понимая, что нарываться с этой девой на неприятности не стоит, всё же не удержался:

– Золотые Груди, ты прости меня неотёсанного дурня, а как тебя по-простому приласкать, чтоб не обиделась?

– Никак, – прошипела стервозным шёпотом «золотая», вновь скривив злобное личико, собираясь видно его полностью утопить.

Наступила тягучая пауза. Кайсай не решился на этот раз продолжить знакомство с побоями. Все замерли в позах как изваяния. Наконец Матёрая отмерла, развернулась и пошла прочь, но не стала вскакивать на своего скакуна, а наоборот принялась стягивать накидку, скомандовав своим «мужененавистницам»:

– Привал. Тоже надо сполоснуться и подкрепиться перед переправой.

Затем вновь подошла к рыжему, вылезшему из реки с мокрыми штанами и встав перед ним и разглядывая реку сквозь него, словно через прозрачную преграду, принялась демонстративно оголяться, расшнуровывая завязки брони. При этом загадочно улыбаясь, одаривая улыбкой непонятно кого, так как с высоты своего положения в упор никого на берегу не видела кроме себя любимой и единственной.

Кайсай вновь зацепившись за её вызывающее поведение, ответил также демонстративно, только сделал это значительно быстрее. Он, несмотря на самовлюблённую деву, скинул в песок мягкие сапожки, куда благо вода не набралась при падении, отстегнул пояс, аккуратно укладывая на песок и лихо выпрыгнул из штанов, оставшись пред красавицей в чём мать родила и на свет выгнала.

Рыжий решил, что раз уж намочил походные портки, то не мешало бы их в таком случае и простирнуть. Поворачиваясь к ней задом и закидывая за спину косу, прикрывая тем самым шрам от стороннего взгляда, пошёл в реку, тем не менее, понимая по опыту заработанного с поселковыми девками, что не желание любоваться её красой и поворот к обнажающейся деве спиной, будет для золотоволосой, не меньшим оскорблением, чем отбор ножа и усадка на песок задницей.

Дева никак внешне не отреагировала на его мерзостную выходку, но раздевшись догола и проходя мимо стирающего штаны молодого мужчины, выпятив груди перед собой, глянула на рыжего так, что тот всё понял без объяснения. Она ему такого никогда не простит и не при каких условиях и, судя по отвратительной натуре, эта стерва никогда и никому, ничего не прощает по определению. Она этому просто с детства не обучена.

От вида девичьего обнажённого тела, грациозно заходящего в воду, Кайсай впал в полное оцепенение. Туловище мгновенно отказалось слушаться. Но рыжего парализовала не красота божественной фигуры, а колдовские узоры на её спине! Матёрая сестричества оказалась «меченой» ведьмой! И ведь эта зараза ещё косу вперёд убрала, открывая спину и аккуратную округлую попу для обозрения и давая ему возможность разглядеть себя во всех подробностях.

Только сейчас бердник понял с кем по дурости сцепился. Она же могла его размазать по песку одним желанием превратив в пыль. Сразу стал понятен и гонор девы, и её заносчивость, высокомерный взгляд на их с Куликом как на ничтожества, а за одно и отсутствие у девы оружия. На кой оно ей, если колдовская сила заложена в самом теле.

Сравнивая рисунки золотоволосой с лесной ведьмой, он пришёл к однозначному выводу, что каждая «меченая» разрисована по-разному, потому что роспись Золотых Грудей совсем не походила на загогулины еги-бабы. Те он хорошо рассмотрел и запомнил. Когда рыжий пришёл в себя от оцепенения, первое что осознал разрозненными мозгами – сердце из груди вот-вот вырвется, а второе – увидел уплывающие штаны.

Дева, к моменту его осознания зайдя в реку по высокие груди, торжественно развернулась бросая золотую косу на спину и открывая доступ для посторонних глаз к телу, и увидев реакцию молодого бердника осталась очень довольна результатами произведённого эффекта. Прямо так довольна, словно свинья, обожравшаяся желудей. Вот только не хрюкала.

Спустя время, уже ближе к вечеру весёлая пьяная компания, состоящая из двух мужчин и двух дев сопровождения высокопоставленной особы, притом, как выяснилось, такой высокой, что выше некуда, уже, как ни в чём небывало разглагольствовали у костра. Огнище наспех разжёг Кулик, проскакав туда-сюда вдоль берега и найдя хоть что-то, что могло гореть, видно изничтожив последние где-то найденные кусты.

