Читать книгу Шизофреник на капитанском мостике - Александр Гущин - Страница 32

Ночь прошла, и кровяные зори

Возвещают бедствие с утра…

«Слово о полку Игореве»

1. Опытный штурман Парисов у мафии стал неграмотен

В Марин «Каяла» пришла 13-го февраля 1995 года, несчастливая дата. Капитан «зомби» не отстал от третьего помощника. Проходя бухту Виго, Маарулал обвинил Парисова в некомпетентности, «накатав» на третьего штурмана в Балтийское пароходство «телегу». Капитан заявил, что Парисов чуть не посадил «Каялу» на камни. Я понял, что мафия что-то замышляет.

В Марине мы должны были выгрузить 3350 «не контрабандных» пакетов леса. Но морская работа меня уже не интересовала.

Мне надо было сматывать удочки, рвать когти, пока мафия не добралась до четвёртого трюма. Четвёртый трюм должны были выгружать в портах Вила Гарсия (Вильягарсия) и Эль-Ферроль. Остатки груза – в порту Сантандер. Но я так далеко не планировал.

Вечером, вместе с капитаном-зомби, напившись пьяным в меру, чтобы соображать, я затеял драку с третьим механиком. Механик не потреблял алкоголь. Он был подшит эспералью, о чём у него был документ, который он мне как-то показывал. Механику нельзя было пить под страхом смерти.

Третьего механика я обвинил в том, что он пьян, заломил ему руки. Пьяный старпом притащил трезвого механика в каюту капитана. В вопросах дисциплины капитан Магасов слушался меня беспрекословно. В моём дневнике на следующий день появилась запись:

2. 15 февраля 1995 года. Третий механик – пьяница.

Пьяный старпом, с пьяным капитаном, еле соображая из-за алкоголя, составили бумагу на трезвого третьего механика.

15 февраля 1995 года, на сретение Господне, отправили трезвого механика, из Марина в Санкт-Петербург, как ненужного, безнадёжного пьяницу.

Через день-два я ожидал, что пароходство меня отзовёт с «Каялы». За пьяный беспредел.

Но в пароходстве поверили в мою бумагу, а в бумагу про эспераль не поверили. Не поверили третьему механику и в экспертизу состояния крови, в которой не было алкоголя на данное число. Экспертиза была испанская, экспертизу, обиженный до глубины души механик, успел сделать в Марине. Но в России иноземная экспертиза не действительна. Как понял, как теперь известно, – у нас в России, кто первый обвинит противника в пьянстве, воровстве или в беспутстве, тот и выиграл.

Осечка! С «Каялы» меня не списывали!

Мафия чего-то или что-то выжидала, теплоход «Каяла» поставили в Марине на отстойный причал. Без выгрузки.

Я запаниковал. Надо было что-то делать, чтобы в пароходстве обратили внимание на бардак на странном мафиозном пароходе. Надо действовать так, чтобы меня списали и уволили из пароходства.

Зачем богатому работать? Пусть прислуга работает! Вскоре в моём дневнике появилась запись:

3. 24 февраля 1995 года. Четвёртый штурман – перелом предплечья

Как опытный и мудрый инквизитор, в течение недели я стравливал третьего помощника капитана и четвёртого помощника, выдумывая провокационную чушь о профессиональной пригодности подопытных штурманов.

Наконец они подрались, и третий четвёртому сломал предплечье.

24 февраля 1995 года четвёртого помощника я отправил в больницу порта Марин. Бардак был налицо. Но ингушу-чеченцу, капитану Магасову, казалось, было всё равно.

С Магасовым я тоже стал скандалить, но он не просил мне замены.

Я чувствовал, что ослабевший ступор после общения с Даргавсом усиливается.

Доктору Даргавсу я обещал оторвать голову. Об этом наутро, опасливо оглядываясь, рассказывал мне приятель-цыган, начальник радиостанции Патвеев, по кличке Ба Ку. Цыган Ба Ку с испугом говорил, что я обозвал Даргавса «тупым осетинским чеченцем с раздвоенным змеиным языком». Оскорблённый Даргавс обещал, что в Питере, с помощью земляков, разберётся со мной по-серьёзному.

Я отвечал цыгану, что не помню своих слов, хотя в тот день выпил мало. Пришлось вновь обратить внимание на свою заторможенность, на свой ступор.

4. Ступор

Ступор, в каком-то смысле, был мне на руку, оставаясь якобы в состоянии прострации, фиксировал все действия контрабандистов. Банду поставил на «счётчик», контролировал контрабандистов каждую секунду. В моём кармане лежала калька, где почерком Даргавса было написано:

«Вакулян Азиз Ильич, генерал-лейтенант ГРУ, Москва».

И московский номер телефона. Отсюда следовало, что на этой войне с контрабандистами я не мог воскликнуть, воодушевляясь: «Ребята! не Москва ль за нами?» Поганая Москва была за ними. За погаными.

Имя генерала было какое-то прошлое, айзербайджанское, зороастрийское, персидское. Фамилия армянская, а отечество русское. Координаты генерала понадобились какому-то имаму, и какому-то бен Ладену. Кремлёвский горец обеспечивал переброску в Чечню сто миллионов долларов для террористов, сиречь для чеченцев-повстанцев. Для борьбы с русскими.

Деньги, как знает глупая читательница, находились в четвёртом трюме теплохода «Каяла». Находились. А где они находятся, знает только умненький читатель, и воинствующий, хитрый старпом с «Каялы».

