Читать книгу История Запада. Колониальная эра. Том II - Александр Геннадьевич Заиконников - Страница 19

***

Я двор зову страной, где чудный род людей:

Печальны, веселы, приветливы, суровы;

По виду пламенны, как лед в душе своей;

Всегда на все готовы;

Что царь, то и они; народ – хамелеон,

Монарха обезьяны.

Жан де Лафонтен.

Похороны Львицы («Les obseques de la Lionne»).

Скорее всего, не будет преувеличением утверждение, что Франция проиграла Англии в борьбе за колонии и за влияние в Европе из-за ошибок Людовика XIV. Это утверждение будет тем более справедливым, если оценивать его через призму политической формулы самого «короля-солнца», любившего, как говорят, проговаривать перед восхищенными взглядами придворных фразу: «государство – это я!». Многое свидетельствует о том, что государство во Франции, действительно было низведено до состояния функции монархической власти, в то время как, например, в Англии, ситуация, была обратной – монархическая власть играла служебную роль по отношению к государству и ни в коем случае, не обращала себя в государство.

Французский король, если мы допускаем, что он не делил ни с кем своей власти, не может ни с кем делить и своей ответственности. Здесь, собственно, скрывается одновременно как сила, так и слабость абсолютизма, не стесняемого ни общественным мнением, ни волей парламента. Гениальному человеку, ничто (по крайней мере, изнутри) не мешает поднять доставшуюся ему в наследство страну на небывалую высоту, точно так же, как человеку бесталанному, родившемуся по воле случая королем, ничто не мешает все окончательно разрушить. В Англии, как первое, так и второе, было невозможно из-за ее политического строя, когда человеческая воля державшая руль и закладывавшая курс (исключая протекторат Кромвеля и времена правления Генриха VIII), не была волей кого-то одного, а всегда лишь среднеарифметическим выведенным из множества воль богатых, успешных и предприимчивых людей Англии. Представительное правление в Англии исключало резкие смены курса и наиболее грубые формы политического произвола. Так как коллективная глупость явление значительно более редкое, чем глупость индивидуальная, представительное правление исключало также и большую часть тех спонтанных ошибок, которые ведут свое происхождение от слабостей отдельно взятого человека, будь то недостаток ума, несбалансированность черт характера, или отсутствие воли.

И исторический пример Людовика XIV, это как раз пример такого рода. Людовик не был ни гением, ни его противоположностью, он не страдал отсутствием воли, однако ему как человеку заурядному, были присущи многочисленные недостатки, как в частной жизни (королевском быту), так и в политике. И все эти недостатки управляли королем. Несчастьем для Франции стало именно то, что в условиях абсолютной власти, эти недостатки не были скомпенсированы влиянием на монарха его подданных. Личность Людовика очень сложна для понимания, а сложна она потому, что за всем тем блеском и солярным антуражем, которым окружил себя этот король, невозможно рассмотреть его человеческую натуру. Амбициозные посредственности, как это известно, всегда нуждаются в маскировке.

На архетипичном портрете Людовика XIV кисти Гиацинта Риго 1701 года, закутанный в горностаевую мантию, уже немолодой король, приняв величественную позу, несколько карикатурно, словно игривый козлик, выставляет вперед свою обтянутую белым чулком ножку. По всей видимости, придворные внушили «королю-солнцу», что у него очень красивые ноги. Рассматривая многочисленные портреты Людовика, мы неизменно отметим на них блеск, роскошь, пафос (зачастую карикатурный) окружающего его фона, облаченную в дорогую одежду фигуру, как своего рода намек на облаченную в совершенную форму идею, но при этом, в чем парадокс, мы никогда не замечаем на этих картинах его лица, хотя оно там присутствует. У Людовика совершенно не запоминающееся лицо, в нем нет ни выражения, ни характерных черт, оно не вызывает интереса и не приковывает внимания, и кажется, нужно увидеть это лицо миллион раз, чтобы наконец-то его запомнить.

