Читать книгу Вешки. Трагедия русской деревни - Александр Кованов - Страница 9

Так, на подорванной вере,

Вешки воскресли…  Село

выжило, по крайней мере,

и не пропало…   Смогло

заново силой собраться,

как и бывало всегда…

Где ж мужику расслабляться?

Пахота, сев и страда —

Троица жизни крестьянской,

голод – двоюродный брат…

Вешкам, как помощь, германский

трактор прислали…    Не рад

был только мёртвый, пожалуй,

этой машине в селе.

…Так грохотал, что дрожало

самоё сердце в Земле…

Улицы Вешек одели

в праздничный яркий кумач.

На колокольню воздели

«символ» – сусальный калач.

Двинул на митинге Раскин

речь о совместном труде,

жизнь превращающем в сказку

с техникой новой везде.

Что заживётся крестьянам

в индустриальной стране

весело, сыто и пьяно,

будто бы в сказочном сне.

Будут машины работать:

землю пахать и доить.

Смогут рубаху заштопать,

и молоком напоить

малых детей в колыбели…

Бороды даже побрить!

Что это всё, в самом деле,

Сталин сумеет внедрить.

Бабки шептались: «Народу

Сталин в беде не помог…

Это не сбудется сроду!

Снова надуть под шумок,

видимо, тужится Раскин…

Только старается зря…

Мы разуверились в сказках.

В тех, где восходит заря

светлых времён над Отчизной,

мачехой ставшей для масс…

Нет! Не бывать коммунизму!

А, если… То не для нас…»

Киров убит… И в народе

снова волненье и страх:

«Только наладилось, вроде

жизнь на колхозных паях…»

Вновь надоедливый Раскин

стал на собраньях села

петь об «особой окраске»

нового, страшного зла.

Дескать, троцкистские гады,

скрывшись под ликом «своих»,

сеют раздор…   Значит, надо

быстренько выявить их.

И, как на грех, среди люда,

что испокон проживал

здесь… отыскались «иуды»

(помнил бы, точно б назвал

всех поимённо… но время

стёрло, увы, имена…) —

подлое, гнусное племя…

Тех, кого наша страна

много и часто рожала,

как незаконный приплод…

…На поводке их держала

власть, как надёжный оплот —

бывших всегда наготове

выразить гнев, осудить,

чтоб на законной основе,

в лагерь «врага» засадить.

«Правда» писала, что Сталин

был недоволен весьма

тем, что «двурушники» стали

сеять в народных умах

мысли негодные, вражьи,

вредные новому дню.

И, что обязан их каждый

уничтожать на корню.

Чтоб изничтожить прослойки

новых идейных врагов,

он «чрезвычайные тройки»,

первым из важных шагов,

сделал для чистки от скверны,

корни пустившей везде…

С помощью славных и верных

органов НКВД.

И становился суровей

каждый кремлёвский указ…

Это, для жаждущих крови,

стало командою: «Фас!»

И понеслось… Без разбора…

Всех, кто виновен и прав,

грызла голодная свора,

честь и законы поправ.

Осенью тридцать седьмого

горе до Вешек дошло.

Ниткою тракта прямого,

к людям нагрянуло зло…

С виду-то, парень как парень,

много таких наяву.

В кожанке новенькой – Харин —

«опер» из ОГПУ.

Молод, красив и подтянут,

выбрит всегда и холён.

Образ, который  обманет

с первого взгляда…   Силён!

Мышцы под формой играют,

ладно ушитой…   Идёт,

девки вокруг обмирают…

Бровью слегка поведёт,

зыркнет на них, улыбнётся,

ручкой поманит – «Иди!» —

девичье сердце взметнётся

птицей крылатой в груди…

Только вот, этот красавец,

как тут душой не криви,

стал палачом… Он, мерзавец,

Вешки утопит в крови

и наведёт в них порядок

крепкой рукою… Держись!

…В самой серёдочке Ада

легче покажется жизнь…

…Видимо, этого парня

дьявол в кармане таскал…

Тут же он в книге амбарной

«скрытую контру» сыскал:

Рыков, Зиновьев, Бухарин —

трое простых мужиков…

…Только увидел в них Харин

веточки от корешков

чёрной, троцкистской заразы…

Тут же их в список занёс,

и поутру, по приказу,

их привели на допрос.

