Читать книгу Цунами - Александр Гофштейн, А. И. Гофштейн - Страница 6

В уазике сидел один Сергей. Судя по виду, при отличнейшем настроении. Парень откровенно радовался перспективе активной работы. Этот брюки на заднице не протрёт!

Рыбаков с утра договорился по телефону о том, что немножко задержится. Поздоровавшись с Сергеем, многозначительно указал мне глазами на его оттопыривающийся пиджак в области левой подмышки:

– Нет, Ляксандра, зазря мы окрестили тебя агентом 007! Этому супермену ты и в подмётки не годишься. Тебе только раз в месяц доверяли пистолет почистить, а этот дядька, по всем признакам, и спит с ним в обнимку!

– Откровенно издеваетесь, мон колонель. Чего я в те времена не добрал по части чистки пистолетов, то поимел на другом фронте. За что от вас же заполучил три взыскания и даже, помнится, одну гауптвахту от командира части!

– Экая гордыня вас обуяла, мон шер ами! Что вы там давеча лепетали, скромно потупив очи у меня в кабинете? О напряжёнке по линии прекрасного пола?

– Виноват. Оказался трагически непонятым. Могу лишь повторить, что из атакующих рядов вынужденно перешёл в ряды обороняющихся.

– Не перешёл, а перебежал. Так, наверное, точнее. Подшучивая друг над другом рядом с недоумевающим Сергеем, которого полковничьи погоны Рыбакова привели в состояние уважительной немоты, не за пятнадцать, а за одиннадцать минут доехали до места встречи с Григорием.

Гриша стоял у тротуарной бровки, засунув руки в карманы ярко-синей аляски и рассматривая рукописное объявление на бетонном столбе. При встрече с Гришей где-нибудь в вагоне метро я безошибочно определил бы его профессию. В облике высокого мужчины с бородой было чего-то больше от природы, нежели от индустриальной цивилизации. Одет он был опрятно и модно, очки в узкой золотой оправе сидели на положенном месте вполне авторитетно. В его позе ощущалось спокойное достоинство ковбоя из прерии, а не угодливость городского клерка.

Мне понравилось рукопожатие Гриши в это зябкое утро: сухая, крепкая и тёплая ладонь.

Рыбаков представил всех друг другу. На Сергея, по-моему, Гриша тоже произвёл очень благоприятное впечатление. В двух словах обрисовав суть проблемы, Анатолий Михайлович попросил подвезти его к месту службы.

Гриша устроился рядом со мной на заднем сиденье, и «козёл» двинулся к региональному центру по ЧС. Рыбаков попросил Сергея ехать помедленнее и что-то писал, пристроив на колене кожаную папку. Перед поворотом с Будённовского проспекта к РЦ Рыбаков жестом остановил машину и протянул Сергею листок бумаги:

– Передайте, пожалуйста, эту записку генеральному директору шахтоуправления Козлову. Здесь просьба о содействии вам. Хотя Козлов – милейший человек и эта записка, скорее, просто дружеский привет от меня. Удачи!

Рыбаков вышел из машины на тротуар и поманил меня пальцем. Я вышел вслед за ним. Секунду подумав, Анатолий Михайлович сказал:

– У Козлова работал маркшейдером Семён Яковлевич Бутко. Сейчас, кажется, он на пенсии. Попроси Козлова, его, кстати, зовут Евгений Иванович, помочь найти Бутко. Он будет вам очень полезен.

И после ещё одной паузы Рыбаков тихо добавил:

– По возвращении позвоните, а лучше приезжайте ко мне. Организуем выездной штаб у Веры под крылом.

И сытнее, и надёжнее с точки зрения конспирации. Пока у тебя контакты только с ФСБ и моим ведомством, рекламировать своё пребывание в Ростове особо не следует. Особенно советую избегать господ журналистов. По этой же причине свой интерес к шахте постарайся объяснить Козлову как чисто геологический. Гришу он должен знать. Для тебя Гриша ещё и прикрытие. Он человек абсолютно надёжный, поэтому можешь изложить ему всё подробно. Чем больше Гриша будет знать, тем больше пользы делу. Что-что, а котелок у Григория Львовича варит!

До Южношахтинска одухотворённый Сергей домчал нас за каких-то сорок пять – сорок восемь минут. Всё это время я рассказывал Грише о сути своего дела, показал содержимое папки Горбаня и добавил от себя комментарий по поводу тех несоответствий, которые обнаружил в «Серёгиной куче». Гриша внимательно слушал, иногда задавал уточняющие вопросы. В Южношахтинск мы въехали уже не случайными попутчиками, а как коллеги и единомышленники. В этом, без сомнения, была заслуга Гриши: его доброжелательность меня окончательно покорила.

