Читать книгу Страх или около того - Александр Гусев - Страница 21

Нащупываю выключатель на стене. Яркое, видное, наверное, с соседнего двора, мое окно гаснет. Осторожно, опасливо – не дай бог, расслышат шаги сквозь открытую форточку – прячусь за кружевной занавеской, за пучками листьев олеандра. Выглядываю на улицу. Сидят: кто на лавке, кто на качелях, кто пьет пиво из бутылки, развалившись на земле.

Ладно, обойдусь, с голода не помру, хлеб-вода есть. Когда-нибудь они уйдут, тогда и спущусь в магазин. И продукты куплю, и папе сигары кубинские, просил очень.

– Эй ты, скрипачила, че вылупилась? – летят в меня злобные слова снизу, – Влюбилась что ли? Спустись, мы тоже в тебя влюбимся, каждый по очереди, – и грохот сальных смешков. Двор молчит, никто не хочет портить карму об эту шпану.

Отскакиваю от окна, задернув шторы. Бегу в коридор, проверяю замки. И отойти не могу. Кажется, шаг в комнату, и дверь откроется сама собой. «Щелк» – верхний замок. «Щелк» – нижний замок. «Щелк» – ночная задвижка. И они ворвутся. Сердце аж трещит от волнения. Вдох, вдох, вдох, выыдох.

Утро стирает вечерние страхи. На кухне папа колдует у плиты, запахи божественные. Но завтракать некогда, закидываю скрипку на спину и выбегаю.

– Настенька, доченька, ты вечером репетируешь?

– Ага, – отвечаю я на бегу.

– Осторожнее там, – несется вслед с балкона третьего этажа, – и не…

– Пора бросать. Не забуду.

Двор без злых отморозков так красив, особенно рябина, усеянная красными-красными ягодами. Говорят, богатая рябина – к лютой зиме.

*Часть 2. Вечер*

Они на месте, разбрелись по двору человек пятнадцать и пьяные гогочут. Обходить дом и пробираться палисадником – не вариант. Делать нечего: утыкаюсь в асфальт и бесшумно скольжу к подъезду. Кожей чувствую, как похотливо эти придурки пялятся.

Считаю про себя «74… 75… 76…», на «83» трясущиеся пальцы выбивают наконец правильную комбинацию домофона. Открываю дверь и резко отступаю. Упираюсь взглядом в хитрые, злые глаза и сальную ухмылку. В темном проеме – Серега с первого подъезда: вечно свистит, с остановки провожает, идет следом, никогда не обгонит, лишь шепчет из темноты противности, предлагает «дружить», а я не соглашаюсь.

– Ну что, красивая, поехали кататься? – напевает он, выталкивая меня в яркий свет фар, – Славик, усади девочку на заднее. Удобнее там, – подмигивает мне, – простора больше для фантазий.

И тут оцепенение спадает. Перескакиваю через ограду, несусь сквозь кусты сирени, под ногами хрустят ветки, кофр со скрипкой замедляет бег, но как можно бросить? Выбегаю на дорогу, оглядываюсь. Ну же, господи, хоть бы кто ехал, хоть бы кто помог! Но, назло, из машин только тонированный опель, визжит покрышками, выворачивая из-за угла. Они. Сердце бешено стучит «беги, беги, не останавливайся».

Машина несется на меня, в последний момент тормозя. Задние двери распахиваются и вываливаются трое, водитель остается на стреме. Следом катится внедорожник, из открытых окон по пояс высунулись дружки Сереги, а он – торчит из люка, словно король. Видит меня, указывает пальцем, клеймит своим выбором. Тройка наступает, посмеиваясь.

Глубоко вдыхаю и снова бегу. Сворачиваю с асфальта на грунтовку. В голове бьет тревога «неправильно-неправильно, там же заброшенный гранитный завод, в западню попаду». И тут получаю удар по голове. Рядом падает кусок гранита. В глазах темнеет, череп разламывается. Вот и они.

Первым поспевает костлявый Димка на год старше, толкает меня на землю. Падаю, боком ударяясь о твердую скрипку. Тело горит огненной болью. А парень сдирает с моего плеча рюкзак вместе с курткой, откидывает в сторону, а сам усаживается сверху и разрывает рубашку. Тащит чашки лифчика вниз. Дергаю головой и бью его прямо в лоб. Реакция на секунду отсрочена, пока он с ненавистью смотрит на меня, но я получаю свое – удар в челюсть, рот наполняется кровью.

– Эй, придурок, она моя, – подскакивает к приятелю Серега, – не ушиблась? – протягивает руку, – мы ж просто шутим, – его тон говорит об обратном, – потанцуешь?

Джип разрывает ночь жутким, нечеловеческим ором, пробирающим душу волной паники. Я вдруг осознаю, что стою перед десятком пьяных, раззадоренных парней полуголая, стыдливо поправляю белье, тянусь к куртке.

