Читать книгу Кого выбирает жизнь? - Александр Иванович Вовк - Страница 3

Для нас (меня и моей жены) то злополучное утро началось как обычно. Звонок будильника без раскачки включил нас в повседневную суету утренних сборов. Труба настойчиво звала каждого на своё рабочее место, до которого мы были обязаны часовым штурмом преодолеть откровенную нелюбовь к нам различного общественного транспорта. Но в привычном ритме сборов что-то сразу не заладилось. Весело выскочив из ванной, я обнаружил тебя притихшей и настороженной на краю кровати, испуганно прислушивающейся к себе.

– Ты не волнуйся… Слабость какая-то… Сейчас пройдёт, – постаралась успокоить меня ты, прижимая руку к груди, но в меня уже ворвалась переворачивающая всё тревога, включающая самые страшные картины воображения и лишающая способности мыслить рационально.

– Людок, что? Опять сердце? Скорую?

– Нет, нет! Я полежу… Может, пройдет… У нас такие важные задачи сегодня на работе… Я полежу…

Я опустился на колени рядом с кроватью, поцеловал жену в оголенное по-утреннему плечо, и успокоил:

– Конечно же, Людок, сейчас пройдет. Сама только не накручивай. На тебе лица нет. И какая работа, к черту? Отдохни сегодня…

Я торопливо выхватил из буфета коробку с экстренными лекарствами, долго не находя ее на привычном месте из-за несвойственного мне внутреннего переполоха, и дал супруге несколько таблеток валидола и нитроглицерина, польза от которых, как всегда мне представлялось, лишь психологическая. Но, хоть что-то!

Боли в груди усиливались, хотя больше тебя почему-то беспокоили скулы. Их сводило от какой-то необычной боли, а уже она, в свою очередь, делала ватным всё тело и включала непрерывно нарастающую тревогу и страх.

Я вызвал «Скорую», потом позвонил на работу, к себе и супруге, и стал метаться из комнаты в комнату, периодически измеряя тебе давление, и опять выходил хоть куда, лишь бы не видеть твою обреченную беспомощность и на этом фоне не ощущать своё бессилие.

Час за часом ожидания «Скорой» уходила наша прежняя и вполне благополучная жизнь. Впрочем, одновременно каждая минутка бесконечно растягивалась, всё больше выматывая меня моей собственной болью от того, что я видел твои мучения и переносил их на себя. Никакой помощи от нашего непрерывно «реформируемого», то есть, постоянно ухудшающегося здравоохранения, по-прежнему не было. Я нервно ждал, я звонил повторно, и всякий раз вежливый и бездушный женский голос извещал, что машина на вызове, ждите! Я взывал к их опыту, медицинскому образованию и к элементарной человечности, просил объяснить, как облегчить твоё состояние до приезда медицинской бригады и опять слышал тот же безучастный голос: «Таких справок без осмотра больного не даём! Ждите врача!»

Казалось бы, всё у них правильно! Без осмотра не даём! А что вообще вы, черт побери, даете! Для чего вы нам нужны такие, если именно в тот момент, когда вы жизненно необходимы, вас часами не дождешься, непонятно где вы катаетесь, где вы прячетесь, черт побери, а когда приезжаете, то у вас не оказывается с собой самого необходимого!

Я метался, временами зверел, ругаясь сквозь зубы, уже готовый разнести вокруг всё и вся, но тут же вспоминал о твоих мучениях и опять бросался к тебе, сидел рядом на полу, поглаживал твои руки, укрывал пледом, приносил воду, давал какие-то незнакомые мне лекарства (ты сама их называла), потом снова метался и, выходя из комнаты вон, тихо выл от бессилия и ярости, но «Скорая» не появлялась!