Лишь «меченая» стерва высокого полёта сидела на берегу в гордом одиночестве, закутанная в конскую накидку, и безучастно созерцала речной пейзаж на закате. Сидеть у костра за компанию и пить с ними пьяные напитки она категорически отказалась, считая это ниже своего достоинства, хотя что-то там пила, но в одиночку.

Когда наконец все разогрелись снаружи и изнутри как следует, стали готовиться к переправе. «Мужерезки» по команде высокопоставленной стервы начали полностью раздеваться и всё снятое укладывать в непромокаемый мешок.

Цвет их волос действительно выглядел крайне необычно, чем-то походя на рыжее золото, притом этим цветом девы могли похвастать не только волосами на голове, но и везде, где они росли. Златовласки оказались настолько красивы и обворожительны, что Кайсай пивший немного, лишь для телесного согрева, тем не менее начал быстро пьянеть, смущённо и лихорадочно щупая их глазами. Но увидев голую командиршу в затейливых цветных узорах, в раз протрезвел, даже миновав стадию болезненного похмелья.

Всё что осталось на девах – это лишь странный амулет с вырезанной дыркой из зелёного и красивого, а значит дорогого полированного камня,12 цеплявшегося за шею шнурком и висевшего в аккурат чуть повыше ложбины образуемой рельефом грудей.

Взгляд Кайсая липко цепляясь за обнажённую Золотые Груди, замер на некоторое время на её амулете, но толком подумать о нём не успел. Потому что неожиданно для себя наконец-то разглядел сквозь ведьминые узоры идеально безупречное тело, отчего, как назло, почувствовал в своих штанах шевелящийся «позор».

Возбудиться, да ещё при поляницах – смерти подобно! Это нарушало незыблемый ордынский закон – «не еть», что в походе являлся смертельным. Хотя они с Куликом ещё не присягали и жизни за это их бы ни лишили, но позором бы покрыли себя несмываемым. Таким, что вместо переправы можно было топиться.

И тут как гром среди ясного неба в ушах рыжего раздался издевательский смех, и он совершенно отчётливо как настоящую увидел перед собой знакомую еги-бабу с указывающим ему на штаны пальчиком. Зашевелившийся орган тут же скукожился и прикинулся дохлым. А тут и видение исчезло.

– Благодарствую тебе Апити, – проговорил Кайсай про себя, растерянно улыбаясь, и крепко призадумавшись принялся раздеваться.

Золотые Груди, расхаживая туда-сюда и высокомерно выдавая повеления, притом всем подряд, а не только своим подчинённым девам, между тем то и дело пристально косилась одним глазом на рыжего бердника, и его резкая перемена в настроении от золотоволосой естественно ни укрылась. Она подошла к нему абсолютно голая, с видом, мол просто мимо проходила и язвительно поинтересовалась:

– Что воин, в штанах жмёт?

Матёрая окинула Кайсая уничижительным взглядом, полупьяно ухмыляясь не понять с чего, останавливаясь прямо напротив него, думая, что ставит молодца в неудобное положение своим вызывающим видом, тем самым требуя немедленного ответа.

– Да нет, – пожал плечами бердник, выходя из задумчивости и отвечая нахалке безразличным тоном, – он у меня такой, что никакие штаны не выдержат. Рвёт любые в клочья, заколебался штопать дыры. А при тебе даже не дёргается.

И с этими словами быстрым движением скинул сапоги со штанами, спокойно уложив их в мешок, предназначенный для переправы, при этом нагло уставившись на обнажённое девичье тело, выставив руки в боки и разглядывая высокородную «мужерезку» во всех её интимных деталях с близкого расстояния.

Дева стояла лицом к огню костра, и он совершенно отчётливо смог разглядеть всё в самых мельчайших подробностях. Глаза его замаслились, в горле возник непонятно из чего скатанный ком. Он его с великим трудом протолкнул будто что-то сухое без воды проглотил.

Но Кайсай любовался ни её телом, а внимательно рассматривал узоры, в первую очередь чёрно-матовый, что сразу бросился в глаза. Затем полюбовался голубым, прямо точь-в-точь, как у Апити. Дольше всего задержался на розовой ажурной юбочке, отороченной золотым пушком, такого же цвета один в один, как и на голове.

