Читать книгу На пути «Тайфуна»: На пути «Тайфуна». А теперь на Запад. Жаркий декабрь - Лев Александрович Зеленов, Л. А. Зеленов, Александр Калмыков - Страница 7

Ядерную программу мы, недолго думая, решили назвать просто проект «А». Надо заметить, что устройство атомного оружия всегда вызывало у меня большой интерес. Поэтому, как только впервые появился доступ к Интернету, я прочитал все, что только смог найти по данному вопросу, и теперь мог вспомнить достаточно подробностей. Куликов сразу же понял принципы ядерного деления, и мы перешли к технологическим подробностям:

– Атомную бомбу теоретически можно делать из тория, но на практике его не используют, и все ядерное оружие изготавливают из урана или полученного искусственно плутония.

– А в чем проблема? – уточнил Куликов.

– Честно говоря, не знаю. Это считается само собой разумеющимся.

– Хм, ладно, примем за аксиому, что нужен только уран. А возможно ли взять под контроль все основные месторождения урана в мире?

– Ну, для этого сначала придется завоевать всю Землю, так как месторождения имеются во многих странах. На первом месте по запасам находится Австралия, затем идут ЮАР, США, Канада. Россия где-то на пятом месте, а за ней с небольшим отрывом идут Казахстан, Украина, Узбекистан, Нигерия, Бразилия. Да вообще, в любой стране средних размеров можно накопать урана хотя бы на несколько бомб.

– А если сложить запасы РСФСР и других союзных республик, то получится, что они у нас самые большие в мире?

– Черт, совсем забыл. Простите, но за два десятилетия я уже привык к тому, что Россия теперь отдельное государство. А СССР тогда действительно занимает первое место.

– Значит, у нас должно быть очень много месторождений, и мы сможем выбирать те, в которых стоимость добычи будет дешевле, – пришел к логичному выводу капитан.

– Да, вот только их еще надо найти. Более-менее точно я помню расположение только пары из них: недалеко от Челябинска и в Казахстане. Еще в Забайкальском крае очень хорошая руда, а также имеются месторождения в Оренбургской области, в Бурятии, да еще много где. По крайней мере, искать их будет нетрудно. Достаточно разместить в самолете оборудование, измеряющее радиоактивный фон, и облететь нужные районы.

– А где в основном добывают уран в вашем времени?

– Попробую вспомнить. Большая часть добычи ведется в Аргунском месторождении, километрах в пятистах к юго-востоку от Читы. Но там недалеко граница.

Куликов развернул карту и нашел нужное место.

– Действительно, совсем рядом находится Маньчжоу-го, и там стоят японские войска.

– Ничего страшного, – утешил я. – Поиск хороших залежей руды это сейчас второстепенная проблема. В конце концов, в нашей истории кое-какие месторождения все-таки нашли, хотя и далеко в горах. Руду оттуда приходилось вывозить на ослах. Пока требуемые объемы небольшие, уран можно добывать и из бедных залежей. Гораздо сложнее его извлечь, обогатить и сконструировать атомную бомбу.

То, что производство ядерного оружия – удовольствие не из дешевых, гэбэшник, курирующий технические проекты, в принципе, уже понял. Но когда я начал расписывать подробности всего процесса, он начал сознавать, сколько на самом деле трудностей нас поджидает:

– Сама добыча руды, ее обогащение и извлечение урана ничем принципиально не отличаются от любой другой, только нужно принимать меры для защиты от радиации. Руду дробят, измельчают, помещают в раствор щелочи или сильной кислоты – в зависимости от породы. Из раствора извлекают концентрат оксида урана, который еще нужно отчистить от примесей – бора, кадмия и других веществ, хорошо улавливающих нейтроны. Оксид восстанавливают аммиаком, а потом с помощью какой-то кислоты превращают в гексафторид.

– Наверно, плавиковой.

– Кажется, да. Но на этом основная часть процесса только начинается.

– А почему нельзя работать с металлическим ураном?

– Дело в том, что гексафторид легко испаряется, и вся дальнейшая работа по обогащению ведется с газом. К сожалению, он, как и все соединения фтора, очень едкий и ядовитый, так что работать с ним будет нелегко.

– Понятно, – погрустнел Куликов. – Все емкости для его хранения нужно изготавливать из алюминия или покрывать никелем. Нельзя допускать, чтобы эта радиоактивная и ядовитая гадость вырвалась наружу. Так что мы делаем с гексафторидом дальше?

– Для ядерного оружия нужен 235-й изотоп, который легко делится, но его в природном уране содержится очень мало, только 0,7 процента. Все остальное – это уран с атомным весом 238. Он стабилен и непригоден для наших целей. Как ученым уже известно, чтобы запустить цепную реакцию в ядерном реакторе, минимальная доля урана-235 должна составлять 1,5 процента, но для нормальной работы требуется от 5 до 20 процентов. Чтобы создать ядерное оружие, степень обогащения доводят минимум до 80 процентов, но лучше 90–93 процентов. Вот в этом и состоит основная трудность.

– Я хотя и не ученый, но догадываюсь почему, – еще больше расстроился капитан. – Химические свойства изотопов полностью идентичны, и с помощью химических реакций разделить их нельзя.

– Совершенно верно. Для разделения урана-235 и урана-238 в настоящее время существуют три метода: газодиффузионный, центробежный и электромагнитный.

– Полагаю, нет смысла использовать сразу все способы.

– Согласен. Американцы собираются испробовать все, но мы выберем самый оптимальный. Теперь подробно по каждому методу. Как я уже сказал, гексафторид легко переходит в газообразное состояние. Насколько я помню, Гровс, это руководитель проекта, в своей книге писал, что…

Когда я закончил описывать методы, капитан сокрушенно покачал головой.

– Как все-таки сложно добывать этот уран.

– Ну, технология его получения хотя и очень трудоемкая, но по крайней мере сравнительно простая.

– Даже так? – удивился Куликов. – А что же тогда сложно?

– Сложно это превратить уран-238 в плутоний-239. Для этого придется строить реактор.

Тут уже записной книжкой не обошлось, и мне пришлось чертить различные схемы реакторов на обратной стороне карт.

– Но это еще не всё. Получив нужное количества материала, мы сталкиваемся со следующей проблемой. Для урановой бомбы применяют простейшую конструкцию пушечного типа. Ее американцы даже не испытывали, так как она очень надежная. В этой схеме критическая масса в атомном заряде создается сталкиванием двух частей субкритической массы. Но эффективность в этом случае очень низкая. Другой способ – это имплозивная схема, так называемый «еж», в которой заряд равномерно сжимается синхронными взрывами со всех сторон. Но и эта конструкция далека от идеальной…

С каждой новой схемой, которую я чертил, капитан все больше ужасался. Трудности создания Бомбы превосходили воображение.

– Одно утешает – то, что противнику придется еще труднее. Как вы полагаете, есть ли у Гитлера возможность сделать атомное оружие до конца войны?

– К счастью, у немцев исследования пойдут по тупиковому пути, и они даже не смогут запустить реактор. Гораздо важнее контролировать аналогичные исследования в США. Хронология примерно такая. В настоящее время ведутся исследования в лабораториях и университетах, финансируемые национальным комитетом по оборонным исследованиям. Суммы пока выделяются небольшие, всего лишь сотни тысяч долларов…

– Ничего себе небольшие, – присвистнул Куликов. – А сколько же будут тратить потом, когда проект полностью развернется?

– На создание первых трех бомб уйдет около двух миллиардов долларов. Так вот, до сих пор только рассматривался вопрос о том, можно ли будет использовать атомную энергию в военных целях. Окончательное решение о создании ядерного оружия было принято 6 декабря, когда стало точно известно, что Япония начнет войну.

– Подождите, это очень важный момент. Если в САСШ знали о нападении, то почему произошел такой разгром в Перл-Харборе?

– Ну, во-первых, просто никто не ожидал, что такой большой базе, находящейся очень далеко от Японии, может что-нибудь угрожать. А во-вторых, сообщение о начале войны просто не успело дойти вовремя. Предыстория была следующей. Американцы расшифровали японские коды и легко читали все сообщения. Еще 25 ноября Рузвельт предупредил своих военных советников, что война начнется очень скоро. На следующий день японскому послу вручили ноту о том, что снятие эмбарго возможно лишь после вывода войск из Китая и Индокитая. После этого военные действия стала неизбежными. Авианосное соединение Нагумо тут же снялось с якоря и отправилось к Гавайям, а всем американским соединениям был разослан сигнал боевой готовности.

– Подождите, так где тут причина, а где следствие? Кто же виноват в развязывании войны?

– Войну, разумеется, начали японцы. Сначала они вторглись в Китай, потом в Индокитай, а затем стали претендовать на Индонезию и Филиппины. А Рузвельт виноват в том, что заигрался с японским хищником, помогая ему в войне с Китаем. Оказывая китайцам небольшую помощь, Америка в то же время продавала японцам на порядок больше стратегических товаров. В результате императорская армия росла и захватывала все новые территории. Увеличивался и ее аппетит. Очнулась Америка лишь тогда, когда уже попала в патовую ситуацию. Если и дальше снабжать Японию нефтью и металлами, то она продолжит агрессию. А если ввести эмбарго, то ее армия и флот уже стали достаточно сильными, чтобы захватить источники нефти. Собственно говоря, так оно и получилось.

