Читать книгу Книга царей - Александр Жигалин - Страница 8

Сутки прошли после обыска в квартире Мытника, и все эти двадцать четыре часа Звягинцев не находил себе места. Мысли об утолщенной стене в каморке не покидали ни днем, ни ночью. Выручал жизненный опыт, который подсказывал ему держать эмоции при себе.

«Впредь нужно быть осторожнее, – думал Константин Дмитриевич. – Не ровен час Мостовой заподозрит неладное, отправит на квартиру другую группу, а то и сам решит поискать. А уж он-то найдет… Найдет и предъявит».

Требовалось форсировать события. Но как? А главное – когда? Ночью нельзя: дом спит, и посторонние звуки могут быть чреваты серьезными последствиями. Другое дело – днем. Кто-то на работе, кто-то по дому хозяйничает, включены телевизоры, пылесосы…

«Может, попытаться проломить стену кувалдой? Нет, не получится. Соседи услышат, позвонят участковому, а тот – Мостовому. Можно купить скребки, благо в строительных магазинах таких предостаточно. Скрести потихоньку, глядишь, стена и рассыплется», – примерно такие мысли витали в голове у Звягинцева.

Решиться помогли слова Мостового. На утреннем совещании, выслушав отчеты руководителей групп, полковник заявил, что квартиру Мытника, по мнению руководства, следует проверить еще раз.

Звягинцева будто ударило током. Вцепившись в край стола, сжал зубы так, что можно было услышать скрежет.

– Это выражение недоверия мне и моей группе? – Спросил майор.

– Обычная розыскная мера, – ответил Мостовой, не замедлив добавить. – Инициатором, которой был я.

– Вы?

Сняв очки, полковник посмотрел на Звягинцева.

– Почему вас это удивляет?

– Не удивляет, настораживает.

– Незачем тут настораживаться, – вернув очки на переносицу, сказал полковник. – Арбалетчица рискнула посетить охраняемую квартиру. Ради чего? Ради тайника. Это вам о чем-то говорит?

– Говорит. О том, что плохо сработали. Надо было не метры простукивать, а сантиметры…. Еще говорит, что другим повезет больше, чем нам.

––

Суббота выдалась хмурая – как раз для воровских дел. С одной стороны, весь народ был дома у телевизоров вместо вылазок в лес, с другой – милицейское начальство, обзаведясь дачами, должно было махнуть из столицы. Звони – не дозвонишься, стучи – не достучишься.

«Случись что, скажу, что решил проверить квартиру из-за недоверия начальника отдела», – так думал Звягинцев, подъезжая к дому Мытника.

Подойдя к подъезду, майор и набрал код замка. Тот щелкнул. Войдя в лифт, подумал: «Удача сопутствует. Не вспугнуть бы».

Выйдя на седьмом этаже, Звягинцев спустился на два пролета ниже, чтобы проверить, нет ли людей. Проверив, поднялся на шестой. К квартире Мытника подходил не дыша. Солнцезащитные очки не то чтобы мешали, но и не помогали. Капельки пота, скапливаясь на переносице, скатывались к глазам. Сняв очки, майор огляделся, натянул бейсболку и достал связку ключей.

Войдя в квартиру, закрыл дверь на верхний замок – в случае чего можно было покинуть квартиру без шума. Бейсболка была повешена рядом со шляпой Мытника.

Стало легче дышать, перестали трястись руки. Минуя коридор, направился в сторону гостиной. Войдя, дверь закрывать не стал. Подойдя к дивану, снял куртку, вынул из кармана перчатки.

«Оставлять отпечатки – удел дилетантов, профессионалу следует быть аккуратным».

Подпер дверь портфелем с инструментами, надел очки, вынул из кармана рулетку.

Замеры стен отняли больше времени, чем он планировал. Зато подтвердилось предположение, что внутри каморки они на двадцать сантиметров толще боковых. Сомнений не было – там что-то есть.

Повеселев, Звягинцев начал выносить из кладовки вещи: коробки с поношенной обувью, пылесос, зимнюю одежду. За десять минут барахло перекочевало в гостиную.

Окинув каморку взглядом, Звягинцев на манер беседы доктора с пациентом произнес: «Ну-с, с чего начнем»? Зная заранее, с чего следует начать, Константин Дмитриевич не мог отказать себе в удовольствии покуражиться.