Дева, не видя его вожделенных глаз, тем не менее уже не улыбалась, а пристально рассматривала его мужское достоинство. Она прибывала в абсолютной уверенности, что перемена настроенья рыжего заключалась в его стыде за возбуждение. Но ошиблась и поэтому не понимала происходящего, почему он вдруг сделался таким серьёзным, и как показалось даже трезвым. Ни в одном глазу!

А Кайсай ведя взглядом по ведьминым завихрениям, неожиданно для себя стал прокручивать в голове события последних дней, после ухода от деда. И чем дальше углублялся в свои размышления, тем больше убеждался, что всё с ним произошедшее неслучайно и имеет далеко идущие последствия. Он даже взглянул на небо, оторвавшись от девичьего тела в надежде увидеть того, чьей рукой направляем в пути и разумом кого наставляется на жизненной дорожке.

Кайсай изначально не боялся закона «не татить», так как никогда не грешил воровством и не собирался промышлять в будущем. Проходить проверку на «вшивость» в одре тоже не боялся ни капли. Натренированная наблюдательность и мгновенная реакция не давали ни шанса провокаторам его обмануть или как-нибудь подставить.

Не боялся закона «не блядить», чего многие опасались. Хоть язык у рыжего и считался кое-кем без костей и на девках заречного поселения отточен до остроты клинка, за что с благодарностью тут же вспомнил деда, но и придержать его всегда мог. Да и вообще, шутки шутками, а когда начинались серьёзные разговоры, язык у него сам отнимался, а он оборачивался в немого тугодума.

А вот последнего закона «не еть», он откровенно боялся. Особенно испугался, как раз гостив у лесной ведьмы, когда ничего не мог сделать с этим треклятым органом. И теперь словно прозрел, осознавая с удивлением, что судьба не просто так провела его через «меченую» ведьму, а подарила ему колдовскую защиту от пагубного соблазна.

Кайсай понял, что даже если сознательно его решат провоцировать на нарушение этого закона, вот как теперь делала золотоволосая, пусть даже просто из баловства, а не со злым умыслом, то он способен любому искушению противостоять, стоит лишь вспомнить о еги-бабе и её издевательском хохоте.

Рыжий даже по-доброму улыбнулся, вспоминая голую лесную развратницу, живущую с нежитью наперекор народному пересуду и про себя, пожелал им счастья и благоденствия. И каким-то внутренним чутьём осознал, что эта золотоволосая «меченая» тоже возникла на его пути не просто так. Она какой-то знак судьбы, и он готов был голову дать на отсечение, что с этой красавицей их в будущем что-то будет связывать и похоже очень крепко, или Матёрая должна будет чем-то в жизни помочь, но она явно появилась на дороге не просто так.

Дева, заметив, что рыжий пристально рассматривает её колдовские хитро завязанные узоры, надменно улыбнулась и спросила, проговаривая на распев:

– Чего пялишься? Невидаль узрел?

– Ну почему ж? – запросто ответил воин, не чувствуя беды, – я с этой красотой прекрасно ознакомлен в подробностях. Только что от такой «меченой» ведьмы еду с излечения. Оттого, кстати, и запоздали на сборы.

– Что за ведьма? – тут же встрепенулась Матёрая, в раз растеряв всю спесь и уставившись на Кайсая резко округлёнными глазищами, – где ты в этих краях нашёл «меченую»?

Кайсай продолжая не ощущать подвоха и не обратив внимания на её вытаращенные глаза, даже несколько удивился.

– В нашем лесу сидит. Она там посажена за еги-бабу. Меня подранили слегка, так вот она вылечила.

И с этими словами бердник обернулся вполоборота, убирая косу на грудь и открывая шрам для обозрения. Тонкий пальчик скользнул по ране словно «нервная плеть», но, не стегая, как это делала Апити, а будто ею протянули с лаской и нежностью. Рыжий выгнулся крутой дугой от щекочущих мурашек, пробежавших табуном при её прикосновении.

– Только плетью не бей, – простонал вдруг жалобно рыжий, отстраняясь на расстояние от её рук.

Красавица резко отдёрнула пальчики, и её прекрасный лик исказил нешуточный ураган эмоций со сверкающими молниями в глазах.

– Как её зовут? – прошипела Матёрая сквозь стиснутые зубы.