– Точно так же европейские державы поощряли Гитлера ко все новым захватам территорий, надеясь подтолкнуть его к нападению на СССР, – заметил Куликов. – Империалисты и в Русско-японскую войну финансировали японцев, чтобы ослабить нашу страну.

– Здесь немного другая ситуация. Для Рузвельта Япония просто хороший торговый партнер. Как у нас любят говорить в таких случаях: ничего личного, просто бизнес.

– Ладно, пусть бизнес. Но вы, товарищ Соколов, только что говорили, что предупреждение о войне не успело дойти вовремя, а потом сказали, что оно было разослано еще за десять дней до ее начала.

– Уточняю. Меры безопасности в Перл-Харборе усилили, но, считая, что до Гавайев противник не доберется, сделали это весьма своеобразно. По воскресеньям и личный состав, и командиры по-прежнему отдыхали. А как мы, к сожалению, уже знаем, агрессоры предпочитают нападать именно по выходным дням. В субботу 6 декабря была расшифрована телеграмма японскому послу, и стало окончательно ясно, что война неизбежна, но дата и время в ней еще не назывались. Утром пришла новая шифровка, где указывалось время вручения меморандума госсекретарю США – 13 часов по вашингтонскому времени. То, что нападение планируется через полчаса после этого, там, конечно, не уточнялось, но было совершенно очевидно. После того как сообщение прочитали, до атаки Перл-Харбора оставалось еще больше шести часов. Казалось бы, времени достаточно, чтобы объявить тревогу, но дальше начинается самое интересное. Командующему ВМС Старку посоветовали сразу позвонить на Оаху по прямому телефону с кодирующим устройством, но он ничего не захотел предпринимать, не посоветовавшись с президентом. Но Рузвельт в это время еще спит, а когда просыпается, то врач начинает с ним медицинские процедуры. И вообще, его запрещено беспокоить в выходной день.

– Он, конечно, инвалид, но когда на страну готовится нападение, тут уж не до лечения, – неодобрительно покачал головой Куликов.

– Затем генералы и адмиралы посоветовались друг с другом и, решив, что на сытый желудок думается лучше, ушли кушать.

– Но послать сообщение командующему Тихоокеанским флотом они могли бы? Пусть даже на пустой желудок и без совещания с президентом.

– В это время начальник штаба армии США генерал Маршалл катался на лошадке и, естественно, не захотел прерывать столь важное занятие из-за каких-то пустяков. Накатавшись вдоволь и не спеша приняв душ, он все-таки приходит на работу и по телефону обсуждает со Старком ситуацию. Они все-таки мудро решают, что надо предупредить гарнизоны тихоокеанских островов, в том числе и Оаху. Оставалось еще целых полтора часа. У Маршалла тоже есть телефон с защищенной линией, и он тоже не пытается им воспользоваться, а приказывает послать шифровку в Перл-Харбор по рации. Но хотя в распоряжении военно-морских сил имелись мощные радиостанции, которыми Старк и предлагает воспользоваться, Маршалл решил передать телеграмму через радиостанцию армии. К сожалению, на Гавайях в это время появились сильные радиопомехи, и по слабенькой армейской рации связаться с Оаху не удалось. Угадайте, что было дальше.

– Отнесли письмо на почту?

– Почти. Сообщение отправили обычным телеграфом, и совершенно случайно военные забыли указать, что телеграмма срочная. Поэтому до Гонолулу она дошла не сразу, а после прибытия на остров еще долго лежала, дожидаясь, пока ее заберет посыльный-японец, развозивший почту.

– Кажется, слишком много совпадений.

– Это еще что, вот в сражении у Медуэя было просто огромное количество случайностей, благоприятных для американцев. Такое впечатление, что кто-то специально подыгрывал сначала одной стороне, а потом другой.

– Все боевые действия состоят из цепочки случайностей, – философски заметил капитан. – Ну хорошо, с этим вопросом понятно. Продолжайте, пожалуйста, по ядерной программе СА… США.

– Ближайшей целью исследований стало запустить цепную реакцию. Для этого, в свою очередь, сначала надо выделить необходимое количество урана. Благодаря щедрому финансированию и наличию теоретических разработок, уже в июне 1942 года ученым во главе с Ферми удалось добиться коэффициента размножения нейтронов больше единицы. Получив экспериментальное подтверждение того, что создание атомного оружия вполне возможно, американцы уже могли приступать к широкомасштабному строительству. Для этого необходимо построить уже не опытный, а промышленный реактор, а также заводы по переработке урана. Размер средств, отпускаемых для проекта, был практически неограничен. Поэтому США могло позволить себе финансировать строительство одновременно несколько заводов, получающих уран различными методами разделения. Технологии еще не были окончательно разработаны, и было неизвестно, какие из них окажутся лучше. Также, на всякий случай, велись работы по созданию двух типов реакторов: графитового и тяжеловодного.

Куликов заметил, что если атомный проект продолжает расширяться, и туда набирают много людей, то внедрить своего агентов нам будет несложно. Надо только узнать, какие лаборатории занимаются данной проблемой. Из американских ученых-ядерщиков я смог припомнить только Ферми, Оппенгеймера и Лоуренса. Зато смог много рассказать о генерале Гровсе, который был талантливым администратором и сыграл в атомном проекте не меньшую роль, чем у нас Берия. С этим капитан не согласился, и мы с ним крепко поспорили:

– Хороших администраторов можно найти тысячи, – утверждал капитан, – а вот подходящих ученых можно пересчитать по пальцам.

– Без правильного руководства ученым потребовалось бы намного больше времени для реализации проекта, – парировал я.

Обсудив «Манхэттен», мы перешли к перспективам проекта в нашей стране, и я сразу предупредил, что нам нельзя рассчитывать обогнать американцев в ядерной гонке:

– Помимо того, что они уже давно начали исследования, и у них много ведущих ученых, у нас просто нет достаточного количества свободных ресурсов. Пока идет война, все идет на оборонные предприятия: электроэнергия, станки, сталь, цветные металлы, цемент и многое другое. Для претворения проекта в жизнь надо создавать с нуля целую индустрию, а мы пока не можем себе этого позволить. Разумеется, исследования нужно начинать немедленно, но масштабы пока будут скромными.

– Какие минимальные требования к объему производства?

– Давайте прикинем. Допустим, мы запустим десять тысяч центрифуг, и за год они выработают тонну урана-235, обогащенного до двадцати процентов. Загружаем его в реактор и через год получим четыре килограмма оружейного плутония. Маловато для бомбы. Если конструкция будет самой простой, то понадобится килограммов пять-шесть.

Закончив с проектом «А», мы устроили небольшой перерыв, чтобы собраться с силами. После всех этих сложных схем голова у нас просто шла кругом, а тем для обсуждения еще осталось очень много. Хорошо еще, что Куликов специализировался на военной технике, сопровождая разработку новых видов вооружений, и был в курсе текущего состояния дел. Именно поэтому ему, как доверенному лицу Берии и знатоку техники, доверили исследовать Артефакт. А потом, чтобы не увеличивать число посвященных в тайну, его же отправили устанавливать контакт со мной.

Наконец, немного передохнув, я смог продолжать. Про ахиллесову пяту наших войск – низкий уровень радиофицированности, уже можно было не рассказывать:

– Три месяца войны уже показали, что необходимо оснащать рациями все самолеты, танки, артиллерийские батареи, а также пехотные подразделения вплоть до уровня роты. Единственное, что могу посоветовать, это увеличить закупки радиостанций в США, даже за счет других поставок. Лучше иметь два танка или самолета с рациями, чем три-четыре без них. Также крайне важно ускорить разработку более совершенных радаров, чем те, которые у нас имеются.

– Радар? – переспросил капитан. – А, это новая английская аббревиатура, обозначающая радиолокационную станцию.

– Следующей важнейшей проблемой для нас был транспорт. Наша страна перед войной успела выйти на второе место в мире по выпуску грузовиков. Но, к сожалению, сейчас наши автозаводы перешли на выпуск бронетехники, и главным источником транспорта теперь становится импорт. Ленд-лизовские автомобили в основном будут собирать в Иране и Ираке. Качество сборки первоначально было очень низким, так что нужно заранее принять меры: построить местным рабочим жилье, улучшить им условия труда и платить в зависимости от качества сборки.

– Но если машины нам будут поставлять союзники, то с авиацией было сложнее, тут приходится рассчитывать лишь на себя.

– Тенденции развития авиационного оружия ведут к постоянному увеличению калибра. Насколько я помню статистику, то уже во втором квартале сорок второго года авиация окончательно откажется от пулеметов винтовочного калибра. Это касается и истребителей, и бомбардировщиков. Что касается крупнокалиберных пулеметов, то новые модели нам не нужны. Еще перед войной Березин модифицировал свой БС, он сейчас называется УБ, и лучше него ничего не придумают. Теперь все усилия оружейников должны быть направлены на создание крупнокалиберных пушек. И здесь я могу кое-что подсказать. На замену 20-мил-лиметровой пушки ШВАК должна прийти березинская Б-20, созданная на базе его же пулемета. Насколько я помню, он только заменил ствол, а вся остальная конструкция осталась без изменений. В результате его Б-20 весила чуть ли ни в два раза меньше ШВАКа. Вот только в нашей истории он начал ее разрабатывать только года через два, так что как можно скорее поставьте перед ним эту задачу.