Каждый был накрепко связан.

Харин пытался узнать

правду о родственных связях —

может, отец или мать,

или двоюродный дядька

«контрам московским» родня?

…Тихо допрашивал, гладко

первую треть ото дня…

Что мужики бормотали?

Дали ли нужный ответ?

Или молчаньем достали?

…Вытащил Харин кастет,

чтоб убедить поскорее

их подписать протокол…

Может, мозги просветлеют?

…Только случился прокол —

Не сознавались, заразы,

в родственных связях с «врагом»!

…Рыкову зубы, все сразу,

выбил палач сапогом.

И, призывая к ответу,

двух мужиков молодых

бил он кастетом…

Кастетом —

в голову,

в рёбра,

под дых…

Сутки прошли? Или двое?

Время утратило ход…

Всё подписали… Все трое…

Этой же ночью «в расход»

были отправлены сразу.

…Харин народу сказал:

«Долго скрывались, заразы!

Но я вину доказал!»

Помнится, нынешним летом

восемь мальчишек-ЗК

к нам возвратились…   К ответу

их привлекли по УК

за колоски, что собрали

в поле они матерям…

А по закону – украли!

Суд пригвоздил к лагерям.

Сроки мальчишки отбыли.

Каждый своё отмотал.

Видно, вину искупили…

…Харин иначе считал…

Обыск провёл так, «как надо»,

даже на крышу залез.

Сам же подкинул для «гадов»

пачку листовок, обрез,

два револьвера и чистый,

штампом заверенный, лист

справки на выезд…   И быстро

Харин клеймо «террорист»

каждому в дело впечатал…

«Тройки» недолог был суд,

и приговорец с печатью…

…Мамки уже не спасут

тех восьмерых, что старались

семьи от смерти спасти,

взяв колоски…   Упирались,

и не хотели идти

дети в расстрельную яму.

Но, под штыками пошли…

Людям кричали упрямо:

«Что ж это?! Крайних нашли?!

Это не наше! Смотрите,

как «доказуху» нарыл

Харин…»   …Истошные крики

залп из винтовок накрыл…

Снова пришла директива:

«Нужно привлечь бедняков

и, создавая активы,

выявить сеть кулаков,

что расплодились в колхозной

нашей, советской среде.

Всех их, пока что не поздно,

быстро искать и везде.

И наказать их сурово,

и на корню разорить

«гнёзда осиные»…  С кровью,

вытравив их, подарить

радость свободы народу,

радость победы – ЦК.

Чтоб не бывало уродов

в наших колхозах, рука

бить их должна беспощадно,

не предавая земле!

…Чтобы светло и отрадно

людям жилось на селе…»

Слышал я, бабки судачат

(наш-то народец речист):

«Первым попал под раздачу

первый в селе тракторист —

Фрол Тимофеев… Трудяга,

коих немало в селе…

Первым, под ленинским стягом,

он проложил по земле

первую борозду в поле,

первым закончил страду…

…Трудолюбивее боле

вряд ли в селе я найду…»

За трудовые успехи

орден вручили в Кремле…

…Это не стало помехой

Харину, навеселе,

вызвать его к сельсовету,

и принародно спросить:

«Как умудрился ты, это,

крышу железом накрыть?

Дом пятикомнатный… Ладный…

Деньги откуда, подлец?»

Фрол отвечает: «Да, ладно,

уж то тебе, молодец,

люди ещё не сказали,

что мне, впридачу, в Кремле

премию крупную дали…

Вот и стоит на земле

домик мой новый… Завидно?

Я-то, работал, а ты…»

…Харину стало обидно…

И «комитет бедноты»

тут же признал тракториста

вором, который влеком

жадностью… Был активистом —

сделался, вдруг, «кулаком»…

Фрола держали в подвале

ровно неделю… К нему

новых и новых сажали

односельчан…   Не пойму,

как исхитрялся увидеть

Харин в крестьянах врага?

