Читать книгу Как стать маньяком. История жертвы обвинения - Александр и Татьяна Ковальчук - Страница 7

Прошло уже лет пять с тех пор, как Саню посадили на 15 лет по обвинению в изнасиловании и убийстве 6-летней девочки. За это время он успел увидеть и пережить многое. Хоть и сидел он за преступление, о котором узнал от оперов райотдела, перелетая с кулака на кулак. В силу чего и подписал «чистосердечное» признание, не выдержав издевательств.

Поначалу, конечно, было очень тяжело, ведь к насильникам-педофилам у зэков отношение однозначное – сделать так, чтобы каждый день такого извращенца был наполнен ужасом и болью. И они правы в общем-то – а какое ещё может быть отношение к подобной категории преступников? Их и преступниками-то не назовёшь – так, извращенцы конченые. К тому же, в тюрьме довольно скучно. А тут такое развлечение! И в его предвкушении мало кого интересует действительная степень твоей вины.

Сане ещё повезло, и физическое насилие он испытал только со стороны ментов – сначала в райотделе, когда у него выбивали признание, потом в суде, когда председателю суда последнее слово подсудимого показалось слишком наглым и самоуверенным. А впоследствии и по приезду в лагерь. Просто потому, что тогдашней начальнице спецчасти не понравились Санины статьи в приговоре, и она отдала распоряжение дежурной смене – в которой как раз тогда было пару безмозговых дуболомов! – устроить вновь прибывшему «пять минут весело». Впрочем, её не в чем обвинять – она ведь не знала всех подробностей и руководствовалась только материалами дела. А там совершенно точно было указано, что вновь прибывший – матёрый преступник, не имевший за душой ничего святого.

Но судьбе, а как ещё это назвать, угодно было распорядиться, чтобы зэки, в отличие от мусоров, не только не тронули человека с такими статьями, но даже и стали уважать впоследствии, когда узнали его получше. Правда это относилось к тем, кто хорошо стоял на своих ногах сам и мог послужить надёжной опорой другому.

А местная мелочёвка была сильно разочарована, когда стоящие повыше отобрали у них предполагаемую игрушку. В перерывах между приготовлением пищи для своих паханов и стиркой их носков тюремные обыватели мечтали отвести душу, пиная кого-то, кто мог бы стать ниже их на социальной лестнице. И вдруг – такой облом!..

А как они грызли ногти, когда уже в зоне так называемый «Маньяк» стал пользующимся уважением и доверием штатным «писарем», а они продолжали стирать носки да варить похлёбку своим паханам!..

…Правда, примитивные их души недолго находились в состоянии разочарования – через пару дней к ним посадили новичка, и внимание переключилось на него. Ну, а потом, в зоне, стало ещё проще – так называемый преступный элемент – и положительный, и отрицательный – постоянно находился под каблуком администрации. А Саня… нет, он не «стучал». Но, тем не менее, находился в постоянном контакте с теми, кого объединяло слово «администрация». За одних он выполнял курсовые работы, за других просто переписывал конспекты, кому-то с переводами помогал – при наличии настроения и словаря вполне мог справиться с латынью или португальским. Благо, что запросы его начальства не отличались заоблачными высотами. А однажды, как ни странно, Сане пришлось писать контрольную работу по ВУЗовскому курсу английского. И он, не знающий практически ничего кроме «do you speak…» и «I don’t no», сделал её на «четыре». Как? – это до сих пор наверняка не ясно.

Ну и так далее. Работа была самая разная, хоть и объединяло её одно слово – писанина. Но с непременным расчётом «здесь и сейчас». И такой работы хватало…

Только всё это было потом. А пока некогда было особенно задумываться – по приезду в зону зэку нужно было обустроить свой быт, который, правда, не отличался особой сложностью – барак был огромным помещением, вмещавшим в себя полсотни двухъярусных нар, между которыми стояло по тумбочке на двоих. В каждой из которых зэки могли хранить так называемое «мыльно-рыльное» – т. е. мыло с зубной щёткой и пастой, станок для бритья, помазок и прочую подобную мелочёвку. В глубине помещения находилась так называемая «каптёрка» – вотчина завхоза, а по совместительству помещение для хранения личных вещей. Там у каждого из осужденных была сумка или мешок с прикреплённой на нём биркой с фамилией, в которой хранилась сменка, если говорить проще.

В другом конце помещения находились ещё несколько комнат – раздевалка, в которой зэки оставляли верхнюю одежду в холодное время года; бытовка (так называемая «комната приёма пищи». Хотя пищу зэки принимали в большинстве своём в столовой, а здесь питались только те, кто хорошо «подогревался» из-за забора. Будь то сердобольная мама или заочка – оголодавшая, страдающая одиночеством женщина, поверившая красивым письмам и рассчитывающая на эдакую неземную любовь) с металлическим шкафом в одну из стен, разделённым на ящики, в каждом из которых должны были разместиться продукты двух осужденных и кружка с ложкой. А если такие предметы администрация обнаруживала в тумбочке во время обыска, то просто выбрасывала. И надо сказать, что найти новую посуду было просто не всегда и не для всех. Ну и умывальник с десятком кранов, из которых половина обычно не работала. Впрочем, во многом это зависело от добросовестности завхоза.

Кстати о так называемых «шмонах», т. е. обысках – как правило, они проводились пару раз в месяц. Если только какой-нибудь стукачок не докладывал в оперчасти о некоем запрещённом факте или предмете – тогда, как правило, основательно и добросовестно обыскивали конкретное место. В такие дни, не известные заранее, в барак заходило с десяток контролёров от рядового до сержанта, и они профессионально устраивали видимость проведённой работы – переворачивали, сбрасывали на пол личные вещи, приводили в неописуемый беспорядок спальные места, в некоторых случаях не стесняясь разрывать матрацы.