– Обязательно поставим. Но вы еще хотели рассказать про мощные пушки.

– Да, продолжаю. Хотя 20-миллиметровый калибр пока еще не стал обязательным для всех истребителей, но уже сейчас очевидно, что его недостаточно, и вскоре придется перейти на 23-миллиметровый. Разница в три миллиметра дает увеличение веса снаряда в два раза, и соответственно возрастает его поражающая способность. Пока у нас на вооружении имеется только ВЯ, которую устанавливают на штурмовиках Ил-2. Обладая большой скоростью пули, она идеально подходит для борьбы с бронетехникой, но из-за большой отдачи совершенно непригодна для истребителей.

– Так значит, нужен новый патрон с меньшим количеством пороха, – сделал логичный вывод Куликов.

– Совершенно верно. И что самое примечательное, изобретать его вовсе не требуется, достаточно взять готовую гильзу от противотанкового ружья калибра 14,5 миллиметра и переобжать под 23-миллиметровый снаряд. Скорость пули упадет метров на двести в секунду, что для стрельбы по самолетам некритично, а сила отдачи станет приемлемой. Поручить создание новой пушки нужно конструктору Нудельману. В отличие от остальных конструкторов, он разработает автоматику, работающую на отдаче ствола, а не на принципе отвода пороховых газов. Не знаю, почему именно, но эта система оптимальна для крупного калибра. Нудельмановские пушки станут основными на ближайшие десятилетия. Только я не помню, где он сейчас работает.

– Я знаю – в ОКБ-16. Мне приходилось с ним общаться.

– Замечательно. А когда он закончит с этим изделием, то пусть сразу разрабатывает 37-миллиметровое орудие.

– Так он его уже сделал, и скоро должны начаться госиспытания, – удивился капитан. – Но для самолетов действительно нужен такой крупный калибр?

– Крупный это 45 или 57 миллиметров, – нравоучительно заметил я. – Он нужен для борьбы, во-первых, с танками, а во-вторых, с тяжелыми бомбардировщиками. Не забывайте, что в ходе войны танки будут выпускать со все более толстой броней. В самолетах также все жизненно важные узлы начинают бронировать. Но вот только непонятно, почему он уже закончил свою пушку НС-37. Я точно знаю, что ее примут на вооружение только года через два. А, теперь припоминаю. Когда пушка была готова и испытана, ее приказали переделать под новый патрон, без бурта.

– Скажите, авиационная сорокапятка тоже его детище?

– Да, он сделал ее на основе 37-миллиметрового, и с тем же патроном. Другое конструкторское бюро № 15 свою конструкцию доделать не смогло. Но вообще-то современные «Яки» для нее слишком легкие. – Я вспомнил, как стрелял из сорокапятки, и представил себе, что такая махина будет установлена на хрупком самолете. – Вести огонь из нее можно только одиночными выстрелами. Но все равно, от отдачи скорость сразу падает, все трубопроводы начинают течь. Да, еще разрешите задать вопрос про конструктора Таубина. Он еще жив, или его уже расстреляли? В наше время о нем мало известно, но считается, что разработанные им автоматический гранатомет и авиационная пушка опередили свое время.

– То есть все, кого репрессировали, это непризнанные гении? – усмехнулся гэбэшник. – Впрочем, Таубин действительно был хорошим конструктором, и мне жаль, что так получилось. Но вот с авиационной пушкой он подвел и себя, и страну. Дело в том, что Таубин легкомысленно заявил такие параметры своего будущего изделия, какие были в принципе недостижимы: вес, габариты и, самое главное – силу отдачи. Так как у него уже был изготовлен опытный образец, и он имел репутацию хорошего конструктора, то все, включая товарища Сталина, поверили его обещаниям. Однако, несмотря на все старания, добиться заявленных показателей он не смог. Правда, другим КБ это тоже пока не удалось, но ведь они и не гарантировали недостижимых результатов. Между тем новые истребители проектировались, исходя из заявленных параметров, и когда началось их производство, оказалось, что сила отдачи пушки совершенно неприемлема. То есть самолет уже готов, а вооружения к нему нет! Возможно, все закончилось бы хорошо, так как было принято решение о передаче изделия на доработку заводским конструкторам. Но кто-то написал донос, и Таубина арестовали. Дальше все пошло по спирали: изделия его КБ были признаны вредительскими и сняты с производства. А после того, как от его систем отказались, то вина конструктора тем самым еще больше увеличилась. Честно говоря, его коллеги, например Шпитальный, тоже приложили руку к тому, чтобы избавиться от конкурента. Поэтому Нудельману будет непросто предлагать свои пушки, после того как его бывшего начальника осудили.

– Так он работал в таубинском КБ, – догадался я, – и все, что Нудельман сделал, базируется именно на разработках Таубина? Значит, он действительно был гениальным конструктором.

– Очевидно, что так, – признал Куликов. – Вот только доработок потребуется еще много.

– Но все-таки его гранатомет значительно опередил свое время. Пройдет еще несколько десятилетий, пока станет очевидной необходимость в таком оружии.

– Хорошо, мы проведем испытания автоматического гранатомета, – согласился Куликов. – Надеюсь, что хотя бы это изделие будет работоспособно, и его можно будет пустить в производство. Но, скорее всего, у него будет немало детских болезней.

– Ну что же, теперь давайте обсудим авиабомбы. В первую очередь, это кассетные боеприпасы, которые идеально подходят для борьбы с танками. Самое интересное, что у нас уже давно разработана такая система, только ее почему-то не стали внедрять. Для штурмовиков это как раз то, что нужно. Еще мало внимания уделялось осветительным бомбам. Даже в условиях превосходства в воздухе, до которого нам еще далеко, все важнейшие объекты противника будут прикрыты зенитками, и бомбить их лучше всего ночью. А для этого нужно увеличить выпуск светящихся бомб.

– Хорошо, мы поднимем этот вопрос.

– Далее, при изготовлении фугасных бомб перед нами постоянно будет стоять проблема дефицита тротила и стали. Но я читал, что корпуса авиабомб иногда изготавливали из железобетона.

– Верно, их разработал профессор Гальперин еще перед войной.

– Еще придумали полностью отливать корпус из чугуна. Очень экономичная технология. Почти все резьбовые соединения получаются в процессе отливки.

– Но, наверно, стабилизаторы все-таки изготовлялись отдельно? – засомневался Куликов. – А какие есть заменители взрывчатки, вместо тротила и амматола?

– Использовали следующую смесь: пятьдесят процентов тротила, десять алюминия и сорок гексогена или селитры. Кроме этого, еще была жидкая смесь, вот только состав сложный, и я его не помню. А вот фамилия конструктора в памяти отложилась. Уж очень она необычная для создателя оружия – Добрый или Добрин.

– Добрыш, – подтвердил капитан. – Он действительно разрабатывал жидкую смесь.

– Еще, если немцы подойдут близко к Москве, то можно будет заряжать бомбы жидким кислородом. Но это и без меня знают. По вооружению я больше ничего не припомню, и теперь можно перейти к самолетам. Производство трех типов истребителей для войны слишком большая роскошь, придется оставить только «Як». Он очень легкий, быстрый, маневренный. При равной мощности моторов, «мессер» 109-E явно ему уступает.

– К сожалению, сейчас на вооружении люфтваффе стоят 109-F с двигателем 1350 лошадиных сил.

– Но это от Яковлева не зависит, – поспешил я защитить любимого конструктора. – Его задача – продолжать улучшать аэродинамику и усилить вооружение. Очень важно также повысить эргономичность управления.

– А что это такое?

– Это когда ручки и тумблеры управления расположены в удобном порядке и сгруппированы по назначению. Летчик не должен тратить лишнее время на то, чтобы шарить по всей кабине. Еще желательно автоматизировать управление самолетом. Сейчас, чтобы изменить скорость, летчик сначала двигает рычаг газа, потом меняет шаг винта, а затем снова подправляет газ. Даже у опытного пилота на это уходит много времени.

– Это трудно, но такую задачу разработчикам мы поставим. Еще какие замечания по самолетам?

– Очень важно улучшить обзор пилота. Сейчас все конструкторы, не только наши, но и зарубежные, стараются делать высокий гаргот, то есть кабина пилота сзади сливается с фюзеляжем. Это дает небольшую прибавку к скорости, но сильно уменьшает обзор из кабины. Но вы же знаете, что основной прием истребителей – это сесть на хвост противнику. А если летчик не видит, что у него сзади, то его легко могут сбить. Опыт войны показывает, что кабина должна выступать из фюзеляжа. Да и зеркала на самолетах сейчас не всегда ставят. Конечно, пилоту все равно придется крутить головой на триста шестьдесят градусов, но с зеркалами заднего вида все-таки удобнее.

