Читать книгу Все приключения мушкетеров - Александр Дюма - Страница 20

В два часа утра наши четыре смельчака выехали из Парижа через Сен-Денисскую заставу. Было темно и они, неволею покоряясь влиянию ночи, молчали и везде ожидали засады.

На рассвете языки их развязались, а с появлением солнца возвратилась веселость; как накануне сражения, сердце билось, глаза выражали удовольствие; они чувствовали, что жизнь, которую предстояло, может быть, потерять, вещь вовсе не дурная.

Впрочем, вид поезда был самый воинственный: вороные лошади мушкетеров, их воинственная осанка, военная привычка ехать правильно, открывали невольно самое строгое инкогнито.

За ними ехали слуги, вооруженные с головы до ног.

Все шло хорошо до Шантильи, куда они приехали около восьми часов утра. Нужно было позавтракать. Они спешились пред гостиницей, над которой была вывеска, изображавшая св. Мартина, отдававшего половину своей одежды бедному. Слугам приказали не расседлывать лошадей и быть готовыми вскоре отправиться дальше.

Они вошли в общую залу и сели за стол.

Один дворянин, приехавший по Даммартинской дороге, сидел за этим же столом и завтракал. Он начал разговор о дожде и хорошей погоде, путешественники отвечали ему, он пил за их здоровье, они ответили ему тем же.

Но в ту минуту как Мускетон доложил, что лошади готовы, и они начали вставать из-за стола, незнакомец предложил Портосу выпить за здоровье кардинала. Портос отвечал, что с большим удовольствием, если незнакомец в свою очередь выпьет за здоровье короля. Незнакомец отвечал, что он не знает другого короля, кроме кардинала. Портос назвал его пьяницей; незнакомец обнажил шпагу.

– Ты сделал глупость, сказал Атос, – но делать нечего, теперь отступиться нельзя, убей этого человека и догоняй нас, как можно скорее.

Все трое сели на лошадей и поехали полной рысью, между тем как Портос обещал заколоть своего противника по всем правилам фехтовального искусства.

– Почему этот человек привязался к Портосу, а не к кому-нибудь другому? спросил Арамис.

– Потому что Портос говорил громче всех, тот и принял его за начальника, сказал д’Артаньян.

– Я всегда говорил, что этот гасконский кадет, – колодезь мудрости, прошептал Атос.

И путешественники продолжали путь.

В Бове они остановились часа на два, как для того, чтобы дать отдых лошадям, так и для того, чтобы подождать Портоса. Но как Портос не приезжал и не прислал никакого известия, то поехали дальше. Проехав одну милю за Бове, в одном месте, где дорога шла между двумя откосами, они встретили восемь или десять человек, которые, пользуясь случаем, что мостовая была испорчена, делали вид, будто чинят ее, а сами копали ямы и делали грязные колеи.

Арамис боялся замарать сапоги в этом искусственном болоте и начал сильно бранить работников. Атос хотел удержать его, но уже было поздно. Работники начали смеяться над путешественниками и своим нахальством вывели из терпения даже хладнокровного Атоса, который наскакал на одного из них.

Тогда все они отошли к канаве и взяли оттуда по ружью; от этого вышло, что наши путешественники должны были проехать буквально под выстрелами. Арамису пуля пролетела через плечо, а Мускетону попала в мясистые части под крестцом. Впрочем, только Мускетон упал с лошади и то не потому, что был тяжело ранен, а потому, что не видал своей раны и предполагал ее опасней, чем она была.

– Это засада, сказал д’Артаньян, – не стрелять и ехать дальше.

Арамис, не смотря на рану, схватился за гриву лошади и скакал на другими. Лошадь Мускетона догнала их и скакала вместе с ними без седока.

– Это у нас будет запасная лошадь, сказал Атос.

– Вместо нее я желал бы иметь лучше шляпу, сказал д’Артаньян, мою шляпу снесло пулей. Счастье, право, что письмо было не там.

– А ведь они убьют бедного Портоса, когда он поедет мимо них, сказал Арамис.

– Если бы Портос был на ногах, он теперь уж догнал бы нас, сказал Атос – Я думаю, что пьяница протрезвился.