В последние годы в зоне была напряжёнка с водой и зэки запасались живительной влагой, используя для этих целей полутора – или двухлитровые пластиковые баклажки. Так вот контролёры при обысках повадились их протыкать или резать, приводя в негодность. И ходили слухи, что это инициатива начальника колонии. Само собой в бараке после такого нашествия было самое настоящее наводнение, разбавленное подмоченными и испорченными, в некоторых случаях – безнадёжно, вещами.

С особым вниманием обыскивались получаемые зэками посылки. На предмет обнаружения «запрещённых предметов» разрывались-открывались-прокалывались всевозможные пакеты, баночки-бутылки и прочая ерунда. Доходило и до маразма – захотелось какому-нибудь стукачу курить или чайку попить и направляется он к своему «папе» в оперчасть. А поскольку ничего реального не знает, он начинает «включать воображалку» – мол, у такого-то в посылке должны зайти деньги или наркотики, точное место их нахождения неизвестно… В итоге у бедолаги посылку разрывали так, что в некоторых случаях продукты в ней приходили в полную негодность. Но при этом ничего, естественно, не находилось. И стукач потом божился операм: «Раз в этой посылке не было, значит будет в следующей! Информация верная!»

Надо было определиться и со средствами к существованию. И если с бытом не было никаких проблем – жизнь заключённого расписана по времени и пространстве во всех подробностях, то вот со вторым было несколько сложнее.

Когда их с этапа повели на распределение, Саня сам пытался выпросить себе занятие: «Определите меня хоть на какую-то работу! Я ведь с ума сойду от безделия за 15 лет!». Но начальник режимной части только усмехнулся его словам и сказал: «Иди пока на барак. За твой срок ещё успеешь поработать». И, правда, как в воду глядел – спустя пару лет на работу в промзону стали гнать всех подряд, не особенно интересуясь состоянием здоровья. Попал под эту раздачу и Саня, поначалу даже обрадовавшийся – и время пойдёт быстрее, и хоть какой-то доход появится. Но ошибся он и в том и в другом. Время на бессмысленной для него и тяжёлой работе тянулось долго, а зарплата…

Добросовестно отработав, хотя это слово не передаёт всех «прелестей» ежедневного нахождения среди обледеневшего железа, в холодном и грязном цеху месяц, он рассчитывал, что за это ему более-менее приемлемо заплатят. Но оказалось, что начисленной зарплаты едва хватило на 100 грамм грузинского, причём – худшего из его сортов, чая. Вот тогда-то Санёк и сказал сам себе: «Хватит заниматься ерундой! Если я не хочу сдохнуть раньше конца срока, надо работать самому на себя».

Саня перепробовал разные варианты. В том числе и занятие массажем – он немного нахватался в этой области при лечении акушерского паралича правой руки у своего первенца. И, по крайней мере среди такого окружения, мог выставить себя неплохим специалистом.

Да и основная масса «клиентов» была не слишком требовательна, чаще всего им достаточно было самого факта – вот, мол, я могу себе позволить такую роскошь! Но однажды одного из таких «попёрло» и он начал высказываться прямо во время сеанса массажа:

– Давай-давай! Работай! Я ведь плачу тебе за это. Но если захочу, то ты будешь делать мне массаж без всякой оплаты, да ещё благодарить. Ты здесь – никто, а я имею вес!..

Саня тогда был не в лучшем расположении духа и его сильно задели такие слова. «Вот же козлина! Мнит о себе невесть что, а ведь «вес» свой он имеет только за счёт заочки, регулярно привозящей объёмистые передачи». Но вслух он ничего не сказал, только немного изменил направление движений своих рук и прилагаемое усилие. А по окончании сеанса отказался от оплаты и ушёл, услышав вслед:

– Что ты выпендриваешься? Завтра всё равно придёшь!

«Конечно приду» – зло усмехнулся Саня…

… А утром его разбудил шнырь (какое-нибудь безвольное существо, за вторяки и бычки добросовестно работавшее на более «состоятельного» и наглого соседа по бараку) вчерашнего клиента:

– Иди скорей! Зовёт!

– Сейчас умоюсь и приду, – размеренно ответил вчерашний массажист и пошёл в умывальную комнату, прихватив полотенце. А спустя пять минут пришёл к страдальцу. Тот лежал на койке, как-то странно изогнувшись, и только кряхтел:

– Что ты со мной сделал? Я встать даже не могу!

– Можешь. Просто тебе очень больно. Я тебя сейчас верну в нормальное состояние, но при одном условии – ты забудешь обо мне и рот свой поганый в мою сторону открывать не будешь. Такой приступ я тебе могу устроить даже на расстоянии. это была наглая ложь, конечно, но «клиенту» в данный момент было не до размышлений – благодаря реально ощущаемой боли он верил сейчас во всё, сказанное Саней. Поэтому лучше не трогай меня. Договорились? – при взгляде на своего вчерашнего клиента Саня испытывал сразу три чувства: злобу от высказанного вчера неуважения, жалость к больному (ведь тот действительно был болен и не имел шансов излечиться в этих условиях), а ещё его распирал обыкновенный смех – после вчерашнего гонора сегодняшняя лежачая поза выглядела смешно.

«Клиент» только кивнул. Тогда Саня минут пять «поколдовал» над его спиной и боль у страдальца прошла.

– Чай с сигаретами оставь своему шнырю. А я к тебе больше не приду…

И ушёл. Но приходить он перестал не только к этому «клиенту», а и к остальным тоже. Он хотел помогать людям, а не чухать чьи-то спины, да ещё и выслушивать какую-то блажь при этом…