Эта перемена в лице и шипящий тон озверевшей змеи, Кайсаю ни только не понравился, а конкретно напугал. Он неожиданно почувствовал самую настоящую угрозу своей лесной спасительнице и машинально соврал, даже не задумываясь:

– Так не знаю я, – и тут же сообразив, уточнил, состроив из себя деревенского простачка, – разве еги-бабу кликают? Еги-баба она и есть еги-баба. Посаженная по завету и лишённая прошлого. Она не называлась, я не спрашивал. А что случилось?

Сыгранная роль оказалась очень правдоподобной и Золотые Груди ему поверила, отчего сделала глубокий вдох успокаиваясь, и задумавшись примирительно проговорила:

– Ладно. Проехали.

Только сейчас рыжий понял, что опять сболтнул что-то лишнее, и чтобы как можно быстрей закончить с допросами кинулся собираться, подготавливая вещи к переправе.

Какое-то время Золотые Груди ещё постояла возле рыжего видимо соображая, продолжить разговор о лесной ведьме или сразу начать пытать его с пристрастием, но успокоившись, всё же решила до поры до времени повременить, и взяв эту парочку в сопровождение присмотреться к ним в дороге, а там за разговорами глядишь что-нибудь и сболтнут. Поэтому ещё раз тяжело вздохнув отвернулась и двинулась к своему коню.

Как потом рассказал Кулик, он это испытание голыми девами тоже прошёл с честью, только в отличие от Кайсая исключительно со смертельного страха. Он так испугался за свой срам перед золотоволосыми красавицами, что предмет позора панически зашевелился, но стремясь не наружу, а карабкаясь внутрь тела и там прячась от греха подальше…

Форсировав глубокую реку и переночевав вместе у общего костра, они так и поехали впятером до самого Дикого Поля. Отряд поляниц под управлением Золотых Грудей, которую как выяснил Кайсай у сопровождения, в сёстрах звали по-простому Золотце, возвращались из некого колдовского Терема, о коем золотоволосые хоть и были по дороге разговорчивы, но всякий раз замолкали, как только касались этого ведьминого логова.

Совместно путешествовать оказалось на редкость весело, интересно и даже получалось порой забавно. К общему удовлетворению все безоговорочно признали, что благодаря хорошей компании весь долгий путь укоротился до короткого перехода, да и время пролетело незаметней словно не мерно шло, а неслось галопом. Все это признали, кроме Золотца, ехавшей несколько впереди остальных, ни обращая на спутников никакого внимания, совсем не участвуя во всеобщем веселии.

В самом конце их недолгого перехода, после очередной стоянки с перекусом, толи само так получилось, толи сознательно сделано со стороны золочёной стервы, но обычный строй путешествия нарушился. Гроза Чёрного Неба со Звездой Летней Ночи, так звали дев её сопровождения, взяли Кулика в клещи с двух сторон и весело хохоча ехали впереди, видимо потеряв из вида Матёрую, а Кайсай с Золотцем чуть задержавшись оказались вместе, преследуя их на небольшом расстоянии.

– К вечеру доберёмся, – внезапно начала разговор золочёная, но при этом в голосе её что-то поменялось, превратившись из заносчивого во вполне нормальный.

– Уже? – наигранно удивился Кайсай, даже не зная, что сказать в ответ, так как чувствовал себя неловко, оставшись наедине с этой обворожительной, но всё же страшной «меченой» сучкой, прости Троица.

– Признайся, Кайсай. Испугался, когда нас повстречал? – как-то запросто и весело, с наивностью обычной заигрывающей с парнем девы спросила она, мило улыбнувшись рыжему, при этом и улыбка выглядела вполне нормальной, не оставляя от надменности и следа.

– Не то слово, – застенчиво улыбнулся в ответ рыжий, явно не ожидая такого поворота в их взаимоотношениях и подозревая Матёрую в лицедействе, – ты что думаешь, я просто так стирать штаны кинулся?

– Да ладно тебе, – по-девичьи рассмеялась Золотце, – извини, по привычке вышло, не по злому умыслу.

– Да ладно тебе, – скопировал бердник, – не извиняйся. Нормально всё. Мы не в претензии.

Кайсай сначала не мог объяснить себе столь резкую перемену в этой напыщенной стерве, но поразмыслив по наивности предположил, что ей просто надоело ехать в одиночестве и что есть силы надувать себя от важности, когда за спиной так весело.