Простукивание расчерченной на квадраты стены дало возможность разделить пространство на участки. Одни звучали глухо, другие звенели, как будто по ним били чем-то железным. Данный факт добавил одержимости, что не могло не сказаться на состоянии нервной системы Звягинцева. Чем ближе он продвигался к цели, тем сильнее билось сердце. Пот лил ручьем, дыхание сбивалось, начинали трястись руки. Чтобы успокоиться, приходилось останавливаться чаще, чем майор того хотел.

Когда наступило время ломать стену, Константин Дмитриевич глянув на часы, ужаснулся: «Сорок минут! Нет, так дело не пойдет. Нужно форсировать события, иначе можно проторчать целый день и ничего не добиться».

Первые удары по квадрату, который был очерчен в центре стены, принесли результат, от которого Звягинцев чуть не расхохотался. Отваливающаяся кусками субстанция не являлась бетоном – то был гипс с добавлением цемента. Приставив к стене пику, ручка которой представляла собой двадцатисантиметровую трубу со вставленной внутрь деревяшкой, Звягинцев ударил по той резиновым молотком. Кусок стены упал на пол с таким шумом, что майор от страха вынужден был покинуть каморку.

«Идиот! – пронеслось в голове. – Как я мог забыть постелить на пол что-нибудь мягкое перед тем, как начать крушить».

Поверх плаща легло вывернутое наизнанку пальто. Звягинцев сел на пол прижавшись спиной к стене, прислушался. Со стороны лестничной площадки не доносилось ни звука.

«Фу-ты, – выдохнул Константин Дмитриевич. – Неужто пронесло».

От несильных ударов по пике куски отламывались небольшие, иногда гипс крошился, освобождая сантиметровые пространства. Это раздражало и призывало бить сильнее. Однако, понимая, что шум может привлечь внимание соседей, майор старался действовать осторожно. При одной мысли, что его могут застукать с поличным, внутри возникала дрожь, ноги становились ватными, хотелось бросить все и бежать.

Когда первый квадрат был очищен, перед взором предстала стена, толщина которой не превышала восемнадцати сантиметров.

«Надо крошить еще», – подумал Звягинцев.

Выбрав место, где поверхность была не такой ровной, как в остальной части квадрата, майор то ли от расстройства, то ли от безысходности ткнул пикой с такой силой, что та на треть вошла внутрь. Попробовал выдернуть – не получилось. Дернул еще раз. Пика застряла так, что пришлось приложить усилие. На одеяло упал кусок гипса величиной с арбуз.

Заглянув в освободившееся пространство, Звягинцев увидел заделанное досками пространство шириной сорок сантиметров. Вынув из сумки «фомку», вставил в доступный для зацепа край, потянул. Доска отошла, обнажив стягивающие щит гвозди.

– Мать твою! – Выдохнул майор. – Да тут клад!

Оторвать щит целиком, было делом пяти минут, но Звягинцев не торопился. Боясь испортить содержимое, снимал доску за доской. Когда ниша была очищена полностью, осторожно, дабы вспугнуть «птицу счастья», заглянул внутрь.

В правом углу стоял сундучок, расписанный в стиле хохломы, остальную часть занимали два свертка с сургучными печатями. Звягинцев назвал их «бандеролями с того света».

Налюбовавшись, майор решил перенести содержимое тайника в гостиную.

Заняв место на диване, пару минут потратил на то, чтобы собраться с мыслями. Когда дыхание успокоилось, подойдя к столу, пододвинул один из свертков.

––

Провести выходные с семьей на даче считалось невиданной удачей, даже если добираться до нее полтора часа, а в выходные – все два.

«Час по городу, сорок минут по кольцевой, если не попадешь в пробку. Столько же по трассе. К обеду буду», – думал Мостовой, вспоминая список покупок, выданный женой.

Неделю назад сын увез внучек в Настасьино, куда сам Федор Николаевич намеревался прибыть сегодня вечером. Супруга взяла с него слово, что уикенд он проведет с семьей.

Встав пораньше, полковник принял душ, побрился, сварил кофе. К девяти он был готов. Оставалось посмотреть в зеркало и со спокойной душой направиться вниз по лестнице. Во дворе ждала любимая Волга.

Вставив ключ в замочную скважину, Мостовой услышал звонок телефона, который заставил застыть не месте. Звонок звенел, заставляя думать о том, кто бы это мог быть.

Набрать городской номер могли только жена или сын. На службе все привыкли общаться по мобильному. Тем ни менее что-то подсказывало, звонили не родственники.