– Черт, возьми, – выругался капитан – вроде бы очевидные вещи, а так сразу до них и не додумаешься. А почему нельзя оставить в производстве МиГ-3? Ведь его начали выпускать намного раньше «яков», а значит, все детские болезни уже устранили.

– МиГ, безусловно, машина замечательная, но это высотный истребитель, а воздушные бои сейчас идут в основном на средних и нижних высотах. Конечно, для системы ПВО он необходим, но на него устанавливают микулинский двигатель АМ-35, который нужен для штурмовиков ИЛ-2. Как скажет товарищ Сталин, «нам нужны не МиГи, а Илы». Да, кстати, эта фраза мне напомнила, что Московский авиационный завод скоро будет эвакуирован. Но теперь мы точно знаем, что столицу враг не захватит, а московская система ПВО эффективно отражает все налеты противника. Так что тратить время на эвакуацию оборудования и строительство нового завода не нужно.

– Да уж, – вздохнул Куликов – если бы еще точно знать, куда немцы не смогут дойти. Например, в Калинине расположено немало заводов, но даже с вашей информацией мы не можем гарантировать, что фашисты к нему не прорвутся. Но давайте вернемся к самолетам.

– Вообще, надо признать, что выпуск перед войной трех разноцелевых истребителей был оптимальным решением, ведь заранее нельзя сказать, какой будет характер боевых действий. Но в текущей ситуации дальний и высотный истребители нам не нужны. Позже, когда мы начнем наступать, нам понадобятся машины с большим радиусом действия, но ими станут обычные «яки» с дополнительными бензобаками.

– Честно говоря, жаль, что конструкторские бюро останутся без работы. У них есть опыт и хорошие наработки.

– Не останутся, – заверил я. – Микоян и Гуревич пусть сразу занимаются реактивными самолетами. Истребители, разработанные в их КБ, будут лучшими в мире, начиная с пятидесятого года и вплоть до нашего времени. Ну, конечно, еще есть истребитель-перехватчик «Су», но у него немного другие задачи.

– А Лавочкин?

– Ему предстоит модифицировать ЛАГГ, установив на него двигатель воздушного охлаждения Швецова.

– АШ-82? Но я думал, что он пригоден только для бомбардировщиков.

– Да, к сожалению, сейчас существует такая тенденция в конструировании истребителей – ставить моторы исключительно жидкостного охлаждения. Но Лавочкин вовремя понял все преимущества мотора с воздушным охлаждением – большая мощность и живучесть в бою. Это позволит отказаться от дельта-древесины, смолу для которой приходится импортировать, и перейти на тяжелую, но дешевую фанеру. Заодно усилится вооружение. На Ла-5 уже никаких пулеметов не будет, только пушки, установленные в центроплане. Вот только я не знаю, сделал ли уже Швецов модификацию своего двигателя с укороченными цилиндрами. Если сделал, то Лавочкин может приступать к проектированию.

– Полагаю, другие конструкторы тоже должны обратиться к моторам воздушного охлаждения?

– У нас это сделает «король истребителей» Поликарпов. Вот только дождаться выпуска своего детища ему не суждено. Производство ЛАГГ уже налажено, и переход на его дальнейшую модификацию Ла-5 много времени не займет. Осваивать же производство совершенно нового самолета в условиях войны – непозволительная роскошь.

– А в Германии?

Там налаживается серийное производство «Фокке-Вульф-190», который наши летчики прозвали «фоккерами». То есть получится, что у каждой стороны скоро будет стоять на вооружении по два основных типа истребителей – с жидкостным мотором и с воздушным.

– А какие-нибудь изменения в тактике воздушного боя вы можете посоветовать?

– В принципе, с начала войны все уже стало очевидным. Переход с троек на пары, эшелонирование по вертикали, ножницы. В отличие от довоенной подготовки пилотов, нужно обучать личный состав активному пилотированию, воздушной стрельбе, технике тарана. Что касается последнего, то тут главное разъяснить пилотам, что он является крайним средством, к которому нужно прибегать лишь в исключительных ситуациях. Как сказал Покрышкин, таран теперь вышел из моды. Да, кстати. Я очень рекомендую вам найти на Южном фронте старшего лейтенанта Александра Покрышкина, будущего трижды Героя Советского Союза. Он еще до войны работал над теорией воздушного боя и расскажет все это лучше меня. И еще, не забывайте знакомить летчиков с новыми типами самолетов. А то с тем же Покрышкиным получился казус, когда в начале войны он по неведению сбил Су-2. Да, еще чтобы натренировать летчиков хорошо переносить перегрузки, можно сконструировать специальные центрифуги. Такие у нас использовались для подготовки космонавтов. И также нужно разработать противоперегрузочные костюмы.

– Очень интересно. И какой же у них принцип действия?

– Я могу описать только приблизительно. В состав костюма входят несколько камер, наполняемых воздухом. Во время перегрузок давление в камерах автоматически повышается, и они обжимают живот, бедра и голени пилота, препятствуют оттоку туда крови из верхней части тела. Заодно фиксируются внутренние органы брюшной полости, предотвращая их смещение. В итоге костюм помогает летчику выдержать дополнительно два-три жэ перегрузки.

– В принципе, ничего сложного, а эффект от применения должен быть значительным. А что вы скажете по общей стратегии применения авиации?

– Тут, конечно, нам надо поучиться у Германии. Они очень оперативно перебрасывают авиационные части с фронта на фронт, что позволяет им завоевывать господство в воздухе на нужных направлениях.

– Насколько мне известно, – заметил Куликов, – перед наступлением на Ельню Жуков смог собрать достаточно самолетов с других участков, чтобы добиться превосходства в воздухе.

– Это так, но он мог распоряжаться только авиацией своего фронта. А у нас даже через два года будет такая ситуация, что на одном участке авиация отдыхает, а на другом в это время идут тяжелые бои. Еще необходимо создать единый командный центр авиации фронта. В каждом подразделении должен сидеть представитель летчиков с рацией, который мог бы непосредственно корректировать работу бомбардировщиков.

– Для этого нужно внести большие изменения в структуру управления войсками, – с сомнением покачал головой капитан. – Это не так уж и просто. Но, конечно, мы попробуем провести все изменения в сжатые сроки.

– А еще скоро начнутся дожди, и понадобятся переносные металлические сетки для грунтовых аэродромов. Я видел такие в старой кинохронике. Пластины примерно два с половиной метра в длину и полметра в ширину, с пробитыми большими дырами. Они достаточно легкие, и обслуживающий персонал может быстро выложить из таких плит взлетную полосу.

– Кстати, о погоде, – вспомнил Куликов. – Как я понимаю, она готовит немало неприятных сюрпризов. Вы упоминали, что через неделю после начала наступления начнется распутица.

– По крайней мере, на участке Гудериана. 7 октября выпадет первый снег и сразу растает, превратив дорогу в месиво. Он писал об этом в своих воспоминаниях. В районе наступления его танковой группы до самого Орла нет ни одной дороги с твердым покрытием. Поэтому если бы он не успел к этому времени овладеть шоссе Брянск—Орел, то снабжение его армии было бы сильно затруднено.

– Армии, не группы? – удивленно переспросил капитан.

– Ну да, его группу скоро переименуют во 2-ю танковую армию. А наиболее сильная распутица начнется во второй половине октября, и она нанесет огромный ущерб нашим войскам, ведь мы в это время отступали. Если немцы имели возможность вытаскивать свои грузовики из грязи и теряли только время, то нам при отступлении приходилось бросать технику, которая не могла проехать по бездорожью. Хорошей строительной техники, в отличие от вермахта, у нас не было, и в результате потери транспорта и орудий были катастрофическими.

– Можете вспомнить, какая зима будет в этом году? Если первый снег выпал так рано, то, видимо, очень холодной?

– Очень ранней и очень холодной, – уверенно подтвердил я. – Уже в октябре начнутся вьюги и снегопады, но снег еще будет таять. В начале ноября сильно похолодает, и температура упадет до минус двадцати градусов, а в декабре даже минус сорок. В восточной группировке вермахта теплой одеждой успеют снабдить только одну треть солдат. Дело в том, что Гитлер рассчитывал закончить войну к зиме и оставить в России только оккупационные части. Штабные генералы, никогда не видевшие фронта, его в этом не разубеждали. Только Геринг позаботился о том, чтобы в его авиационных частях все было готово к зиме. Войскам Гудериана зимнее обмундирование в этом году вообще не выдали, и его солдаты одевались в советские шинели и шапки. Не были получены также зимние масла, мазь от запотевания оптики, шипы для гусениц танков, окопные печки и прочее. Кстати, в наших войсках окопных печек тоже нет. Да и вообще, нареканий очень много. Рукавицы солдатам часто выдавались тонкие, рукам в них зимой холодно. Для ряда военных специальностей – связистов там, водителей, механиков, надо предусмотреть рукавицы не с двумя пальцами, как у стрелков, а с пятью, чтобы им не пришлось ковыряться на морозе в своей технике голыми руками.

Куликов размял уставшие пальцы руки, которой он все это время строчил в своем блокноте, и сокрушенно пробормотал:

– Вот ведь парадокс. Вроде живем в России, а к морозам не подготовились. Так, а теперь перейдем к бронетехнике.