В тот момент я, помню это четко, сознавал лишь одно – подлое лицемерие всей нашей системы, которая, конечно же, давно нашей ни на йоту не является. Это лицемерие со всего размаху ударило по нам и переполнило мою чашу терпения. Еще недавно, походя, я краем уха слышал надоедливые теле- или радиорепортажи о том бардаке, который, созданный в стране искусственно и целенаправленно, добивает мой народ, но в то время я находился достаточно далеко от подобных проблем. Слышал, как говорили о часто сгорающих по «неизвестным» причинам домах для престарелых, домах для инвалидов, интернатах для одиноких пенсионеров и прочих объектах якобы социальной помощи. Ничего себе, помощь! Все эти российские крематории сгорали вместе со своими обитателями, с нашими согражданами, отдавшими стране здоровье задолго до последней своей трагедии! Об этом часто говорили везде и всюду, а они продолжали сгорать везде и всюду, но «меры» принимались лишь на словах, и только теми людьми, которые давно себя дискредитировали в глазах населения, но театрально пускали с экрана скупую мужскую слезу, якобы потрясенные случившимся! Случившимся, между прочим, по их вине, а, возможно, по их непосредственному умыслу, распространяющемуся на успешно уничтожаемую страну.

В качестве некоторых из обещанных мер, слышал я мимоходом, предполагалось ужесточить нормативы на приезд пожарных бригад и «Скорой помощи». Теперь они обязаны появляться не позже двадцати минут после вызова. Независимо от того, есть ли рядом пожарная часть и отделение «Скорой помощи» или ближайшие из них находятся где угодно, хоть в областном центре.

Ну и что, скажите мне, изменилось после «принятия» столь жестких мер? Конечно же, ничего! Какими бы жесткими ни казались декларируемые меры, ничего в лучшую сторону они не меняют, ибо всеми они и, прежде всего, исполнителями, рассматриваются лишь как некий вынужденный спектакль, приуроченный к очередному трагическому событию, на которое эта власть обязана отреагировать. Чтобы хоть самые наивные ее почитатели не догадались о подлинной сути этой власти. Да и власть эта, совершенно ясно, даже не помышляла о том, чтобы хоть что-то улучшать! Какие вы, право же, наивные, если на это надеялись! Власть исполняет лишь требования ВТО, которые предписывают сделать здравоохранение частной лавочкой, не обязанной обеспечивать здоровье населения, а оказывающей ему услуги. А с услугами у нас всегда и везде получается одинаково плохо.

Поискав в интернете номер телефона, я позвонил в приемную областного Минздрава, описал им ситуацию вполне спокойно, насколько смог. После паузы вежливый женский голос известил, что в ближайшее же время положение исправят, и я опять долго ждал от них хотя бы звонка, обнадеживающего звонка. Так и не дождавшись, минут через сорок, я позвонил повторно, рассчитывая добиться хотя бы объяснений. Увы! Тот же вежливый голос посоветовал мне не волноваться и, словно угрожая, предупредил, что все разговоры записываются.

– Ну и хорошо! – не выдержал я. – Может, хоть таким образом вы отреагируете на мои слова! А то ведь с вашей скоростью по дороге забудете, куда собирались ехать!

– Пожалуйста, не говорите лишнего! Ведь это не в ваших интересах! – убаюкивал меня потрясающим спокойствием вежливый голос.

– В моих интересах лишь спасение моей супруги, к которой за несколько часов никак не доедет ваша так называемая «Скорая»! – уже на повышенных тонах парировал я, даже не слушая бормотания вежливого голоса. – А своему министру от меня передайте, если он не смог даже в своём областном центре наладить работу «Скорой помощи», то он никак не соответствует должности. При таком положении дел, если какая-то честь у него еще осталась, лучше бы ему застрелиться. Возможно, хоть тогда от него будет какая-то польза здравоохранению, которое он разваливает. И, возможно, привлечет внимание тех, кто еще способен что-то исправить! Всё! Живите счастливо, никого и ничего не замечая! – в сердцах выпалил я и отключил телефон.

Правда, через минуту я пожалел о своём выпаде – помочь-то не помогут, а навредят основательно! Уж об этом их просить не придётся!

Только через шесть тягучих часов домофон известил о прибытии «Скорой».