Они скакали ещё часа два, хотя лошади так устали, что можно было опасаться, что они скоро откажутся скакать.

Путешественники ехали проселочною дорогою, надеясь, что там будет меньше беспокойства, но в Кревкёре Арамис объявил, что не может ехать дальше и действительно, нужно было много мужества, которое скрывалось под изящною его наружностью и вежливыми манерами, чтобы доехать до этого места. Как только остановились, он побледнел и нужно было поддержать его, чтоб он не упал с лошади. Его сняли с лошади у дверей трактира и оставили ему Базена, который, впрочем, в случае стычки мог скорее им помешать, чем принести пользу; а сами поехали в надежде переночевать в Амиене.

– Черт возьми, сказал Атос во время пути, из нас осталось только двое господ и двое слуг; а уж не буду так глуп, и ручаюсь, что меня не заставят ни разинуть рот, ни обнажить шпагу до Кале. Клянусь в том…

– Не клянись, сказал д’Артаньян, – поедем галопом, если только наши лошади согласятся.

Путешественники дали шпоры своим лошадям, которые уступая сильному понуждению, еще нашли силы. Приехали в Амиен в полночь и остановились в гостинице Золотой Лилии.

Содержатель гостиницы, казалось, честнейший человек в свете, принял путешественников со свечой в одной руке и с бумажным колпаком в другой. Он хотел поместить каждого из путешественников в особую превосходную комнату; по несчастию эти комнаты были на разных концах гостиницы. Д’Артаньян и Атос отказались, хозяин отвечал, что у него не было других комнат, достойных их превосходительств; но путешественники объявили, что они будут спать в одной комнате на тюфяках, положенных на полу. Хозяин не хотел было, но как они настаивали, то он должен был сделать согласно их желанию.

Только что они сделали себе постели и заперли дверь, как со двора постучался кто-то в спальню; они окликнули, и, узнав по голосу своих лакеев, отворили окно.

Точно, это были Планше и Гримо.

– Гримо одного довольно караулить лошадей, сказал Планше; а я, если господам угодно, лягу поперек их двери, тогда они могут быть уверены, что никто к ним не войдет.

– А на чем же ты ляжешь? спросил д’Артаньян.

– Вот моя постель, отвечал Планше, указывая на пук соломы.

– Хорошо, ты говоришь дело, сказал д’Артаньян; наружность хозяина не нравится мне, он слишком вежлив.

– Мне тоже, сказал Атос.

Планше влез в окно и лег поперек двери между тем как Гримо заперся в конюшне, ручаясь, что в пять часов утра он и четыре лошади будут готовы.

Ночь прошла довольно спокойно; около двух часов пробовали отворить двери, но как Планше проснулся и закричал: «кто там?», то отвечали, что ошиблись и ушли.

В четыре часа утра услыхали большой шум в конюшнях, Гримо хотел разбудить конюхов, но конюхи прибили его. Когда путешественники отворили окно, то увидели, что несчастный лежал без чувств, с головой, разбитой вилами.

Планше вышел на двор и хотел оседлать лошадей, но лошади были разбиты ногами. Лошадь Мускетона скакала накануне без седока пять или шесть часов, могла бы продолжать путь, но по непонятной ошибке, ветеринарный врач, которого пригласили, кажется, для того, чтобы пустить кровь лошади хозяина, пустил ее лошади Мускетона.

Это сильно обеспокоило путешественников. Все эти происшествия могли быть делом случая, но они могли быть также плодом заговора. Атос и д’Артаньян вышли из дому, между тем как Планше пошел узнать, нельзя ли поблизости купить четырех лошадей.

У дверей стояли две оседланные свежие и сильные лошади. Это было очень кстати. Он спросил, где были хозяева этих лошадей; ему сказали, что они ночевали в гостинице и пошли расплатиться с хозяином.

Атос сошел вниз, чтобы заплатить хозяину, между тем д’Артаньян и Планше стояли у дверей, ведущих на улицу; трактирщик был в своей удаленной и низенькой комнатке и просил Атоса войти туда.