– Тут у нас были допущены большие просчеты. Техники выпускалось много, а запчастей к ней мало. С учетом низкого ресурса моторов и ходовой части получилось, что к началу войны большинство танков были неисправны. Радиофицированных машин очень мало, а ведь обзор из них очень плохой, и что там машут флажками, не видно. Еще одна большая недоработка – отсутствие нормальной ремонтно-эвакуационной службы. Как показывает пример немецкой армии, в ходе наступления большинство танков ежемесячно выходят из строя и снова ремонтируются. Нам надо наладить своевременную эвакуацию подбитой бронетехники с поля боя и организовать походные мастерские, которые могут исправлять небольшие повреждения.

Подождав, пока капитан все запишет, я продолжил:

– Еще один крупный недочет в наших танковых соединениях – это недооценка роли пехоты, сопровождающей бронетехнику. Бытовало мнение, что танк – это универсальное оружие, способное выполнять любые задачи. Но на самом деле в городе танки без прикрытия пехоты очень уязвимы. Защищать захваченные позиции танки также самостоятельно не способны. А если им ставят задачу идти дальше в наступление, то кто же будет охранять их тыл? Любое наступление танков должно обязательно сопровождаться достаточным количеством пехоты, и это аксиома!

– Но у нас нет столько грузовиков, – возразил Куликов. – К тому же, чтобы не отставать от танков на пересеченной местности, часть мотопехоты должна ехать на гусеничных вездеходах, как в германской армии. К сожалению, таких вездеходов у нас очень мало.

– Как временное решение, нужно разрешить перевозить десант на броне. У всех танков надо приварить к корпусу скобы, чтобы пехотинцам было удобно залазить и держаться. Помимо сопровождения пехоты, нашим танковым частям не хватает артиллерийской поддержки. Если легким танкам встречается дот или замаскированное противотанковое орудие, то они должны отойти назад и двигаться дальше лишь после того, как артиллерия уничтожит препятствие. Это очень важный момент, чтобы средние и легкие танки шли в прорыв только после подавления вражеской артиллерии. Для этого им нужно придать гаубичные батареи и организовать с ними надежную связь.

– Наши командиры постепенно учатся всему этому, – заверил капитан. – Недавно товарищ Жуков издал приказ о недопустимости безграмотного использования в бою танковых соединений. В нем он требует обязательного взаимодействия командиров танковых частей, стрелковых батальонов и артиллерийских батарей. Но по бездорожью артиллерия не всегда сможет угнаться за гусеничными машинами.

– Для этого надо создавать самоходные артиллерийские установки. И кстати, не только для этого. К сожалению, в нашей стране созданию самоходных орудий достаточного внимания не уделялось. Сейчас у нас на вооружении имеется только несколько старых экспериментальных образцов и самодвижущаяся ЗИС-30. В нашей истории решение о создании самоходок будет… – тут я запнулся. Как правильнее сказать, было или будет? – принято только через год. Настоятельно порекомендуйте Государственному Комитету Обороны издать постановление о разработке САУ. К ноябрю уже необходимо изготовить опытный образец и провести его госиспытания. Серийное производство надо начинать сразу же, а недостатки устранять постепенно, по мере их выявления.

– Полагаете, это возможно за такой короткий срок? – не поверил капитан.

– Безусловно, – подтвердил я. – Принцип проектирования САУ состоит в том, что ходовая часть берется от существующего танка. Все агрегаты орудия, противооткатные устройства, механизмы наведения и прочее, первоначально также будут использоваться без изменения. Для гаубиц, конечно, желательно доработать конструкцию, чтобы уменьшить откат ствола, но это можно сделать и позже.

– Да, в таком случае, сроки проектирования действительно значительно сокращаются, – согласился Куликов. – А какие танки брались за основу САУ?

– Легкие машины, с пушкой калибра до 76 миллиметров, делались на базе Т-70.

– Но таких танков у нас пока нет, – удивленно поднял брови капитан. – Есть Т-60, но первые серийные машины были выпущены буквально на этой неделе. Интересно, а чем эти две модели различаются?

– В Т-70 установлены такие же двигатели, но не один, как в Т-60, а целых два. Поэтому бронирование усилено и пушка ставится помощнее. У легких САУ бронирование противопульное, только передний лист делают потолще и устанавливают с большим наклоном. Так как рубка в СУ-76 маленькая и тесная, то от крыши пришлось совсем отказаться. Средние самоходки, калибром 76 миллиметров и выше, создавали на базе Т-34. Сразу замечу, что противотанковые, с калибром 85 миллиметров, понадобятся только в сорок третьем году, так что срочной необходимости в них пока не имеется. А вот гаубичная СУ-122 нам очень нужна. Позже самоходки с крупным калибром начнут делать на базе тяжелого танка ИС. Но он появится только года через два, так что придется экспериментировать с КВ. Сразу могу сказать, что гаубицы в самоходках надо устанавливать не на тумбе, как сначала пытались делать, а в маске.

– Хорошо, насколько я понял, разработать самоходные орудия несложно Но насколько эффективно они себя показали?

– Проявили они себя отлично, но лишь после того, как их научились правильно применять. Дело в том, что военные относятся к ним как к эрзац-танкам. Отчасти это верно. Ведь у них те же гусеницы и тот же корпус, что и на обычном танке. Но по большому счету это просто обычные орудия, только самодвижущиеся, с высокой проходимостью и защищенные тонкой броней. Когда конструктор Грабин заявил, что танк – это всего лишь повозка для пушки, он, конечно, преувеличивал. Но вот САУ это как раз и есть самая настоящая пушечная повозка, и относиться к ней надо соответственно. Тактика применения должна быть следующая: самоходки движутся за танками на расстоянии полкилометра, входят в прорванную ими полосу обороны противника, уничтожают оставшиеся огневые точки и расчищают путь пехоте.

– Полагаю, в уставы будут внесены соответствующие рекомендации, – пометил себе в блокноте Куликов.

– Еще один крупный недостаток в наших бронетанковых частях, – продолжал я, – это недостаточное зенитное прикрытие. Совершенно необходимо ввести обязательное требование, чтобы колонны техники, не имеющие зенитных установок, в светлое время суток не передвигались. Даже во время Курской битвы были случаи, когда немецкая авиация уничтожала целую колонну танков. Только к сорок четвертому году мы научились тщательной маскировке. Да, и запишите, что скорострельные зенитные орудия можно монтировать на шасси устаревших легких танков. У всех тяжелых, а потом и средних танков нужно устанавливать на башне крупнокалиберный зенитный пулемет. Он к тому же очень пригодится в городских боях, когда противник будет прятаться на верхних этажах домов.

– А вот по крупнокалиберным пулеметам у нас план производства даже перед войной не выполнялся, – честно признался гэбэшник. – Их сейчас очень мало.

– Поэтому я и советую оснащать ими сначала только тяжелые танки. Кстати, по тяжелым танкам, хотелось бы упомянуть об одной загадке танкостроения. Еще перед войной ставились опыты по созданию железобетонных танков. Кстати говоря, в других странах такие эксперименты тоже проводились. Брали две пластины толщиной пятнадцать миллиметров, и промежуток между ними шириной миллиметров тридцать заливали бетоном. Результаты были впечатляющими. Получившийся бутерброд показывал на испытаниях такую же бронестойкость, как и у монолитной плиты равной толщины. А ведь помимо экономии специальной броневой стали, мы получим на порядок меньшие трудозатраты. Ведь обрабатывать пластину толщиной 15 миллиметров гораздо легче, чем плиту толщиной 50–60 миллиметров. Но почему-то нигде в мире такие танки не производились.

– Я читал отчеты об этом. К сожалению, технология изготовления такой многослойной брони довольно сложная, поэтому от нее и отказались. Да и держит бетон только первое попадание, а потом происходит выкрошивание наполнителя.

– Но у самоходок форма корпуса очень простая, и башни нет, – упрямо продолжал я отстаивать свою идею бетонных танков. – А бронирование на них все равно ставят противоосколочное. Предлагаю сделать хотя бы несколько опытных экземпляров и отправить их на войсковые испытания вместе с обычными САУ. Насколько мне известно, были проекты и по созданию полностью бетонных танков.

Закончив с самоходками, мы снова вернулись к танкам. Недостатки существующей техники капитан в принципе знал, но хотел услышать мое мнение. И тут мне было что рассказать, в первую очередь, конечно, по Т-34, которому предстоит стать лучшим танком этой войны.

– Начнем с двигателя. Дизель хороший и мощный, но все портит воздухоочиститель. Он мало того, что не улавливает пыль, так еще и ограничивает приток воздуха, так что из-за падения компрессии мощность двигателя падает. Башню надо сдвинуть назад и увеличить ее размер. Большая башня сможет вместить пятого члена экипажа – заряжающего и, заодно сделает возможным установку 85-миллиметровые пушки, созданной на основе зенитного орудия. В будущем нужно немного уменьшить высоту двигателя и установить его поперек корпуса. Для этого требуется перенести воздухоочиститель из развала цилиндров в другое место. В результате боевое отделение увеличится, а высота корпуса уменьшится сантиметров на тридцать.