Золотце прекрасно слышала по дороге весёлый трёп, и ей наверняка хотелось принять в нём участие, но положение её особого статуса не давало Матёрой морального права опуститься до бытового уровня. И тут золотоволосая ведьма, похоже, не выдержала. Ей захотелось обычного общения. Когда ещё в жизни такое выпадет? Чтоб вот так без свидетелей побыть обычным человеком, а не тем, чем кажешься другим. Хотя Кайсай тут же остерёг себя, кто эту «мужерезку» знает, что у неё на уме.

По мыслям внимательного бердника, в ней боролись именно эти две крайности: предписанная недоступность для окружения в общении с людьми ниже своего уровня и девичье желание поболтать тет-а-тет с молодым да интересным красавцем писаным. По крайней мере, он имел именно такое мнение о себе.

– Мы лютые, когда закуманены и находимся в состоянии похода, – призналась дева, смущаясь как ему показалось по-настоящему, что выдавал вспыхнувший румянец на щеках, – вот тогда лучше не подходи даже на вылет стрелы. И вас это тоже касается. Это я так, на будущее.

С этими словами она кивком указала на едущих впереди Кулика с поляницами, как бы давая понять, что подобные панибратские отношения, превалирующие в данный момент, в будущем будут неприемлемы.

– Буду знать. Благодарствую за предупреждение, – ответил Кайсай, любуясь её точёным профилем.

Она небрежно подала знак рукой оглянувшейся деве сопровождения, мол давай вперёд, не притормаживай. Та молниеносно выполнила команду прибавив шаг.

– А теперь мы такие же обычные, как и вы. И законы блюсти, в общем-то, не обязаны, – тут она повернулась, уставившись ему в глаза своими зелёными ведьмиными болотами, затягивающими словно зыбучая трясина и улыбнувшись неожиданно добавила, – а ты ничего, воин. Мне понравился.

В глазах золотоволосой красавицы блеснули искры не то от стыда за признание, не то от эйфории собственной смелости.

Она, не отводя глаз начала останавливаться, но неожиданно улыбнулась и рванула вперёд, оставив рыжего в полном недоумении. Кайсай встал как в копаный и ничего не мог поделать ни со своим бешеным сердцем, выскакивающим из груди, ни со своими полоумными мыслями, устроившими кучу малу, ни со своим предательским телом, забившимся крупным ознобом.

Воин не понимал, что с ним происходит. Почему эта дева так на него действует? Колдовство? Наваждение? Ведьминый приворот? Он опомнился, когда уже потерял из виду спутников, и пришпорив Васу рванул догонять отряд, скрывшийся за бугром.

Догнав золотоволосую ведьму, чуть ли не признавшуюся в любви, продолжавшую сознательно отставать от передового отряда, он, ища повод для дальнейшего разговора, ляпнул первое что пришло в голову, вернее первое что попалось на глаза, по большому счёту неся полную околесицу:

– Лук у тебя хороший. Сразу видно руку мастера.

– Восемнадцать кусков разного дерева, – не без бахвальства поддержала разговор Матёрая, – таких, кроме как у нас больше нигде не делают.

– Ого, – наигранно восхитился рыжий и бросив на деву растерянный взгляд, вновь спросил первое что попало на глаза:

– А откуда у вас такой цвет волос? Вы что их действительно золотом натираете?

Дева расхохоталась, притом так заливисто и обворожительно, что Кайсай в очередной раз затрясся от возбуждения и чуть не застонал от нахлынувшей истомы, и вполне нормального желания для мужика немедленно завалить её тут же и сжать в объятиях, раздеть, облизать как вкуснятину, ну и так далее.

– Нет, Кайсай, – весело ответила Золотце, видимо приняв решение быть раскованной и получать от этого удовольствие, сверкнув искрой своего мимолётного чарующего взгляда, – красим мы их. Мы все до единой крашенные. Представляешь?

– Это как? – так же естественно удивился Кайсай, подъезжая к Золотцу в плотную до касания и разглядывая длинные волосы, забранные в косу.

– Травка тут в степи одна секретная растёт. Вот её собираем, отвар готовим и красим.

И с этими словами она, порывшись в перекидной суме достала небольшой кожаный мешочек. Развязала, понюхала и протянула его берднику. Тот осторожно взял мешочек, тоже зачем-то понюхал содержимое, ощущая пряный аромат неведомой травы, хмыкнул и вернул хозяйке, давая понять, что перекрашивать себя просить не станет. Ему и свой рыжий цвет сойдёт.

– А можно ещё спросить? – осторожничая поинтересовался рыжий.