Красные кирпичные пятиэтажки с жалкой растительностью на захламлённых дворах не то чтобы пугали, но уж точно не прибавляли оптимизма. Убогие сараи с рыжими жестяными крышами, непонятного вида крупногабаритный металлолом, припорошенный угольной крошкой, метровой глубины канавы – вот общие наблюдения через потеющее окошко уазика. Мы подкатили к распахнутым настежь решётчатым воротам шахтоуправления, серый трёхэтажный корпус которого виднелся в глубине огромного пустого двора.

Вход в здание сталинской постройки украшали монументальные потрескавшиеся ступени и трёхметровый бетонный шахтёр на постаменте. Отбойный молоток на плече у шахтёра облупился и торчащей ржавой арматурой более напоминал американский пистолет-пулемёт «Томпсон» знаменитых двадцатых, гангстерских годов. Это подметил Сергей.

Прокуренным холодным коридором мы втроём протопали до двери с надписью «Приёмная». Секретаря не было. На пустом секретарском столике чётко отпечатались чёрные пятачки от резиновых ножек пишущей машинки. Дверь в кабинет, на котором красовалась стеклянная табличка «Генеральный директор Козлов Е. И.», была приоткрыта, и оттуда был слышен, видимо, телефонный разговор.

– Чего ты расшумелся? – говоривший был до крайности раздражён. – Раскипятился, спрашиваю, чего? Мне тоже милиция покоя не даёт. А всё из-за твоего взрывсклада! Ты когда забор починишь, когда, я тебя спрашиваю? Когда у тебя коровы перестанут печати на дверях поедать? Не хочу я идти в тюрьму вместе с тобой!

За дверью образовалась пауза, но мы, переглянувшись, вой ти не решились.

– Егорыч, где хочешь заказывай эти клейма! Где хочешь, понял! В Ростов поезжай, плати свои деньги. С понедельника проходка должна заработать, а я ни одного наряда не подпишу, пока на детонаторах не будут стоять клейма! На всех до единого! Егорыч, мне людей кормить надо, а не с тобой пререкаться! Не буду я разбираться с твоим кладовщиком. Виноват – значит, увольняй. На его место я тебе пятерых пришлю через минуту, понял? Всё! Всё, я сказал! Не доводи меня, Егорыч, до греха, слышишь?

В кабинете раздался грохот брошенной трубки. Выждав ещё минуты две, мы вошли. Первым – Сергей в должности герольда.

За огромным столом под лакированной инкрустацией на стене – стилизованным портретом Ильича с задника Дворца съездов – восседал, как и следовало, генеральный директор Козлов Е. И. Сергей со своим ростом и спортивной выправкой и Гриша с его широченной спиной на фоне генерального смотрелись как Пьеро и Буратино на приёме у Карабаса-Барабаса. Козлов, наклонив голову, смотрел в стол. Лица его не было видно. Только седые короткие волосы, редеющие на макушке, предстали нашим уважительным взорам. Сжатые кулаки Карабаса по размеру приближались к футбольным мячам. В слова Анатолия Михайловича про «милейшего человека» хотелось верить изо всех сил – и заодно посочувствовать неведомому нам разгильдяю-Егорычу.

Козлов поднял голову. И обнаружил очень доброе лицо. Это было так неожиданно, что Сергей, изготовившись выпалить первую официальную фразу, осёкся на полуслове и лишь промямлил своё коронное «так сказать».

Выручать герольда и всю делегацию пришлось мне. Почтительно поздоровавшись (глаз от кулаков я не отрывал), представившись и представив остальных, я дал Сергею спасительную паузу для приведения мыслей в боевой порядок.

Сергей теперь уже чётко, по-военному, доложил о цели нашего приезда: в связи с работами по прогнозированию ЧС в подземных выработках просьба организовать посещение закрытой шахты «Первомайская-бис» специалистам-геологам. И подкрепил сказанное запиской Анатолия Михайловича.

Козлов прочёл записку. Серьёзно посмотрел на нас и сказал:

– Посещение «первомайки» я вам организовать не смогу. С семьдесят третьего года шахта законсервирована. Проход к шахтному стволу замурован. А до второго горизонта шахта затоплена грунтовыми водами.