– Это затруднит ремонт и обслуживание двигателя, – резонно возразил Куликов.

– Всегда чем-то приходится жертвовать, – философски заметил я. – Но уменьшение высоты танка принципиально важно! Во-первых, уменьшается вес корпуса, а во-вторых, низкий силуэт машины легче спрятать за неровностями рельефа, а значит, в него реже будут попадать снаряды.

Свои рассуждения я сопровождал карандашными эскизами, иллюстрирующими возможные варианты модернизации. Разумеется, не мог я обойти вниманием и излюбленную фишку попаданцев – командирскую башенку, частично компенсирующую недостаточную эффективность приборов наблюдения. Польза от нее несомненная, а менять технологический процесс почти не придется. К тому же башенку можно наваривать на уже изготовленные танки, например, во время их ремонта.

От бронетехники мы перешли к артиллерии. Хотя Куликов и курировал производство военной техники, но я смог его удивить сообщением, что самая лучшая пушка Второй мировой войны пока производится подпольно.

– ЗИС-3? – удивленно переспросил он. – Никогда о такой не слышал.

– И неудивительно. Когда конструктор Грабин продемонстрировал новинку маршалу Кулику, тот не захотел начинать ее производство. А ведь идея была замечательная. Трехдюймовый ствол устанавливается на лафет пушки ЗИС-2, и в результате такой стандартизации производство упрощается, а выпуск орудий увеличивается.

– Но почему же Грабин не обратился напрямую к товарищу Сталину? Я уверен, что он разрешил бы выпуск новой пушки.

– Все правильно, когда Грабин попросит Верховного провести демонстрацию ЗИС-3, тот согласится и даст добро на ее выпуск. Вот только, к сожалению, произойдет это лишь через несколько месяцев. Дело в том, что сейчас Грабин поставил перед собой задачу – к концу декабря увеличить выпуск орудий на заводе в пять раз, причем на том же оборудовании. Для этого его коллективу предстоит проделать огромную работу по упрощению конструкции, улучшению технологии и организации производства. Разрабатывать новые методы всегда непросто, а ведь внедрять их приходится без остановки производства. Выпуск пушек не должен прекращаться.

– Неужели Грабину удалось это сделать? – не мог поверить Куликов. – Меньше чем за полгода увеличить производство в пять раз, это просто фантастика!

– Конечно, удалось. Конструктор он гениальный, коллектив завода и КБ тоже подобрался замечательный. Но ему постоянно приходится отстаивать свои идеи по внедрению новых технологий перед начальством всех уровней, а это очень непросто. Поэтому сейчас не самый лучший момент, чтобы повторно предлагать новую пушку, которую один раз уже отвергли. Вот когда подведут итоги за год, и все увидят, что Грабин слов на ветер не бросает, тогда и представится удобный случай провести презентацию ЗИС-3. Сталину пушка очень понравится, он только попросит увеличить высоту щита на несколько сантиметров. А пока этот шедевр конструкторской мысли производят самовольно, без всякого разрешения. На самом заводе об этом сейчас мало кто знает. Единственная деталь, которая выбивается из общей номенклатуры производства – это дульный тормоз. Но он изготавливается в опытном цеху.

– Но как же военная приемка? Насколько мне известно, полковник Телешов, главный военпред этого завода, артиллерист опытный и хорошую новинку без внимания не оставит. Но без согласования с начальником ГАУ он просто не имеет права принять опытный образец.

– Ну, тут они с руководством завода все продумали: Главное Артиллерийское управление поставили перед фактом наличия готовых изделий, по всем показателям превосходящих Ф-22, и, естественно, их приняли и отправили на фронт. Грабин правильно рассчитал, что если по ленд-лизу мы получаем то, что дают, то от хорошего орудия тем более отказываться не будут.

Куликов настолько загорелся идей пушки, выпускаемой на конвейере, что снова достал шифроблокнот:

– Знаете что, я прямо сейчас пошлю радиограмму в Москву, чтобы вопрос с ЗИС-3 решили немедленно. Незачем такое сокровище производить подпольно.

* * *

Отрывок из книги В. Г. Грабина «Как мы ковали оружие Победы»

Все шло по графику. Вечером 20 сентября в опытном цеху собрали несколько пушек ЗИС-3 и самодвижущихся ЗИС-30. За ночь их тщательно проверили, а утром предъявили военной приемке. Приемщики пришли в смятение и не знали, брать их или отказываться, и доложили своему начальству. Старшим военпредом на заводе в то время работал военный инженер первого ранга Телешов. Будучи опытным артиллеристом, двадцать лет прослужившим в армии и заслужившим орден за бои с белокитайцами, он сразу осознал все преимущества новой пушки. Однако хотя никаких сомнений в полезности ЗИС-3 у Телешова не имелось, но принять новинку без согласования с начальником ГАУ он не имел права.

– Иван Федорович, позвоните Яковлеву сегодня же, как можно скорее, – попросил я его. – Это прекрасная пушка, превосходящая Ф-22 не только по весу и удобству обслуживания, в чем вы лично убедились, но еще и по экономическим показателям. ЗИС-3 менее трудоемкая в производстве, и это еще не всё…

Телешов слушал внимательно, но перечислить все достоинства пушки я не успел. Подбежавший ко мне инженер сообщил, что меня вызывает к телефону Москва. Мы с военпредом удивленно переглянулись, не понимая, в чем дело. Разговор пришлось отложить.

В кабинете директора я набрал номер Поскребышева, и тот почти сразу соединил со Сталиным. Спокойным тоном, как будто речь шла о чем-то давно решенном, он спросил, когда мы приступим к выпуску ЗИС-3. Не успев удивиться, я машинально ответил, что пробное производство запустили и сегодня как раз предъявили новые орудия военной приемке.

– Вот как, уже? – В голосе Сталине прозвучало неприкрытое изумление. – И как же военные представители о них отозвались?

– Очень положительно.

– Но принимать пушки без согласия начальника ГАУ не могут, так?

– Всё верно, товарищ Сталин, не имеют права.

Наступила томительная пауза, а последовавшая затем фраза меня опять сильно удивила.

– Я порекомендую товарищу Яковлеву принять вашу новую пушку на вооружение, не дожидаясь выполнения полной программы испытаний. Вот как раз первую партию своих пушек и отправите на полигон.

Это известие меня просто ошеломило. Видимо, эмоции отразилось на моем лице, потому что директор завода Елян и главный инженер Олевский, стоявшие рядом, облегченно вздохнули. Но у меня не было времени пересказать им услышанное, так как Сталин продолжал расспросы:

– Товарищ Грабин, какая толщина броневого щита вашей пушки?

– Пять миллиметров.

– Этого недостаточно. Вы можете пока выпускать щит по-старому, но в ближайшее время толщину нужно довести до шести-семи миллиметров. Сможете?

– Это не потребует замены оборудования, надо лишь договориться со смежниками.

– Да, и высоту щитового прикрытия увеличьте сантиметров на пять.

От неожиданности я не знал, что ответить. Меня поразило даже не то, что Сталин уже знал высоту орудийного щита, а то, как глубоко он вникает в нюансы конструирования. Для пушек очень трудно подобрать подходящую высоту. Если орудийный щит сделать излишне большим, орудие станет слишком заметным, и его труднее будет маскировать. Слишком низкий щит, в свою очередь, не сможет хорошо прикрывать расчет от пуль и осколков. Позднее опыт войны показал, что Сталин оказался прав и угадал оптимальную высоту пушки. Однако в тот момент размышлять мне было некогда, так как вопросы сыпались один за другим.

– Товарищ Грабин, вы сможете выпускать ЗИС-3 и Ф-34 на конвейере?

Первым моим желанием было сказать «нет», ведь в то время это казалось немыслимым. Еще никто, насколько мне известно, не применял конвейерную сборку орудий, хотя директор завода Елян и мечтал об этом. Однако стране были нужны пушки, и как можно больше, а потому завод должен был совершить невозможное. Поэтому я ответил осторожно:

– Да, сможем, но пока еще не решен ряд технологических вопросов.

– Как вы полагаете, – последовал новый вопрос Верховного, – когда на «Баррикадах» смогут начать выпускать вашу ЗИС-3 вместо более трудоемкой Ф-22?

Вопрос был сложным, на такой с ходу не ответишь. Сначала нужно упростить конструкцию затвора, придумать, что делать с обработкой ствола, чтобы уменьшить время производства без потери качества, провести еще ряд доработок, наладить технологию. Лишь после этого, внеся все поправки в техническую документацию, ее можно будет окончательно оформить и передать другим заводам. Сталин не торопил с ответом, и я размышлял, наверное, несколько минут. Все это время в комнате, где кроме меня находилось еще три человека, стояла абсолютная тишина. Наконец, я был готов отвечать.

– Раньше чем через полгода, товарищ Сталин, окончательная документация готова не будет.

– Нужно! Раньше! – В голосе Сталина отчетливо послышались стальные нотки, показывающие, что не зря вождь взял себе такую фамилию. – Со второго квартала следующего года на «Баррикадах» уже должны выпускать ЗИС-3. Вы лично за это отвечаете.