Атос вошел без опасения и подал ему два пистоля; хозяин сидел один перед своей конторкой, один из ящиков которой был полуоткрыт. Он взял деньги Атоса, повертел их в руках и вдруг закричал, что монета фальшивая и объявил, что он велит задержать его и его товарища, как делателей фальшивой монеты.

– Мошенник! сказал Атос, подходя к нему, я отрежу тебе уши.

В ту же минуту четыре человека, вооруженные с головы до ног, вышли из боковой двери и бросились на Атоса.

– Меня схватили, закричал Атос изо всей силы, – беги д’Артаньян, скорее! и выстрелил из двух пистолетов.

Д’Артаньян и Планше не ждали повторения. Они отвязали лошадей, стоявших у дверей, вскочили на них, дали им шпоры и поскакали во весь дух.

– Знаешь ли, что сделалось с Атосом? спросил д’Артаньян Планше во время пути.

– Ах, барин, сказал Планше, я видел, что от двух его выстрелов двое из них упали к его ногам, а потом видно было через стеклянную дверь, что он боролся с остальными.

– Храбрый Атос! прошептал д’Артаньян. Грустно подумать, что с ним нужно расстаться. Впрочем, может быть, в двух шагах нас ожидает то же самое. Вперед, Планше, вперед, ты славный малый!

– Я говорил вам, барин, что пикардийца узнают на деле; впрочем, здесь моя родина и это ободряет меня.

Продолжая скакать без отдыха, они прибыли я Сент-Омер. Здесь они дали издохнуть лошадям и, закусив, стоя на улице, отправились дальше.

За сто шагов до Кале, лошадь д’Артаньяна упала, и не было возможности поднять ее на ноги; кровь шла у нее из носу и глаз; оставалась лошадь Планше, но она остановилась и никак не хотела идти дальше.

К счастью, это было в ста шагах от города; они оставили лошадей на большой дороге и побежали к пристани. Планше показал своему господину дворянина, ехавшего с своим слугой не более как в пятидесяти шагах перед ними.

Они живо догнали его; казалось, он был очень занят. Сапоги его были в пыли и он спрашивал, может ли он сейчас же отправиться в Англию.

– Ничего нет легче, отвечал шкипер судна, готового к отплытию; – но сегодня утром пришло приказание не пропускать никого без особенного позволения кардинала.

– У меня оно есть, сказал дворянин, вынимая из кармана бумагу; вот оно!

– Прикажите прописать его у губернатора порта, сказал шкипер, и поедемте со мной.

– А где мне найти губернатора?

– На его даче.

– А где его дача?

– В четверти мили от города; видите, при подошве холма, черепичную крышу?

– Очень хорошо! сказал дворянин.

И он отправился со своим лакеем по дороге к даче губернатора.

Д’Артаньян и Планше следовали за ним в пятистах шагах.

За городом д’Артаньян прибавил шагу и догнал дворянина при опушке леса.

– Господин, сказал д’Артаньян, вы кажется очень спешите.

– Как нельзя больше.

– Очень жаль, сказал д’Артаньян, потому что я тоже очень спешу и хотел просить вас оказать мне маленькую услугу.

– Какую?

– Позвольте мне проехать первому.

– Невозможно, сказал дворянин, я сделал шестьдесят миль в сорок восемь часов и завтра в полдень должен быть в Лондоне.

– Мне очень прискорбно; но как я приехал первый, то я и войду первым.

– Мне очень прискорбно; но я приехал вторым, а войду первым.

– Я еду по службе короля! сказал дворянин.

– А я по своим делам! сказал д’Артаньян.

– Вы, кажется, ищете ссоры?

– А вы что думали?

– Чего же вам нужно?

– Хотите знать?

– Конечно.

– Хорошо, мне нужно позволение на выезд, которое у вас есть; у меня нет его, а оно мне нужно.

– Вы, кажется, шутите?

– Я никогда не шучу.

– Пустите меня!

– Не пущу.

– Милый молодой человек, я размозжу вам голову. Любен, подай пистолеты!

– Планше, сказал д’Артаньян, справляйся с лакеем, а я справлюсь с господином.

Планше, ободренный первой удачей, кинулся на Любена, и, как он был очень силен, то повалил его спиной на землю, и стал ему коленом на грудь.