Медиков я с надеждой встречал у лифта. Один из них, видимо, старший по должности, застыв у двери, промямлил:

– Бахилы…

– Что? – не понял я, приглашая их всех поскорее проследовать к супруге.

– Бахилы дайте, – тем же тоном попросил старший.

– Ах! – засуетился я, подумав с ехидцей: «Видимо, у них теперь такие порядки – даже в столь тяжелый момент больше заботиться об имуществе пациентов, нежели об их здоровье! Неужели в подобных ситуациях к ним ещё столь мелочные претензии предъявляют?»

Нужные причиндалы, давно приготовленные на всякий случай моей хозяйственной и предусмотрительной женушкой, я извлек из тумбочки. Долгожданные медики не спеша облачились в синие полиэтиленовые мешки, и тогда «старший» мне разрешил:

– Показывайте!

Я тут же потащил его за собой, перехватив из его рук большой медицинский чемодан. Признаюсь, в этот миг у меня появилась надежда, что эти люди нам помогут. Я был ещё зол на всю медицину за то, что она бросила нас в беде, но, в соответствии со своими правилами, ни при каких обстоятельствах не выразил бы ни малейшего неуважения незнакомым людям. В своей жизни я многое повидал, потому давно пришел к выводу: «В любой структуре, даже абсолютно мерзкой (не стану пока приводить примеры, поскольку этот вопрос требует длительного разъяснения), где людей унижают самыми изощренными способами, всегда в руководстве найдется хотя бы один порядочный человек. Потому я всегда и везде искал именно такого, надеясь на него опереться! Конечно, теперь порядочные люди встречаются редко, но всё-таки они есть! Именно потому при любом знакомстве, опасаясь ошибиться по первому и не самому лучшему впечатлению, я всегда обращался ко всем исключительно вежливо и доброжелательно, чтобы, не дай бог, не обидеть напрасно. В последующем, когда на основе наблюдений формировал о новых знакомых более точное мнение, мог с ними и разругаться, если этого требовало дело, но никогда – при первом знакомстве!

«Старший» невнятно расспрашивал меня, непрерывно записывая что-то в свой бланк, в то время как одна из девушек измеряла жене артериальное давление («235 на 116, а ЧСС 43 удара», – отчиталась она), а затем принялась снимать кардиограмму; другая готовила шприцы и медикаменты. Обе работали быстро и согласованно между собой, и я мысленно молился, чтобы они оправдали название своей службы.

Тем не менее, очень скоро стало ясно, что их приезд вряд ли сможет улучшить наше положение. Еще бы! Ввести магнезию внутривенно они не сумели, поскольку не захватили с собой жгута. Да и вены больной, по их утверждению, оказались очень плохими; кардиограмма тоже не пошла, так как зажевалась лента; наконец, отказавшись от попыток найти вену хоть где, они без разъяснений дали жене жменю таблеток, заверив, что давление скоро нормализуется; ещё немного посидели, а когда через десять-пятнадцать минут наметилась тенденция к снижению давления, попрощались и уехали, пообещав завтра прислать к нам участкового врача.

Мы опять остались наедине с непонятным нам, но достаточно прочувствованным кошмаром, слабо надеясь, что самое страшное всё-таки осталось позади. Лишь после отъезда медицинской бригады я с испугом вспомнил, что ни о каком диагнозе в разговоре со мной почему-то не было и речи. Потом на оставленном «старшим» листке, я обнаружил неразборчивое «Гипертонический криз» и слегка успокоился. Хоть что-то!

Так или иначе, но от таблеток тебе полегчало. Давление, которое я продолжал измерять и записывать через каждые пятнадцать минут, медленно сползало вниз и, наконец, настал момент, когда ты, бедняжка, бесконечно измученная, смогла заснуть, освободившись от сильных загрудинных болей. Я понимал, что сон будет тебе во благо и сам, тоже измотавшийся, несколько успокоился, поглаживая бесконечно любимые волосы, уже не столь пахучие, как это было сорок лет назад, но по-прежнему источающие волнующий меня аромат, и незаметно для себя заснул рядом.