Задача была совершенно невыполнимой. Хоть я и был полностью уверен в своем орудии, но требовалось отработать весь технологический процесс, а это дело не одного месяца. Но Сталин не стал слушать возражения и попросил позвать к телефону директора завода.

Елян осторожно взял протянутую ему трубку. Нам было слышно, как он коротко отвечал:

– Да. Да… Будет… Спасибо за доверие, товарищ Сталин.

Еще подержав трубку в руках, хотя из нее уже шли гудки, он задумчиво достал папиросу, помял ее пальцами, так что она лопнула, и бросил на пол. Наконец, Амо Сергеевич посмотрел на нас уверенным взглядом и твердо сказал:

– Пушке ЗИС-3 быть.

Нас порадовало, что Сталин заботливо и внимательно отнесся к нашей новой разработке, и что он так верит в наш коллектив. Но кроме уверенности в своих силах, еще требовалось переоснастить производство, а для этого не хватало оборудования. Заводу как воздух были нужны дополнительные станки, и тут нам очень помогли секретарь обкома партии Родионов и заместитель наркома госконтроля Ивановский. Они решили изъять у других предприятий, выпускавших не столь нужную для фронта продукцию, фрезерные и плоскошлифовальные станки, необходимые нам для производства орудий.

Правда, полученного оборудования все равно не хватало, и директор вместе с главным инженером отправились в Тулу. В тот момент положение города было угрожающим. Немцы перешли в наступление и рвались на восток. Почти каждый день шли бомбежки. Однако заводы героической Тулы продолжали работать, выпуская оружие для фронта. Секретарь тульского обкома Жаворонков, возглавлявший городской комитет обороны, сразу откликнулся на нашу просьбу, распорядившись демонтировать часть станков и передать их нам.

Пополнив станочный парк, Елян смог реорганизовать технологический процесс, введя специализацию цехов, которые стали выпускать только один механизм или даже деталь. Теперь станки выполняли лишь одну-единственную операцию, и их не приходилось постоянно переналаживать, на что раньше уходило много времени. Снизились и требования по квалификации рабочих. Понятно, что хороших специалистов быстро не обучишь, а с одной или двумя операциями вполне мог справиться и выпускник ФЗУ. Все эти меры позволили сильно упростить производственный цикл, значительно поднять выпуск деталей и перейти на поточное производство. Как на удивительное чудо смотрели мы на круговой конвейер, на котором происходила окончательная сборка танковых пушек Ф-34. Это казалось немыслимым, но тем не менее было фактом – пушка собиралась на конвейере. Очень скоро на конвейере начали собирать и ЗИС-3, а общий выпуск орудий достиг пятидесяти штук в день.

Конечно, почивать на лаврах мы не собирались и упорно продолжали совершенствовать орудие. Наше конструкторское бюро постоянно упрощало конструкцию. Не дремали и технологи, предлагавшие новые изменения. Огромную лепту в усовершенствование производства внес Елян, показавший себя прекрасным организатором. В результате общих усилий к маю сорок второго года ежедневный выпуск достиг ста орудий. Чтобы представить, насколько это огромная цифра, достаточно сказать, что в то время вся промышленность Германии производила меньше пушек, чем один наш завод. Об этом, правда, мы узнали только после войны, но правительство страны оценило трудовой подвиг заводчан, наградив коллектив Сталинской премией. Многие сотрудники получили ордена, а директору завода присвоили звание Героя Социалистического труда.

* * *

Отправив сообщение, Куликов вновь вернулся ко мне и перешел к следующей теме:

– Что вы можете рассказать по стрелковому оружию?

– В ближайшее время основным оружием пехоты останется «мосинка». Сейчас все делается для увеличения ее производства: конструкция максимально упрощается, убираются лишние выступы и антабки, ложе больше не покрывается лаком, и материал для него берется подешевле. Но вот почему-то почти всю войну наша промышленность не могла перейти на выпуск укороченного варианта винтовки. Эту ошибку надо исправить. Ведь разве «мосинке» нужен такой длинный ствол? Прицельная дальность в два километра явно излишняя. Даже с оптическим прицелом трудно попасть в цель на расстоянии свыше километра. Вот в немецкой армии уже давно перешли на карабины, которые гораздо удобнее. С длинной винтовкой трудно развернуться и в окопе, и в тесной городской застройке. Она мешает при движении по лесу, демаскирует замаскировавшегося бойца, затрудняет посадку в транспортное средство.

– Хорошо, я поставлю этот вопрос в первую очередь. Очень нужное нововведение, не требующее больших затрат, не снижающее боевые качества и к тому же дающее экономию в производстве. А автоматические винтовки мы разве не будем производить?

– Ну почему же, в ближайший год выпустят достаточно много АВТ. Но эта мера вынужденная и временная. Хотя конструкция Токарева в целом неплохая, но у автоматических винтовок низкая кучность. К тому же винтовочный патрон имеет избыточную мощность, что приводит к быстрому износу деталей, а повысить их прочность без значительного увеличения веса затруднительно. Поэтому, когда эвакуированная промышленность развернет производство ручных пулеметов и автоматов, то выпуск АВТ будет свернут. Теперь пройдемся по пистолетам-пулеметам. Они позволяют достичь высокой плотности огня, что крайне важно в условиях современной войны. Сейчас основным автоматом у нас является ППШ. Конструкция у него в целом удачная. Вот только желательно заменить круглый барабанный магазин коробчатым «рожком».

– Но у него маленькая емкость, – не согласился капитан.

– Зато куча других достоинств, вот считайте. Стоимость производства рожка на порядок меньше, чем у диска. Его легче менять, так что экономится время на перезарядке. Рожок очень удобно носить в карманах, за голенищами сапог, в подсумках и в разгрузке. Он не гремит при ходьбе. И наконец, вес автомата с барабаном слишком большой, чтобы с ним можно было удобно управляться.

– А ведь вы правы, вставлять диск в автомат действительно неудобно, и конструкция у него достаточно сложная. Какие еще недостатки у ППШ?

– Прицел следует заменить. По-моему, у первых автоматов он был рассчитан на дальность пятьсот метров, но на таком расстоянии попасть фактически невозможно. Надо установить предельную дальность метров двести. Скорострельность у него слишком большая. Не помню точно…

– Тысяча выстрелов в минуту, – быстро подсказал Куликов.

– А оптимальной является десять выстрелов в секунду. Я не знаю, возможно ли модернизировать ППШ, но скорострельность желательно снизить. Но в любом случае ему на смену придет новый автомат. Уже в начале следующего года будет объявлен конкурс, и победит конструкция Судаева. Вот только он не сам ее придумал, а ему поручили доработать проект, разработанный каким-то простым лейтенантом[10]. ППС и стал в итоге лучшим автоматом Второй мировой войны.

– Вы говорили, что в ваше время самым популярным в мире стал автомат Калашникова. Как нам найти этого конструктора?

Я задумался, вспоминая биографию сержанта, ставшего генералом:

– Надо спросить у Жукова. Когда он перед войной командовал Киевским военным округом, то лично вручал именные часы одному сообразительному танкисту с конструкторской жилкой. Калашников тогда изобретал различные приспособления для танка. Жуков его заметил, наградил и послал на сержантские курсы. Еще примерно помню, когда у него день рождения. В ноябре позапрошлого года он как раз отмечал юбилей – девяносто лет. Так что найти его будет нетрудно. Вот только в ближайшее время рассчитывать на него не стоит. В нашей истории Калашникову понадобилось несколько лет, чтобы научиться профессионально конструировать. К тому же создать эффективный автомат можно будет только после того, как мы перейдем на промежуточный патрон, а это достаточно сложно.

– Промежуточный? Вроде бы попытки разработать новый стандарт проводились, но довольно вяло. Расскажите, пожалуйста, подробнее о промежуточном патроне, внедренном в вашей истории.

– Как я уже сказал, винтовочный патрон длинной 54 миллиметров для ручного автоматического оружия неприемлем из-за своей избыточной мощности. В свою очередь, 25-миллиметровый пистолетный патрон малоэффективен. Выходом станет создание новой гильзы с промежуточной длиной 39 миллиметров. Автоматы и ручные пулеметы, использующие его, будут обладать одновременно и небольшим весом, и большой эффективной дальностью. Заодно при его разработке можно будет избавиться от большой шляпки мосинского патрона, которую так не любят оружейники.

Капитан что-то почеркал у себя в блокноте:

– Наверно, тогда удастся снизить вес ручного пулемета раза в два, – поделился он результатами вычисления. – ДП-27 весит двенадцать килограммов, и носить его очень неудобно. Так что нововведение могло бы быть очень полезным, но менять патрон во время войны весьма нежелательно.

– Ну, Дегтярев сможет и без замены патрона снизить вес пулемета в полтора раза.

– Так, так, так, – заинтересовался Куликов. – И что же он изменил в своей конструкции?

– Ничего не менял, а просто создал все заново. И, насколько я помню, ствол у его нового оружия не съемный.

– Но он же будет перегреваться.

– Нет, если стрелять короткими очередями, то не будет. От тяжелого диска отказались, как и в ППШ, и питание теперь ленточное. По внутреннему устройству ничего сказать не могу, кроме того, что пружина теперь находится в прикладе.