– Ребят, слушайте, – начинаю я, – поздно уже, мне бы домой…, – и пячусь к горе сваленных каменных плит, прижимаюсь, словно они защитят.

– Танцуй, тварь, я сказал, – больше в его голосе нет ни намека на учтивость.

Первые аккорды How you remind me вызывают улюлюканья и примеры движений, которые я, по их мнению, должна воспроизвести. Один, имени не знаю, расстегивает штаны и запускает в них руку, не сводя с меня глаз. Его движения всё ожесточеннее. «Дальше каменоломни не убежать». Эта мысль почему-то успокаивает. Понятно, что делать – танцевать. Неумело вихляю бедрами, а парни хохочут и обсуждают – по часовой или против. Один, чернявый, подскакивает и срывает юбку. Слезы струятся по моему лицу. Пусть уже начнут. «Не сопротивляйся, только не сопротивляйся, тогда не убьют». И я сама себе не верю.

– Вырубай, менты счас патруль пустят! – кричит Серега и, ухмыляясь, кидает куртку, – надень, я люблю горячих сучек. Нравится так? – прижимается ко мне, грубо ведет рукой между ног. Тут раздается пиликание.

Он трясет мой рюкзак и бьет ногой по выпавшему телефону, экран трескается и звонок замирает. Парень разглядывает вещи на земле и поднимает коробку сигар.

– Думаю, папа обойдется. Пацаны, курнем перед первым кругом?

«Первый круг» в голове не укладывается, сердце уходит в пятки. Они закуривают, а я пячусь. Плита кончается, за спиной пусто. И я использую этот шанс – может быть последний – бегу, под ногами хрустит гранитная крошка. Ублюдки вскидываются, весело ржут, начинается охота – «дура, дом в другой стороне».

Судорожно вспоминаю детские годы, что безвылазно провела здесь, «где-где-где укрыться?!» Ныряю в тень, парни пробегают мимо. Не дышу, пытаюсь унять стук сердца, что ухает, отражаясь эхом от гранита.

Через дырку в плитах вылезаю к строительному контейнеру, типа гаража. Юркаю в приоткрытые ворота. В изнеможении прислоняюсь к ледяной стене. Всего и надо – переждать – утром или днем выйду. Пахнет затхлостью и смрадом, наверное, тут когда-то бомжи обитали. Вдруг улавливаю пряный аромат, дым кубинских сигар. Створки полностью разъезжаются, выбирая меня из тьмы помещения. Добыча загнана – их лица довольны: «да тут даже подпол есть, туда и скинем». Ко мне шагает Серега:

– Не такая ты и умная, как говорили, скрипачила. Сыграй нам, а то потом не до того будет, – и швыряет в меня скрипку, та бьется об стену, и тугая струна со звоном отрывается. Я не могу пошевелиться, – Не хочешь? Ладно, тогда мы поиграем.

Он прижимает меня к полу, накручивает мои волосы на руку, другой – расстегивает ширинку. И тут вдруг заходится в приступе кашля, никак не может остановиться. Скатывается с меня, хватается за горло, бьет по грудине. Остальные обеспокоенно подпрыгивают к нему, но помочь не могут. Изо рта Сереги идет пена, он остервенело трет глаза и кричит, чтоб дали воды. Но воды нет. «Пиво» – вспоминает чернявый и несется к машинам, пробегает пару метров и падает. Тоже кашляет, трет лицо, ногтями ковыряет глаза, наверное, каменная пыль попала. Я осторожно встаю и медленно вдоль стены продвигаюсь к выходу.

Возвращаюсь к ним через пять минут, куртка и юбка на мне. Вся десятка корчится в кашле, выхаркивая белесую с красными каплями пену. Иду прямиком к Сереге, по пути вырывая с корнем струну из скрипки. Он пытается что-то сказать, но не может. Зато могу я:

– Я жила и думала, что никто не имеет права травить других. Просто потому что сильнее. А потом встретила вас. Вы меня переубедили. И знаешь, я не только умнее, чем говорят, но и сильнее. Между прочим, курить вредно для здоровья. Мало ли какую отраву при закрутке добавили на фабрике. Или в квартирке на третьем этаже. Меня, кстати, Настенькой назвали в честь младшенькой из Аленького цветочка. Надо соответствовать: вот я себе цветочек и выпросила – красивый и очень ядовитый олеандр.

Я наклоняюсь над Серегой, обкручиваю его шею струной и резко тяну концы в разные стороны. Открываю подпол и скидываю их всех туда. Пока живые, но рябина пророчит лютую зиму.

*Часть третья*

– Настенька, как же ты не боишься так поздно одна ходить. Не дождался вчера тебя, сон сморил. Как репетиция прошла?

– Ой, папа, решили сразу отчетный концерт дать… Такая экспрессия, даже струна порвалась. Дай, пожалуйста, денег, скрипку перетянуть.