Читать книгу Сальватор - Александр Дюма - Страница 18

Книга І
Глава XVII
Где Камил туго соображает

Оглавление

Когда все вволю насладились талантом будущей дебютантки сцены, когда в ее адрес были высказаны все мыслимые и немыслимые комплименты, каждый из осчастливленных слушателей, пообещав клятвенно непременно ввести ее в свой круг, позволил увлечь себя из будуара в гостиную, где уже раздались первые звуки оркестра, и все отдались танцам.

В связи с этим достоин упоминания один эпизод, который мы приводим потому, что он вполне естественно связан с нашей драмой: это неуклюжий поступок Камила де Розана, который имел наглость обратиться к людям, прекрасно знавшим историю Кармелиты.

Его жена, госпожа де Розан, красивая пятнадцатилетняя креолка, была в этот момент отвлечена некой помещицей американского происхождения, утверждавшей, что является ее родственницей.

Камил, видя, что жена его занята выявлением родственных связей, воспользовался случаем, чтобы повести себя снова холостяком.

Он увидел своего старинного знакомого, почти приятеля, Людовика, и, когда после выступления Кармелиты вновь воцарилась тишина, он, полагая, что обморок певицы был вызван большим волнением, устремился к молодому врачу с тем порывом, который так свойственен человеку, попавшему в незнакомую компанию и увидевшему среди гостей старого знакомого. Подойдя, он протянул руку:

– Слава Гиппократу! – воскликнул он. – Да это же мсье Людовик!.. Здравствуйте, мсье Людовик! Как вы себя чувствуете, мсье Людовик?

– Плохо, – холодно ответил молодой врач.

– Плохо? – переспросил креол. – Но у вас такой цветущий вид!

– Какая разница, мсье, если душа моя застыла.

– У вас какие-то огорчения?

– Более чем огорчение: горе!

– Горе?

– И глубокое!

– Бог мой, Людовик! Вы потеряли родственника?

– Я потерял того, кто был мне дороже родственника.

– Да кто же может быть ближе родственника?

– Друг… Это, конечно, бывает редко.

– А я его знал?

– Прекрасно.

– Кто-нибудь из наших приятелей по колледжу?

– Да.

– Ах, бедняга! – произнес Камил с крайним безразличием в голосе. – И как его звали?

– Коломбан, – сухо ответил Людовик и, кивнув Камилу, повернулся к нему спиной.

Креол был готов броситься на Людовика. Но, как мы уже сказали, он отличался сообразительностью и понял, что этого делать не стоило. А посему, развернувшись на каблуках, он удалился, решив отложить месть до лучших времен.

Действительно, если Коломбан умер, Людовик имел полное право удивиться тому, что Камил не был опечален подобным событием.

Но как же он мог быть опечален этим? Он ведь ничего об этом не знал!

Бедный Коломбан. Он был таким юным, таким красивым, таким сильным. От чего же он умер?

Камил стал искать глазами Людовика, чтобы сказать ему, что он ничего про это не знал, и расспросить о подробностях смерти их общего друга. Но врача и след простыл.

Разыскивая глазами Людовика, Камил обратил внимание на некоего молодого человека, чье симпатичное лицо показалось ему знакомым. Но вот его имя он никак не мог вспомнить. Он был уверен, что где-то уже видел этого человека, и полагал, что был с ним знаком. Если они встречались в школе Права – а это было вполне вероятно – этот молодой человек мог сообщить ему все нужные сведения о смерти Коломбана.

И Камил направился к этому юноше.

– Извините, мсье, – сказал он, – я только сегодня утром прибыл из Луизианы, это приблизительно на полпути к антиподам. Я проплыл две тысячи лье по океану, и поэтому в голове у меня все перемешалось от бортовой и килевой качки. Следовательно, и с памятью у меня сейчас нелады… Посему прошу вас простить меня за вопрос, с которым я имею честь обратиться к вам.

– Слушаю вас, мсье, – довольно вежливо, но в то же время с явной сухостью ответил тот, к кому были обращены слова Камила.

– Я полагаю, мсье, – продолжал Камил, – что мы с вами уже виделись несколько раз во время моего прошлого посещения Парижа. Увидев вас сейчас, я подумал, что лицо ваше мне очень знакомо… Может быть, у вас память окажется получше моей и вы скажете, имеете ли вы честь знать меня?

– Вы правы, я вас прекрасно знаю, мсье де Розан, – ответил молодой человек.

– Как? Вы знаете мое имя? – радостно воскликнул Камил.

– Как видите.

– Не доставите ли вы мне удовольствие напомнить ваше имя?

– Меня зовут Жан Робер.

– А! Ну конечно! Жан Робер… Черт возьми! Я был уверен, что мы знакомы! Ведь вы – один из самых наших известных поэтов и один из лучших друзей моего приятеля Людовика, будет мне позволено…

– Который был к тому же одним из лучших друзей Коломбана, – ответил Жан Робер и, сухо кивнув креолу, повернулся, чтобы уйти.

Но Камил остановил его.

– Простите, мсье! – сказал он Жану Роберу. – Но вы – второй человек, кто говорит мне о смерти Коломбана… Не могли бы вы поподробнее рассказать мне о его смерти?

– Что же вас интересует?

– Я хотел бы знать, от какой болезни умер Коломбан.

– Он умер не от болезни.

– Значит, он был убит на дуэли?

– Нет, мсье, он не был убит на дуэли.

– Но тогда от чего же он умер?

– Он сознательно отравился угарным газом, мсье.

Сказав это, Жан Робер так холодно кивнул Камилу, что тот и не подумал его задерживать. К тому же Камил не успел еще оправиться от удивления.