«Коли не они, остается служба. Похоже, данное Арине слово придется взять обратно», – подумал Федор Николаевич.

Прикрыв дверь, посмотрел на телефон. Тот звонил с присущей городским аппаратам «нагловатостью».

– Мостовой слушает! – Произнес полковник, надеясь, предчувствие обмануло, и он услышит голос жены.

– Говорит старший лейтенант Гордиевский, – вырвалось из трубки. – Служба наружного наблюдения.

– Говорите.

По спине Мостового пробежал холодок, заставивший переложить трубку из одной руки в другую.

– Видеокамера зафиксировала проникновение. Мужчина, возраст 45-47 лет. Квартиру открыл ключами.

– Лицо зафиксировали?

– Да. В данный момент объект находится в квартире.

Минута раздумья показалась Мостовому вечностью.

– Продолжайте наблюдение. Объект из квартиры не выпускать. Самим не входить. Присмотрите за балконом. Я буду через 20-30 минут.

В фургон наблюдения Мостовой вошел через 27 минут после того, как положил трубку. Кинулся к двери, забыв про все: про сумку с вещами и обещание жене.

Снаружи автомобиль не был приметным, не считая надписи черными буквами «Электрические сети», которая красовалась на желтых бортах.

Внутри был забит аппаратурой. Выглядело настолько непривычно, что Федор Николаевич, закрыв дверь, еще какое-то время осматривался.

Из оцепенения его вывел голос парня, сидящего в стороне. Тот был лет на пять моложе Черкашина и Гладышева. Взглянув на помощников, которые следили за происходящим на экранах, парень произнес:

– Здравия желаю, товарищ полковник! Это я вам звонил.

– Как зовут? – Протягивая руку, спросил Мостовой.

– Старший лейтенант Гордиевский.

– По-простому?

– Сергей Юрьевич.

– До Юрьевича не дорос, – пряча усмешку, произнес Федор Николаевич, – поэтому ко мне будешь обращаться по имени-отчеству, я к тебе по имени.

– Договорились, – обнажил сверкающие белизной зубы старший лейтенант.

Не дожидаясь, когда начальство потребует отчета, Сергей предложил Мостовому занять место за главным монитором.

– Мужчина проник в квартиру, открыв дверь ключами.

На вспыхнувшем экране появились очертания лестничной площадки, затем дверей и фигуры спускающегося человека.

– Сейчас вернется, – прокомментировал Гордиевский. – До седьмого этажа добрался на лифте, затем спустился на пятый, после чего вернулся на шестой.

– Проверял, нет ли кого этажами выше и ниже, – произнес Мостовой.

Через мгновение человек в бейсболке и очках вновь появился на экране. Не раздумывая, направился к квартире Мытника. После секундной заминки снял очки, поправил бейсболку, достал ключи, открыл дверь. Обернувшись глянул прямо в камеру.

Не ожидая увидеть лицо Звягинцева, Федор Николаевич издал такой стон, что даже сидящие по правую руку сотрудники отдела наблюдения обратили на это внимание.

– Твою мать! Майор!

Рука потянулась к карману. Вынув мобильник, Мостовой набрал номер Черкашина.

– Матвей, ты где? Одевайся и пулей к дому Мытника! Видеокамеры засекли проникновение. Уже тридцать минут гость находится внутри. Нет, ты не ослышался. Не гостья.

––

Разрезав шпагат, Звягинцев освободил содержимое от бумажной упаковки. Оставался слой пропитанной специальным раствором марли. В этот момент Константин Дмитриевич понял – в бандероли иконы.

Молченская и Численская иконы Божьей матери были созданы в 13 веке. Эту информацию Звягинцев узнал из прикрепленных к наружным частям окладов бумаг. Кроме примерного возраста образов, значилось – оба считаются утерянными.

«Утеряны – лучше, чем украдены», – подумал майор.

И тут же возникла другая согревающая сердце мысль: «Сколько же они могут стоить?». Звягинцев уже предвкушал, как совсем скоро приобретет моральную и материальную независимость. Не нужно будет экономить, занимать, а главное, появится возможность жить по-людски.

Под словом «по-людски» майор подразумевал все, что другие отождествляли с роскошью: дорогие автомобили, рестораны, путешествия в экзотические страны.

Цифры со многими нулями замелькали перед глазами. При этом на общее состоянии начали сказываться усталость и перенапряжение.