– Делайте свое дело, барин, сказал Планше, – а я свое сделал.

Видя это, дворянин обнажил шпагу и бросился на д’Артаньяна; но он имел дело с хорошим противником. В три секунды д’Артаньян нанес ему три удара шпагой, приговаривая при каждом:

– Это за Атоса, это за Портоса, это за Арамиса.

При третьем ударе дворянин упал без чувств. Д’Артаньян думал, что он умер, или по крайней мере лишился чувств и подошел к нему, чтобы взять приказание кардинала; но в то время, как он протянул руку за ним, раненый, не выпускавший из рук шпаги, нанес ему удар острием в грудь, говоря:

– Вот и тебе!

– А вот это за меня! последний и лучший! закричал взбешенный д’Артаньян, прикалывая его к земле четвертым ударом.

В этот раз дворянин закрыл глаза и лишился чувств.

Д’Артаньян видел, в который карман было положено позволение на выезд и взял его оттуда. Оно было написано на имя графа Варда.

Потом, бросив последний взгляд на красивого молодого человека, лет двадцати пяти, которого он оставил лежащим на земле, может быть, мертвым, он вздохнул о странностях судьбы, заставляющей людей уничтожать друг друга для выгоды других, совершенно им чуждых людей, не знающих даже о их существовании.

Но он скоро был отвлечен от этих мыслей Любеном, кричавшим во все горло и просившим помощи.

Планше положил ему руку на горло и сжал его изо всех сил.

– Барин, сказал он. – пока я буду его держать так, он не будет кричать, в этом я уверен; но как только я его отпущу, он закричит снова. Я узнаю в нем Нормандца, а это преупрямый народ.

И точно, как ни было стиснуто горло Любена, он все-таки старался издавать звуки.

– Постой, сказал д’Артаньян; и взяв свой платок, засунул ему в рот.

– Теперь, сказал Планше, привяжем его к дереву.

Это было сделано как следует; потом они притащили туда же графа Варда, и как уже начинало темнеть. а привязанный и раненый были в лесу, то очевидно, что они должны были остаться там до утра.

– Теперь, сказал д’Артаньян, к губернатору!

– Но вы, кажется, ранены? спросил Планше.

– Это ничего, займемся прежде важнейшим, после подумаем о моей ране, которая впрочем, кажется, не очень опасна.

И они отправились большими шагами на дачу почтенного чиновника. Доложили о приходе графа Варда, д’Артаньян вошел.

– У вас есть позволение, подписанное кардиналом? спросил губернатор.

– Да, отвечал д’Артаньян, вот – оно.

– А, оно в порядке, и вас хорошо рекомендуют, сказал губернатор.

– Очень просто, сказал д’Артаньян, – я один из вернейших его слуг.

– Кажется, кардинал хочет помешать кому-то проехать в Англию?

– Да, какому-то д’Артаньяну, беарнскому дворянину, который выехал из Парижа с троими друзьями, в намерении проехать в Лондон.

– Вы знаете его лично? спросил губернатор.

– Кого?

– Этого д’Артаньяна.

– Как нельзя лучше.

– Опишите мне его наружность.

Д’Артаньян описал ему подробно наружность графа Варда.

– С ним есть кто-нибудь?

– Да, слуга, по имени Любен.

– За ними будут следить, и если удастся захватить их, кардинал может быть покоен, их доставят в Париж под надежным конвоем.

– Если вы это сделаете, господин губернатор, сказал д’Артаньян, то окажете кардиналу большую услугу.

– Вы увидите его, граф, по возвращении.

– Без всякого сомнения.

– Скажите ему, пожалуйста, что я верный слуга его.

– Непременно.

Обрадованный этим обещанием, губернатор прописал паспорт и отдал его д’Артаньяну.

Д’Артаньян, не теряя времени на бесполезную вежливость, откланялся, поблагодарил и вышел.

Как только вышел, он побежали вместе с Планше и, сделав большой круг, они избежали леса и вошли в город другими воротами.

Судно все еще было готово к отплытию и шкипер дожидался на пристани.

– Ну что? сказал он, увидев д’Артаньяна.

– Вот подписанный паспорт, сказал тот.