Ту кирпичную перегородку, правда, разбивали пару раз. Сначала в восьмидесятом. Я тогда на соседней «Кировской» проходчиком трудился. Работала московская комиссия, брала какие-то пробы. До второго горизонта прошли. Да и то с определённым риском: скоб-трап почти совсем прогнил. Второй раз, год назад, уже я приказал заделать новую дыру. Кирпич пробили неизвестные люди. Не наши. Что им там нужно было, бог знает! Вроде бы на первом горизонте много электромоторов осталось. Видимо, те, кто лазил в «первомайку», за медью охотились. Сейчас у нас и проволочки медной не сыщешь: всё растащили! В полутора километрах к востоку осталась единственная действующая шахта. На ней – геология, сходная с «Первомайской-бис». Туда сходить помогу. Если захотите, конечно.

Я посмотрел на Гришу. Гриша согласно кивнул. Я поблагодарил Козлова Е. И. и спросил, не поможет ли он разыскать нам в помощь маркшейдера на пенсии Бутко?

– Узнаю руку Анатолия, – засмеялся Козлов. – Смогу, конечно. Чего его искать, если мы в одном доме, на одной площадке живём! Сейчас ему позвоню. Семён Яковлевич выйдет вам навстречу.

Козлов снял трубку с чёрного доисторического концентратора и совсем другим голосом, не таким, как ранее в беседе с Егорычем, сказал:

– Семён Яковлевич, добрый день! Как спина сегодня? Говоришь, пойдёт? Яковлевич, тут ребята подъехали из Ростова, геологи. Одного ты знать должен. Путешественник с бородой. Помнишь? Вот и хорошо! Они сейчас к тебе подъедут. Хотят в «Восточную» спуститься. Поможешь сориентироваться? Я звякну Марии, чтобы одёжку какую-нибудь на них нашла. И сапоги выдала. А ты, Яковлевич, с ними в ламповую, пожалуйста, сам сходи. Там телефон не работает. Скажи, что я приказал фонари для вас взять со смены Ченцова. Добро. Не болей только! На клеть я команду дам, не волнуйся!

Попрощавшись, мы вышли из кабинета. Козлов проводил нас до коридора и поднял руку в приветствии «рот-фронт».

Я подивился его зрительной памяти. Как легко он узнал Гришу! По словам Григория, они виделись с Козловым всего три-четыре раза не менее десяти лет назад! И ещё: о московской комиссии восьмидесятого года никаких документальных сведений у меня не было.

Семён Яковлевич оказался бодрым и худым. Внешне напомнил мне ныне покойного академика Амосова. Глаза у него были быстрыми и острыми. При всей своей подвижности он не выглядел суетливым.

Переодевшись в тамбуре вещевой кладовой в брезентовые штаны, напялив на плечи застиранные ватники и подобрав по размеру резиновые сапоги на рифлёнке, пошли за Семёном Яковлевичем в ламповую получать «глаза», по его терминологии. Забрались в клеть. Закрыли за собой предохранительную планку. И с грохотом ухнули в преисподнюю. Спуск в шахтной клети совершенно не походил на плавное скольжение пассажирского лифта. Клеть лязгала, тряслась и летела с таким ускорением, что помимо своей воли я вцепился в торчащий сбоку поручень, уже слабо надеясь на «мягкую посадку». Шахтный ствол не освещался, поэтому летели мы неопределённо долго, но определённо глубоко.

Клеть остановилась. Лучи наших фонарей высветили тёмное нутро штольни.

– Над нами шестьсот метров породы, – спокойно сказал Бутко. – Горизонт выработан. Рельсов нет. При нынешнем дефиците демонтировали и перенесли к действующему забою. Придётся нам пройтись пешком. Будьте внимательны, смотрите под ноги. Насколько я понимаю, вас интересует родственные структуры этой выработки и «Первомайской-бис»? При всём сходстве геологического строения выбросов сероводорода здесь не было. Я сейчас покажу вам любопытное место. Метрах в трёхстах впереди. Интересно, что вы об этом скажете?

Минут через пять Семён Яковлевич остановился и осветил фонарём правую по ходу стенку штольни. Гриша вышел из стройных рядов нашей группы и уставился на камни. Надо признаться, что сейчас под землёй я испытывал некоторое разочарование. В шахтах мне ранее бывать не приходилось. От мокрых чёрных стен не веяло никакой романтикой. Душно, как в паршивом предбаннике городской бани. Сознание того, что я нахожусь не на месте происшествия, а как бы на макете, сильно портило впечатление. Тем более что до сих пор не удосужился точно сформулировать для себя, за каким, вообще, бесом я сюда полез.