«Надо взять себя в руки, – произнес майор вслух. – Тем более, не проверена шкатулка».

Сверкающий лаком сундучок как будто ждал прикосновения человеческих рук и манил. Не церемонясь, майор поднял крышку и вынул содержимое: пять коробочек разного размера.

Разложив их в порядке от маленькой до большой, Звягинцев недвусмысленно ощутил, что силы покидают его. Не понимая, что происходит, присел на край дивана. Кружилась голова, подташнивало. Запрокинув голову, майор закрыл глаза: «Пройдет. Надо отдышаться, привести в порядок нервы».

Поднявшись, подошел к столу, глянул на коробочки. «Вот оно – счастье!» – пронеслось в голове.

Все пять футляров были оснащены замками. Кнопки по центру, ниже края соприкосновения крышки с днищем – это удалось обнаружить при прощупывании пальцами.

Легкое нажатие, еле слышимый щелчок. Взору Звягинцева предстала золотая пластина с изображением спящего льва. Вынимать ее майор побоялся, ограничившись прочтением надписи на внутренней стороне крышки футляра: «Образцовая печать. 14 век».

Звягинцев не знал и не понимал, что такое «образцовая печать». «Образец, что ли? А может, потому что идеальная? По смыслу подходит».

То, что пластина была сделана из чистого золота, не вызывало сомнений. Голова вновь пошла кругом.

Знакомство со львом продолжалось минут пять, после чего Звягинцев, оставив футляр открытым, взял в руки вторую коробочку. И вновь – прикосновение указательного пальца к спрятанной под бархатом кнопке.

Перед глазами предстал узор непонятной формы. Орнамент отличался изящной тонкостью линий, которые, переплетаясь, образовывали что-то похожее на цветок.

Константин Дмитриевич вынул вещь и прикинул, сколько та может весить. Не поняв, что она собой представляет – брошь или что-то другое – вернул цветок на место.

На крышке была надпись – «Арабский цветок». «Где-то я эту хрень уже видел», – подумал Звягинцев. Попытка вспомнить, где, успехом не увенчалась, и майор был вынужден перейти к изучению следующих двух футляров.

В обоих хранились кресты.

Разные по форме, размеру и по весу, они выглядели настолько изящными, что Звягинцев не мог оторвать глаз. Особенно поражал крест Лазаря Богши, выполненный полоцким мастером (так гласила надпись на футляре).

Необычный по оформлению, с птицами и кружевами, он был похож на символ счастья.

Другой являлся настоящим крестом, о чем свидетельствовала надпись на крышке. Оба предмета были выполнены из чистого золота. По возрасту крест Богши на сто лет моложе собрата. Четырнадцатый век – так было указано на коробке. Второй появился на свет в тринадцатом.

Нерасекреченным оставался последний футляр, который был больше других по размеру. Не открывая его, Звягинцев оценил вес коробки, потряс ее, осмотрел днище, но не нашел ничего, что могло бы дать хоть какую-то информацию.

«Ну что, дружище! Пришло время пролить свет на прошлое», – обращаясь к футляру как к живому существу, произнес майор.

Коробка оказалась настоящим сундуком с сокровищами, так как была до отказа набита золотыми монетами. Каждую из них украшал профиль человека со скипетром и державой в руках,

«Монеты времен Ивана Грозного», – успел подумать Звягинцев и даже протянуть руку, чтобы взяв одну, рассмотреть на свету.

Звонок в дверь заставил вздрогнуть. Прикрыв коробку крышкой, Звягинцев напрягся.

Вместо звука открываемого замка, по другую сторону двери прозвучал возглас: «Эй! Есть кто в доме? Если есть, откройте!». Спустя минуту, показавшейся Звягинцеву вечностью, раздались шаги спускающего по лестнице человека.

Полминуты страха. Зато какого! В кровь поступила такая доза адреналина, что майор готов был на четвереньках ползти до балкона, чтобы спускаться по водосточной трубе – лишь бы не слышать ни стука, ни звука шагов, от которых в ушах стоял колокольный звон.

––

– Вспугнет! Гадом буду, вспугнет, – проговорил Черкашин, стараясь не упустить ничего, что происходило на экране.

– Будешь, – произнес Мостовой, – если не отпустишь мои плечи.

Матвей посмотрел на руки. Вместо спинки стула, пятернями вцепился в плечи полковника.