Король, чей рост был немногим больше 160 сантиметров, ввел придворную моду на высокие туфли с большими красными каблуками (современные лабутены). В такой обуви он казался выше. Облысевший из-за болезни, Людовик установил придворную моду на особенно пышные парики. Это маскировало лысину и также добавляло роста. Подобно тому, как король нуждался в различных технических приспособлениях, чтобы прибавить себе привлекательности, точно так же он нуждался для увеличения значимости его фигуры и в беспрецедентных эксцессах роскоши. Размеры и блеск двора, к которым он стремился скорее интуитивно, чем осмысленно, и на которых он никогда не экономил, должны были придать значение тому, что в чистом своем виде, никакого значения не имело. Это была показуха, призванная закрыть пустоту, однако, нет худа без добра, и эта показуха вследствие беспрецедентности ее масштабов, сама по себе, оказалась историческим событием и отразилась на культурном облике не только Франции, но и всей Европы.

Версаль – величественный дворцовый комплекс, какого еще не знала европейская цивилизация, строился и перестраивался до конца жизни Людовика. Так называемая, «четвертая строительная кампания» (возведение Королевской капеллы), завершилась в 1710 году, за пять лет до смерти «короля-солнца». Некоторые интерьеры (Салон Геркулеса) из-за отсутствия денег до 1715 года так и не были достроены. Начало возведению Версаля было положено в 1661 году. Причиной строительства называют зависть молодого монарха к Во-ле-Виконту – дворцу суперинтенданта финансов Николя Фуке. Весьма показательно, что поручение на разработку проекта королевской резиденции в Версале, получил ни кто иной как Луи Лево – архитектор Во-ле-Виконта. Позднее, скончавшегося Лево, близкого к классицизму, сменил барочный зодчий Жюль Ардуэн-Мансар. Над украшением интерьеров Версаля трудился знаменитый художник Шарль Лебрен, а за разбивкой садов и парков следил известный садовый мастер Андре Ленотр. Кроме, собственно королевской зависти, причинами создания Версаля было стремление Людовика к славе и по-видимому, также его неприязнь (из-за детских воспоминаний) к парижским дворцам – Лувру, Сен-Жермену и Пале-Роялю. Версальский комплекс, выстроенный на болотах, в двух десятках километров от центра Парижа, превосходил по размерам все остальные резиденции короля. Место для строительства было выбрано самим Людовиком XIV и было дорого королю тем, что на нем находился небольшой охотничий замок, о котором, у Людовика сохранились приятные детские воспоминания. Во время разработки строительных планов, король настоял на том, чтобы этот охотничий замок не был разобран, а в неизменном виде был включен в новый дворцовый ансамбль.

Строительство Версаля обошлось Франции очень дорого, Жан Батист Кольбер, как свидетельствуют источники, жарко спорил с королем об оправданности тех или иных расходов. Подряды, во избежание воровства, устанавливались по фиксированной цене. Подрядчик не имел права впоследствии предъявлять казне увеличенную смету расходов. Рабочих свозили со всей Франции, любая другая строительная деятельность в округе была запрещена. Двор официально переехал на новое место в 1682 году, когда строительство дворцового комплекса, по большей части, было закончено. Приблизительно 3 тысячи комнат, приблизительно 25 тысяч окон и от 3 до 4 тысяч постоянных обитателей, из числа которых около тысячи, составляла французская знать. Людовик XIV будто бы задался целью переселить в Версаль всю французскую аристократию. Дворяне вполне безопасны, если они находятся на глазах. Воспоминания о Фронде до конца жизни не давали королю спокойно спать.

Версаль в каком-то смысле породил новую аристократическую культуру, он стал идейным прародителем Галантного века. Культура остроумных дуэлянтов в стенах Версаля была заменена культурой придворных церемоний, лизоблюдства, чревоугодия, флирта и скрывавшегося под благопристойной маской разврата. Версаль установил совершенно новую систему ценностей для современной ему французской знати. Все лучшее, что дворянин теперь мог получить от жизни, он мог получить именно в Версале, и только из рук короля. Дворян, не показывавшихся в Версале, сторонились как проклятых, их презирали. Самым страшным из всех возможных нравственных приговоров было услышать из уст Людовика XIV: «Я никогда не вижу этого человека». Положение дворянина, его доходы, авторитет, влияние и даже самоуважение зависели от того как много времени он проводил в непосредственном окружении монарха: присутствовал на обедах Людовика, на его выходах, смотрел на королевский сон из-за специальной балюстрады и т. д.