А вот на Гришу приятно было смотреть. На его лице застыло выражение Христофора Колумба в момент открытия Америки. Семён Яковлевич по всем признакам тоже был весьма доволен деянием рук своих.

– Саша, подойди, пожалуйста, поближе, – позвал Гриша.

Я неохотно приблизился и без ожидания сенсации поглядел на палец Григория Львовича. Указующий перст медленно продвигался по стене – снизу вверх. Запоздало вспомнил, что, по версии Анатолия Михайловича, я тоже геолог, и срочно стёр с лица простоту бездаря.

– Вот тут левее, видишь? – не говорил, шептал Гриша. – Разрыв слоёв, сдвиг. Изменение угла падения пластов. Это же визитная карточка катастрофического землетрясения!

– Постой, постой, – до меня начал доходить смысл Гришиного шёпота. – Это значит, что мы сейчас видим прямое подтверждение гипотезы, высказанной четверть века назад? И вся чертовщина нам не приснилась и существует на самом деле!

Гриша опёрся подбородком о кулак:

– Насколько правильно я всё уяснил, модель процесса повторяющихся выбросов сероводорода в шахтах можно изобразить приблизительно так: возьмём условно два листа клеёнки, расстелем горизонтально и склеим листы по периметру. Внутрь нальём некоторое количество воды. Вода разольётся слоем равномерной толщины. Если теперь наше «гидроодеяло» разложить не на горизонтальном участке, а, например, на бугристой поверхности, вода сольётся с бугорков и они станут сухими. Вода займёт пространство в низинах. А в случае, когда вся поверхность под «гидроодеялом» придёт в движение, бугорки будут то появляться, то исчезать; вода станет всё время перемещаться, переливаясь в поисках свободного объёма. Конечно, в природе такое движение происходит крайне медленно с точки зрения продолжительности человеческой жизни. Но достаточно быстро по меркам геологии. Мезозойская эра – это всего лишь позавчерашний день для Земли. Что такое сто шестьдесят миллионов лет там, где счёт идёт на миллиарды!

– Гриша, это значит, что какое-то количество сероводорода переливается под «кожей» Земли, перетекая по пластам и пустотам. А то, что сейчас показал нам Семён Яковлевич, и есть «визитная карточка» выброса? Скорость перемещения сероводорода, обусловленная тектоническими движениями в определённом районе, должна резко меняться на участках, где происходят землетрясения.

– Думаю, что не совсем так, но почти верно. Вертикальное смещение, которое мы сейчас наблюдаем, – безусловное свидетельство какого-то сильного древнего землетрясения. Ты говорил об отсутствии в документах данных о начале катастроф. Разыщем по возвращении материалы о землетрясениях с семьдесят третьего по семьдесят шестой годы. Понимаешь, что я имею в виду?

Семён Яковлевич, внимательно слушавший наш разговор, вдруг взволнованно сказал:

– Как же я мог забыть! За день до несчастного случая на «Первомайской-бис» мы проснулись с женой оттого, что скрипела мебель. Швейная машинка переехала в другой угол. Было такое ощущение, что кровать, на которой мы лежали, проваливается вниз, как шахтная клеть. На следующее утро весь город обсуждал землетрясение. Кажется, говорили о шести баллах. Землетрясения вроде бы нетипичны для нашего региона. И ещё: прошу обратить внимание на то, что коренные породы залегают здесь почти горизонтально. То есть в соответствии с вашим предположением место для перетока сероводорода в этом районе оказывается чуть ли не идеальным.

Гриша кивнул головой:

– Конечно, катастрофическое землетрясение можно датировать по геологическим данным. Это сейчас не принципиально. Оно могло произойти и двадцать, и пятьдесят миллионов лет назад. А вот лёгкого толчка в семьдесят третьем году, вероятно, хватило для того, чтобы сероводород, который залегал поблизости, приготовился к старту. А потом по любой более прозаической причине, например, преодолев предел прочности породы при взрывной проходке, рванулся по линии наименьшего сопротивления в «Первомайскую-бис».

Куда девалось моё безразличие! Если данные по сейсмике с семьдесят третьего по семьдесят шестой годы лягут на даты всех ЧС, значит, мы ухватились за спусковой крючок катастроф! Это можно будет считать началом настоящей работы.