Баба-цензор, глупая представительница российских спецслужб, любительница чтения чужих писем, на дату 1995 год, февраль месяц, прочтёт в моём дневнике такую запись:

5. Порт Марин. 26 февраля 1995 года. Дубровский сошёл с ума

Стонет братья Киев над горою.

Тяжела Чернигову напасть.

И печаль обильною слезою,

По селеньям русским разлилась.

«Слово о полку Игореве»

25-го февраля 1995 года я «пошёл ва-банк», я спросил второго помощника Дубровского, – заметил ли он странную погрузку четвёртого трюма? Трюм, по-хитрому, изолировали!

Через три часа, вечером, с пеленгаторной палубы наблюдал, как Дубровский, показывая на четвёртый трюм, рассказывает об этой странности капитану-зомби и Гиппокриту.

На следующее утро второй помощник сошёл с ума. Он стал удивительно агрессивен. Моряк напал на радиооператора и начальника радиостанции.

Радиооператора звали Сергеем Шаталовым. Он был родственником Шверубовича Василия Ивановича, народного артиста СССР.

Начальник радиостанции Патвеев по кличке Ба Ку, был родственник академику Российской академии наук Матвееву Виктору Анатольевичу.

Не обращая внимания на высокопоставленных родственников, Дубровский с мачете, погнался за судовыми связистами. Когда связисты пробегали мимо меня, я шептал им, – ребята, это не сумашедствие!

Приятели-связисты не захотели меня слушать, и забаррикадировались в радиорубке. Дубровский не смог выбить дверь. Странный сумасшедший выбросил мачете, и стал ронять за борт корабельную мебель.

Старпома сумасшедший не трогал, доктора Гиппокрита испуганно избегал. При виде капитана Магасова грузовой помощник силился что-то сказать, из глаз его катились слёзы, изо рта вырывалось клокотание. Штурман отворачивался от российского капитана, продолжая громить судно.

Тараща сумасшедшие глаза, он крошил всё, что попадалось у него на пути.

Моряки скрутили сумасшедшего. Сняли агрессию: Гиппокрит успокоил его уколом.

Успокоенный штурман всю ночь простоял на причале, не желая подниматься на борт опасной шпионской посудины. Таких сумасшедших я ещё не встречал. 27 февраля днём, перед отправкой в Санкт Петербург Дубровский был почти нормален. Вероятно, мафиозная микстура ослабила своё действие. 27-го, днём, Дубровский отдал на суд капитана Магасова, на суд доктора Даргавса, тетрадку своих стихов. Я с ненавистью наблюдал за отравителями-критиками. Отравители тянули народ в средневековье.

Часы времени приближали двадцать первый век.

27 февраля 1995 года, в 22 часа 40 минут, через десять минут после пяти склянок, Дубровского посадили в машину судового агента. Сумасшедшего судоводителя отправили самолётом в Санкт-Петербург.

Доктор Даргавс в этапном эпикризе приписал, что сумашедствие возникло на основе сочинения безграмотных стихов.

Старая нация Даргавса, древняя национальность с детским мировоззрением пещерного человека, отправляла поэта-морехода назад, по этапу, в прошлое.

6. Поэта убрали. Очередь за философом

Черпали мне синее вино,

Горькое, отравленное зелье.

Сыпали жемчуг на полотно

Из колчанов вражьего изделья.

«Слово о полку Игореве»

2-го марта 1995 года, в день рождения главы Федеральной службы контрразведки Российской федерации, в день рождения Сергея Вадимовича Степашина я обдумывал ситуацию. В ночь сорока трёхлетия Степашина, я решил поделиться информацией с российскими спецслужбами, но вовремя одумался. Шавки-спецслужбы меня просто разорвут.

Ожидая, что скоро и меня отравят, стал очень осторожен в вопросах питания. И не заметил, как «сумасшедшую» микстуру мафиози всё-таки подлили, хотя, в кают компании, ел только второе, и не пил даже компота.

Вот тут я обозлился. Хотел симулировать сумашедствие, а меня «кинули». Злой и ещё нормальный, решил подключить к этому бардаку Интерпол, что было для меня чрезвычайно опасно.

Утром пятого марта, чувствуя, что схожу с ума, у меня, как и у Дубровского, «начинает съезжать крыша», заявил капитану, что сбегаю в город попить местного пива, что устал от судовой суеты. Не дожидаясь ответа, сбежал по трапу на берег. Вслед понеслись протестующие крики капитана-мафиози.

Я решил срочно отправить сообщение в Интерпол, несмотря на смертельную опасность, исходящую от кавказско-русской мафии.

Самой жестокой в мире мафией управлял московский, кавказский генерал ГРУ. Кремлёвский горец. Надо быть сумасшедшим, чтобы воевать против Кремля.

Я сошёл с ума пятого марта, через сорок два года после убийства сатрапами тирана Сталина.

7. И старпом сошёл с ума

Я шёл по направлению к выходу из порта Марин. «Сумасшедшая» микстура действовала сильнее. Психическое состояние моё быстро ухудшалось. Я молился, обращаясь к Богу отцу, Богу сыну и Богу святому духу. Молил защитить от Магомета, Аллаха, и от российских спецслужб. Я уверял православного бога, что азиатские боги и русская военная разведка поддерживают неправое дело.