Знаком особой милости и своего рода показателем жизненного успеха считалось приобретение апартаментов в Версальском дворце. Самые лучшие апартаменты занимал король, после него в очереди на привилегированное жилье следовали его официальные фаворитки, затем Мария Терезия – официальная супруга, далее члены семьи, и уже то, что оставалось, использовалось для размещения придворных. Известно о конфликтах, происходивших из-за жилых комнат Версаля. Потеря апартаментов и переезд аристократа из дворца в городскую гостиницу, воспринимались как неслыханное падение, и как нестерпимое унижение.

В этом щепетильном вопросе, между прочим, состояло одно из главных отличий английской аристократии от французской. Среди английской знати тон задавало сословие джентри – крупных и средних деревенских землевладельцев. Эти люди проводили львиную долю времени в своих родовых именьях, изолированно друг от друга. Джентльмены могли себе позволить размеренную и сытую жизнь на доходы, получаемые от арендаторов их земель. Они охотились, занимались коллекционированием, много читали, путешествовали и настойчиво избегали английского королевского двора и вообще столичного общества. От Лондона с его нечистотами, шумом, вонью и толкотней, английская знать шарахалась, как от чумы. Успех и благосостояние не зависели от близости к английскому монарху и поэтому двор, пребывающего в вечном безденежье английского короля, никого не привлекал. То, что жизнь оставшихся на земле (после огораживаний) английских фермеров была лучше жизни французских крестьян, не было секретом. Об этом свидетельствовали все, кто имел возможность сравнивать. Но точно так же, еще более выгодным, если сравнивать с Францией, было положение английских дворян. Они обладали свободой и благодаря парламентскому правлению могли оказывать непосредственное влияние на жизнь своего государства. Можно сказать, что в Англии политическая жизнь крутилась вокруг аристократии, в то время как во Франции – исключительно вокруг короля.

Контраст покажется тем более очевидным, если принять во внимание, что строящийся, а затем постоянно перестраиваемый Версаль, при Людовике XIV, отнюдь не казался его современникам раем. По части внутренней жизни Версаля была вполне уместна аналогия с самой Францией. Внешне величественная и богатая страна, внушавшая ужас и восхищение всей остальной Европе, при ближайшем рассмотрении, оказывалась в состоянии разорения и упадка. Точно так же и комплекс Версаля, несмотря на совершенство его архитектурных форм, блеск золота и серебра, а также сияние дорогих нарядов его обитателей, как свидетельствовали современники, утопал в строительной пыли и неприятных запахах. Несмотря на внушительные размеры, дворцовый комплекс оказался перенаселен и, учитывая уровень технологий той эпохи, отнюдь не мог похвастаться образцовой санитарией. Ватерклозеты были изобретены в Англии только в конце XVIII века и для отправления естественных надобностей, обитатели Версаля использовали стульчаки. Выгребные ямы находились на удалении от жилых корпусов и далеко не всегда ночные горшки выносились слугами так, как того требовали правила. Ночами, когда никто не видел, их содержимое просто выливалось из окон дворца. С таким положением дел боролись, даже издавались какие-то акты, предусматривавшие строгие наказания. Ввиду общей нехватки уборных, за время долгих и крайне утомительных церемоний малую нужду на лестницах и по краям залов, справляли даже принцы крови. Ко всему этому следует добавить еще и то, что люди практически не мылись. Во всем Версале было лишь несколько ванн, самая известная из которых, больших размеров, изготовленная из порфира, находилась в покоях официальной фаворитки Людовика, маркизы де Монтеспан. Тем не менее, и эта ванна, использовалась для эротических игр, а вовсе не для мытья. Враждебному отношению к водным процедурам, как нельзя более способствовали медицинские воззрения той эпохи. Считалось, что контакт с водой открывает на коже человека поры и это делает организм беззащитным перед проникновением в него всевозможных миазматических хворей.

Сам Людовик XIV, как утверждают, мылся всего несколько раз в жизни. Это, скорее всего, преувеличение, хотя, с другой стороны, нет оснований не доверять многочисленным свидетельствам того, что от его величества практически все время исходил сильный и неприятный запах. У короля во второй половине его жизни наблюдались приступы сильной головной боли, причину которых он находил в парфюмерных ароматах, с помощью которых его придворные пытались перебить окружавший их смрад. Нежный аромат цветков апельсинового дерева был едва ли не единственным запахом, к появлению которого Людовик относился благосклонно. Известны случаи, когда из-за чересчур сильных духов, он выгонял из своей кареты даже маркизу де Монтеспан.