– Отравился угарным газом! – прошептал Камил. – Отравился! Кто бы мог подумать, что Коломбан, такой набожный человек, смог пойти на это?.. Ах, Коломбан!

И Камил воздел вверх руки, как человек, не желающий верить в то, что только что услышал, и желающий, чтобы ему повторили новость еще раз.

Поднимая вверх руки, Камил поднял и глаза и тут заметил некоего молодого человека, погруженного в очень глубокие размышления.

Он узнал в нем художника, на которого ему указали во время смятения, вызванного обмороком Кармелиты. Ему тогда сказали еще, что это – один из наиболее ярких мастеров кисти. Лицо этого юноши выражало самый неподдельный восторг.

Это был Петрюс, которого высокое искусство Кармелиты наполнило одновременно грустью и гордостью. У художников не такое сердце, как у других людей. У художников совсем иная душа. Художники очень чувствительны к боли других. Но поскольку они могут так по-королевски побеждать эту боль, они – совершенно отличные от нас существа!

Камила обмануло выражение лица Петрюса: он принял его всего-навсего за находящегося в экстазе дилетанта. Поэтому он приблизился к нему с намерением сказать самый приятный комплимент.

– Мсье, – сказал он ему, – будь я художником, я бы выбрал только ваше лицо для того, чтобы выразить восхищение великого человека, услышавшего божественную музыку великого маэстро.

Петрюс взглянул на Камила с холодным презрением и поклонился, ничего не сказав.

Камил продолжал:

– Я не знаю точно, докуда простирается восхищение французов божественной музыкой Россини. Но в наших колониях она производит фурор. Это – сама страсть, безумство, фанатизм! У меня был приятель, большой любитель немецкой музыки, он погиб на дуэли, – он утверждал, что Моцарт выше Россини. Так вот он говорил, что предпочитает «Свадьбу Фигаро» «Севильскому цирюльнику». Что же касается меня, то признаюсь, что я – поклонник Россини и что ставлю его намного выше Моцарта… Это – мое личное мнение, и я сохраню его до самой смерти.

– Но это мнение, мне кажется, не разделял ваш друг Коломбан, – сказал Петрюс, холодно кивнув креолу.

– Ах, дьявольщина! – воскликнул Камил. – Поскольку все здесь сговорились, мсье, говорить со мной о Коломбане, не хотите ли вы сказать, что он отравился угарным газом только потому, что Россини возобладал над Моцартом?

– Нет, мсье, – ответил изысканно вежливо Петрюс. – Он отравился потому, что любил Кармелиту и предпочел покончить с собой, чтобы не предать своего друга.

Камил вскрикнул и поднес руки ко лбу, словно человек, перед глазами которого ударила молния.

А тем временем Петрюс, как до этого Людовик и Жан Робер, перешел из будуара в гостиную.

В тот момент, когда Камил, едва оправившись от перенесенного шока, отвел руки от лица и открыл глаза, он увидел перед собой – впервые со времени его появления в гостиной госпожи де Моранд – красивого высокомерного вида юношу, готового начать разговор в тот момент, когда Камил будет в состоянии поддержать его.

– Мсье, – сказал юноша, – я узнал, что вы только сегодня утром прибыли из колоний и впервые представлены мсье и мадам де Моранд. Не окажете ли мне честь принять мои услуги в качестве поручителя в гостиных нашего общего банкира и путеводителя по злачным местам нашей столицы?

Этим услужливым чичероне был граф Лоредан де Вальженез, с первого же взгляда отметивший, какую дивную креолку привез во Францию Камил де Розан, и решивший на всякий случай сблизиться с мужем для того, чтобы при случае поближе сойтись с женой.

Камил облегченно вздохнул, увидя, что с ним говорит человек, высказавший ему дюжину слов и ни разу не назвавший имени Коломбана.

И не стоит сомневаться в том, что он с благодарностью принял предложение господина де Вальженеза.

Оба молодых человека прошли в гостиную, где танцевали: только что была сыграна прелюдия к вальсу. Они появились как раз к началу танца.

Первый человек, которого они повстречали, войдя в гостиную, – казалось, именно там братец велел ей ждать его, такое нетерпение было написано на ее лице, – была мадемуазель Сюзанна де Вальженез.

– Мсье, – сказал Лоредан, позвольте мне представить вам мою сестру, мадемуазель Сюзанну де Вальженез.

Затем, не дожидаясь ответа Камила, ответ можно было прочесть по его глазам, граф добавил:

– Дорогая Сюзанна, представляю вам моего нового друга, мсье Камила де Розана, американского дворянина.

– О! – произнесла Сюзанна. – Но вашего нового друга, дорогой Лоредан, я давным-давно знаю!

– Ну да? И когда же это вы успели познакомиться?

– Как? – воскликнул Камил с горделивой радостью. – Неужели, мадемуазель, мне выпала честь быть известным вам?

– Да, конечно, мсье! – ответила Сюзанна. – В Версале, где я обучалась в пансионе, давно уже, я дружила с двумя вашими соотечественницами.

В этот момент в танцевальной гостиной, поручив горничной заботы о пришедшей в сознание Кармелите, появились Регина и госпожа де Моранд.

Лоредан сделал незаметный сигнал сестре, ответившей на это едва уловимой улыбкой.

И пока, в третий раз за вечер, Лоредан изготовился возобновить бесконечный разговор с госпожой де Моранд, Камил и мадемуазель де Вальженез для того, чтобы укрепить знакомство, окунулись в головокружительный вихрь вальса и затерялись в океане батиста, шелка и цветов.

Сальватор

Подняться наверх