После ручного оружия подошла очередь гранат.

Для борьбы с бронетехникой существующих РПГ фугасного действия явно недостаточно, нужно разработать кумулятивные. Основное требование для них, впрочем, как и для противопехотных – производство с использованием холодной штамповки. Тогда можно будет выпускать их в достаточном количестве.

– Насколько я понимаю, – задумался капитан, – при столкновении с броней кумулятивная граната должна всегда быть направлена донышком вперед. Как этого лучше добиться?

– Нужны хорошая балансировка и стабилизаторы, сделанные из матерчатых лент.

– Мы начнем их разрабатывать, но все-таки дальность броска гранат небольшая. Скажите, что можно улучшить в противотанковых ружьях?

– Уже все улучшено, – заверил я. – Остается лишь как можно скорее наладить их выпуск. Дегтярев и Симонов еще летом разработали отличные системы – эффективные, простые в обслуживании и технологичные в производстве. До 1943 года они будут с успехом использоваться для борьбы с легкими и отчасти даже средними танками. А потом насыщение наших войск артиллерией сделает их ненужными.

– Ну что же, рад это слышать. А то мы уже пытались наладить выпуск копий немецкого PzB-39, но у него слишком много недостатков. Так значит, в производство будут запущены обе модели?

– Да, обе. Конечно, более дешевое в производстве ПТР Дегтярева будет выпускаться в больших количествах, чем ПТР Симонова. Зато последнее имеет высокую скорострельность. А вот с пулей для этого ружья надо еще поработать. Новая, с вольфрамовым сердечником, броню пробивает хорошо, но вот заброневое действие у нее слабое. Хорошо бы еще создать под данный патрон осколочный снаряд, чтобы можно было подавлять огневые точки противника. В танк из этих ружей попасть еще можно, а вот в пулемет практически нереально. Ну и, конечно, желательно добавить оптический прицел, пусть самый плохенький. Но самое главное, это продумать тактику применения ПТР.

– А в чем тут проблема?

– Пробития брони еще не достаточно, чтобы вывести танк из строя. Чтобы его подбить, требуется пятнадцать, а то и двадцать пробоин.

– Значит, надо настаивать, чтобы все противотанковые ружья батальона вели сосредоточенный огонь по одной цели, – сделал вывод Куликов и тяжело вздохнул. – Придется побороться за внесение изменений в наставления. А ведь еще перед войной проводились эксперименты по обстрелу танков трофейными польскими ружьями, и там получалась похожая статистика.

– Еще есть много экспериментальных разработок, не пошедших в серию. Например, легкая противотанковая пушка ЛПП-25, которую, возможно, уже начали разрабатывать. Вес у нее очень маленький. В походном положении килограммов двести, а в боевом вообще сто пятьдесят. Там даже предусмотрены ручки, чтобы расчет из трех человек мог переносить ее через препятствия.

– Но эффективность снаряда, наверно, не очень большая?

– Да нет, он пробивает сто миллиметров брони. Это достигается применением гильзы от 37-миллиметровой зенитки, позволяющей разогнать подкалиберный снаряд до скорости тысяча семьсот метров в секунду. А еще для борьбы с бронетехникой хорошо бы начать выпуск ручных противотанковых гранатометов, пусть даже с небольшой дальностью выстрела. Но, боюсь, на это потребуется очень много времени. Ведь помимо разработки реактивного двигателя, еще понадобится создать кумулятивный заряд.

Закончили разговор мы уже за полночь. Я пообещал записать все, что еще удастся вспомнить, но тех сведений, которые Куликов уже получил, было достаточно для того, чтобы поспешить скорее передать их руководству страны. Капитан не стал ужинать и сразу распорядился готовиться к отъезду.

– Сейчас вы сообщение отправлять не станете? – уточнил я на всякий случай.

– Меня ждет самолет, и я быстрее доставлю все сведения сам, чем если тратить время на шифровку, передачу и дешифровку. А вы, товарищ Соколов, точно не хотите лететь со мной?

Мысль о том, что можно будет жить в нормальных условиях, в квартире с горячей водой и с туалетом, питаться в наркомовской столовой, была очень соблазнительной. Но все это сейчас отступало на второй план. Поэтому, тяжело вздохнув, пришлось отказаться.

– В Генштабе я ничем помочь не смогу. Сколько бы я ни прочел воспоминаний наших полководцев и сколько бы ни играл на компьютере, великим стратегом меня это не сделало. Все, что я еще вспомню по современной технике и военному делу, я вам передам. Кстати, много людей информированы о моей персоне?

– Кроме товарищей Сталина и Берии, только два человека.

– А как вы объясните остальным происхождение информации?

– Для вас мы придумаем следующую легенду. Девятнадцать лет назад вы по заданию партии были направлены за границу, где и жили все это время. – Капитан усмехнулся, ведь как раз лет двадцать назад Советский Союз распался, и я действительно оказался в другой стране. – Это объяснит и вашу осведомленность по планам вермахта, и незнание многих нюансов советской жизни, и непривычные речевые обороты, которыми пользуется товарищ Соколов. С началом войны вы смогли получить важные сведения и недавно перешли линию фронта в районе Андреаполя. Ваше командование я соответствующим образом проинструктирую, а начальника особого отдела дивизии мы заменим.

– А что, прежнему доверять нельзя?

– Нет, почему же. Сейчас на этой должности находится капитан госбезопасности Дружинин. Он старый большевик, верный и надежный. Но в этом деле, чем меньше людей будет в курсе, тем лучше. Поэтому особистом назначим человека, который уже знает и о шкатулке, и о вас. Правда, он работал по другому профилю, и звание у него небольшое. Но ничего, справится. Все новые данные будете передавать ему. Сами понимаете, держать на передовой мощную радиостанцию неразумно. Ему же мы отдадим ваше удостоверение сотрудника ГУГБ НКВД с настоящей фамилией и очередным званием лейтенанта госбезопасности, которое мы вам присвоим. Строго говоря, после почти двадцати лет выслуги вам положено более высокое звание. Но сами понимаете, бюрократические проволочки. Ведь на самом деле вы у нас никогда не числились.

– А Танин?

– Оставим на прежней должности и объявим благодарность, но в курс дела вводить не станем. Не его уровень. Чтобы помочь адаптироваться в новом мире, предоставлю в ваше распоряжение сержанта госбезопасности Авдеева. Можете задавать ему любые вопросы. Для человека, который два десятка лет не был на родине, это будет вполне естественно. Официально он будет числиться вашим ординарцем. У вас его, кстати, нет, а по должности положено. Через него также сможете передавать особисту дивизии письменные и устные сообщения, если не будет времени сделать это лично. У вас имеются какие-нибудь просьбы?

– Есть, и очень большая. Надо эвакуировать как можно больше людей из прифронтовой полосы. Я, конечно, понимаю, что вывезти все население будет затруднительно но, по крайней мере, надо спасти всех детей.

– Я займусь этим вопросом. Ситуация с транспортом очень тяжелая, но мы сделаем все, что только можно. Если бы мы знали, что будут вытворять фашисты на оккупированной территории, и как долго продлится война, то приложили бы больше усилий для эвакуации населения.

Отдав мне печать для запечатывания конвертов с секретными данными и, на всякий случай, маленький шифровальный блокнот с перечнем позывных и частот, капитан быстро попрощался, и поспешил к ожидавшей его «эмке». При этом он машинально похлопывал себя по карману, в котором лежала стенограмма нашего разговора.

Но мои хлопоты на этом не закончились. Проводив капитана, я начал знакомство со своим ангелом-хранителем.

Авдеев, спортивного телосложения парень, приставленный ко мне «ординарцем», попросив разрешения, тут же поменял свою форму энкавэдэшника с лейтенантским кубиком на армейскую полевую и теперь выглядел как обычный боец РККА.

– Присаживайтесь, товарищ Авдеев, – пригласил я его. – У меня к вам серьезный разговор. Как я понимаю, вам отдали приказ быть моим телохранителем. – Осторожный кивок в ответ. – А в случае угрозы взятия меня в плен, вы должны не допустить этого любыми способами. Вплоть до ликвидации секретоносителя.

– Никак нет, товарищ лейтенант госбезопасности. В случае взятия в плен я должен держаться с вами рядом и помочь вам бежать.

– Ну а если я буду тяжело ранен?

– Тогда я должен сообщить об этом в центр, чтобы за вами прислали группу.

– Очень странно. Хотя, если учесть, что немцам обо мне ничего не известно, то это выглядит вполне логичным. Ну ладно, настаивать не буду. – Легкая улыбка показала, что чекист вовсе не лишен чувства юмора. – А теперь, раз вы назначены моим ординарцем, то покажите мне, как бриться опасной бритвой. Я, знаете ли, до недавних пор пользовался услугами цирюльника.

Авдеев достал из вещмешка бритвенные принадлежности и начал меня учить пользоваться столь необходимым аксессуаром, пообещав, что через уже недельку или две я смогу бриться самостоятельно. При этом он не забыл пояснить, что слово цирюльник устарело, и его уже не употребляют.