– А другой господин?

– Он не поедет сегодня, сказал д’Артаньян, – но не беспокойтесь, я заплачу за обоих.

– В таком случае поедем, сказал шкипер.

– Поедем, повторил д’Артаньян. Он вскочил с Планше в лодку и через пять минут они были на судне.

Когда они отплыли на полмили в море д’Артаньян увидел свет и услышал выстрел.

Этот пушечный выстрел означал, что гавань заперта.

Пора было заняться раною; по счастью рана была действительно не очень опасна; острие шпаги встретило ребро и скользнуло по кости; кроме того рубашка прильнула сейчас же к ране, так что из нее вытекло только несколько капель крови.

Д’Артаньян был совершенно утомлен; ему постлали матрас на палубе, он бросился на него и заснул.

На рассвете другого дня он был в трех или четырёх милях от берегов Англии: ветер был слаб и потому судно шло тихо.

В десять часов судно бросило якорь в Луврской гавани.

В половине одиннадцатого д’Артаньян вышел на берег Англии и сказал:

– Наконец я приехал!

Но это было еще не все: нужно было добраться до Лондона. В Англии почты были хорошо устроены.

Д’Артаньян и Планше взяли билеты, почтальон скакал впереди, и через четыре часа они прибыли к заставе столицы.

Д’Артаньян не знал Лондона и ни слова не говорил по-английски; но он написал на бумажке имя Бокингема, и поэтому каждый мог указать ему дворец герцога.

Герцог был на охоте в Виндзоре с королем.

Д’Артаньян спросил доверенного слугу герцога, сопровождавшего его во всех путешествиях и говорившего отлично по-французски и сказал ему, что приехал из Парижа по весьма важному делу, и что ему нужно сейчас же видеть герцога.

Уверенность, с которою говорил д’Артаньян убедила Патриция (это было имя министра у Министра).

Он велел оседлать двух лошадей и взялся проводить молодого гвардейца. Что касается до Планше, то его сняли с лошади совсем окоченевшего: бедняга совсем ослабел, тогда как д’Артаньян казался тверд как железо.

Они приехали в замок; король и Бокингем охотились за птицами в болотах за две или три мили от замка.

В двадцать минут они прискакали в назначенное место. Патриций тотчас узнал голос своего господина, призывавшего своего сокола.

– Как доложить герцогу? спросил Патриций.

– Молодой человек, который поссорился с ним на новом мосту против намаритинской церкви.

– Странная рекомендация!

– Вы увидите, что она не хуже всякой другой.

Патриций поскакал галопом, догнал герцога и доложил ему о посланном точно так, как ему было сказано.

Бокингем сейчас же догадался, что это д’Артаньян, и опасаясь, не случилось ли во Франции чего-нибудь особенного, он спросил только где посланный и, узнав издали гвардейский мундир, поскакал галопом прямо к д’Артаньяну.

Патриций из скромности остался в стороне.

– Не случилось ли с королевой несчастия? спросил Бокингем, – выражая всю свою любовь этими словами.

– Не думаю, впрочем, она находится в большой опасности, от которой только ваша светлость можете ее спасти.

– Я? сказал Бокингем; – как? я так счастлив, что могу быть ей чем-нибудь полезен! говорите, говорите!

– Возьмите это письмо, сказал д’Артаньян.

– Это письмо? а от кого?

– От ее величества, как я думаю.

– От ее величества! сказал Бокингем, побледнев так сильно, что д’Артаньян думал, не дурно ли ему.

Герцог сломал печать.

– Что это за дыра? сказал он, показывая д’Артаньяну то место, где письмо было проколото насквозь.

– Ах, я этого и не видал; это от шпаги графа Варда. которою он проколол мне грудь.

– Вы ранены? спросил Бокингем.

– О, нет, и сказал д’Артаньян, это только царапинка.

– О, Боже! что я прочел? Патриций останься здесь, или нет, догони короля, где бы он ни был, и скажи его величеству, что я покорнейше прошу его извинить меня, но что по весьма важному делу мне нужно быть в Лондоне, поедемте со мной, д’Артаньян!

И они отправились галопом по дороге к столице.