– Спрашивай. Я сегодня добрая.

– А это правда, что обладательница чёрного узора может запросто жизнь отобрать?

Весёлость с лица Золотца как ветром сдуло.

– Это тебе тоже еги-баба поведала?

– Нет, – не стал врать воин, – это мне мой наставник рассказывал, а у еги-бабы он не чёрный, а серый такой, пепельный, примерно, как у тебя. Я её, кстати, тоже спрашивал, но, по её словам, она такого не может. Пуп говорила развяжется.

– А ты храбрый заяц, – неожиданно жёстко проговорила Матёрая, уставившись в упор на собеседника, – не трясись. У меня тоже пуп не так завязан, а вот наша Матерь, может высосать жизнь одной мыслью. Но у неё чернота блестит словно масло, а моя, да, матовая. Я только так могу…

И не успел Кайсай возразить, мол не надо, верю, как его скрутила сумасшедшая судорога, да так резко, что зубы друг о дружку щёлкнули, со звоном отдаваясь гулом в бестолковой голове, а он сам, лишь спало оцепенение чуть с коня не сверзься, чудом удерживаясь в стременах. Золотые Груди хохотала до слёз. Ей, видите ли, стало весело.

– А розовый узор на попе тоже рассмотрел? – поинтересовалась золотая ведьма хитро прищурившись.

– Не надо, – завопил Кайсай, и кинулся от заливающейся смехом девы подальше в сторону…

Перебравшись вброд через очередную не широкую реку, где стояла застава с ордынским охранением, услужливо расступившемся как можно дальше от проезжающих золотоволосых дев, и позволяя тем самым двум молодцам, ехавшим с «мужерезками» проскочить кордон без какого-либо допроса с дознанием и уплатой пошлины, путники, наконец, вступили на легендарное Дикое Поле.

Отъехав от реки на четверть полёта стрелы, Золотые Груди остановила коня, и все путешественники собрались в единую кучу.

– Всё, – вновь преображаясь в спесивую стерву подытожила золотоволосая Матёрая, – мы на месте. Вам туда, – и она указала рукой на утоптанную дорогу, – а нам домой, в другую сторону.

– Жаль, – протянул Кайсай, прикидываясь дурачком, – я б в вашей компании всю жизнь ездил бы.

– Соскучишься, приезжай, – повеселев съязвила Золотце, топя своими зелёными глазищами, раздевающего её взглядом бердника, – будем рады вас сварить и съесть.

Девы звонко засмеялись довольные шуткой своей предводительницы. Молодцы кисло скривились, изображая отвратительные улыбки. Затем Золотце молча подвела коня к рыжему балагуру и сделала то, отчего в ступор впали абсолютно все без исключения. Похоже даже те охранники, что караулили переправу и издали наблюдавшие за странной компанией.

Она вдруг ухватилась за шею Кайсая и впилась сладким поцелуем в губы воина. Затем отстранилась, оправила задравшуюся золотую бронь, и вальяжно проговорила довольная собой:

– Извини, но я привыкла последнее слово в разборках всегда оставлять за собой, Кайсай.

И тут же пронзительно взвизгнув «Я-ху-ю», стелясь стрелой к траве, поскакала вдоль реки. Её замешкавшееся на мгновение сопровождение, взвизгнули то же самое и понеслись следом весело повизгивая. Кайсай с Куликом остались стоять каменными статуями.

– Она меня отравила, – тихо, вполголоса выдавил из себя бердник, еле шевеля всё ещё ощущаемыми поцелуй губами.

– Как отравила? – взвизгнул перепуганный Кулик, и ничего не понимая кинулся к товарищу на помощь.

– Полностью. Жизнь отравила, голову. Сердце вообще разбила вдребезги, – продолжил сконфуженный Кайсай и повернувшись к своему попутчику, неожиданно для белобрысого спросил, – что это было, как ты думаешь?

– Ну, я не знаю, – стушевался Кулик, но тут же внёс своё предположение, – может влюбилась?

– Я тебя умоляю Кулик, – вальяжно перебил его рыжий тоном бывалого, – эта, может влюбиться только в саму себя и ни в кого больше.

– А что же тогда? – удивился молоденький берсерк.

– Да хрен её знает? – подытожил разговор Кайсай, встряхивая головой, – она то вряд ли, а вот я, похоже, окончательно пропал. И ведь как точно ударила, золотоволосая дрянь …