Как умудрялся предвидеть,

через четыре шага,

что, дескать, этот колхозник,

вроде, ещё не «кулак»,

станет им, рано иль поздно…

Значит его, если так,

нужно немедленно, сразу

так давануть, чтоб пищал.

Чтобы кулацкой заразой

добрых людей не смущал…

Утро холодное… Осень…

Лишь горизонт посерел,

Фрола, и с ним – двадцать восемь

односельчан, на расстрел

вывели. И под конвоем,

к яме погнали, в лесок…

Бабы царапали с воем

сопровождавших бойцов,

в ноги бросались, кричали,

что невиновны мужья…

Тут же ответ получали

в душу – прикладом ружья…

Кратко, спокойно и чётко

Харин прочёл приговор

и приказал, чтобы тётки

встали вон там – на бугор.

Быстро прошёлся вдоль строя,

веточку поднял с земли,

выпятил грудь и, героем,

сухо скомандовал: «Пли!»

…Бабы просили: «Позволь нам

наших мужей схоронить…»

Он им ответил: «Довольно

будет землёй их прикрыть

там же, на месте расстрела.

Так – по закону! А то,

быстро сварганю я дело,

если задумает кто

выкрасть расстрелянных гадов,

и втихаря закопать…

Надо, товарищи, надо!

Надо закон соблюдать!»

Вечером бабы кидали

землю лопатами вниз…

Солоно-горько рыдали…

Видят – живой тракторист!

Чиркнула пуля, залился

кровью висок… С головой —

полный порядок! Дивился,

Фролушка сам, что живой…

Харин в людей, для контроля,

всё же забыл пострелять…

Спрятали бабоньки Фрола

так, что его не сыскать!

С ним – Никодима. Он тоже

выжил, хотя был тяжёл…

«К Сталину необходимо» —

как-то поведал им Фрол —

«К Сталину надо! Иначе

Харин угробит село!

Сталин же вождь! Это значит,

примет героя, и зло

будет наказано свыше…

И не сносить головы

Харину…»   Молвил, и вышел

правду искать…

До Москвы…

Люди потом говорили,

что до Кремля он дошёл.

Там мужика накормили.

Жалобу принял на стол —

что вы?

Не Сталин!

Куда там!

Наши ли беды видны…? —

принял к себе делегата

староста нашей страны…

 …Выслушав Фрола, Калинин

долго рассказывал сам

о продвижении линий

партии к нашим умам.

И сожалел: «Перегибы

место имеют в селе…

Вы, как крестьянин, могли бы

нам помогать на земле

строить открыто и честно

новую жизнь для людей…

Харина сразу на место

вместе поставим… Идей

много у власти, так скажем…

Нужно их все воплощать!

Харина крепко накажем!

Это могу обещать!»

Вышел Калинин… И тут же

четверо в штатском вошли:

«Вас приглашает на ужин

Сталин… Вставай, и пошли…»

Фрол растерялся: «Да, как же…

Мне тут, Калинин сказал…»

«Быстренько», – вымолвил старший —

«Сталин позвать приказал…»

…Фрол торопился, и топал

быстро, не чувствуя ног,

но, бедолага, прохлопал —

ждал у ворот «воронок»…

Быстро его отрубили

мощным ударом в висок…

…А на Лубянке добили…

Вывезли ночью в лесок,

и прикопали…  И скоро

вышел в газетах отчёт:

«Взяли бандита и вора.

Только один недочёт —

«враг» был убит…  Он готовил

крупный теракт под Москвой.

Выстрел его успокоил…

…Сталин, конечно, живой!

Харин среди коммунистов

всё ж умудрился найти

восемь врагов (из троцкистов),

сбившихся как-то с пути

к светлой победе народа

над вековечным врагом.

…Харин сумел за полгода

триста заявок в губком

на утвержденье отправить,

чтоб разрешили ему

в Вешках ошибки исправить…

Дескать, ему самому

было на месте виднее

(мало ль, что люди плетут…):

кто, так как надо «краснеет»,

кто притворяется тут…

Чтобы с бедой разобраться

группу прислал исполком.

…Харин попробовал драться

но, получив кулаком,

кровью своей захлебнулся

и до расстрела лежал,

как полумёртвый…  Загнулся

ленинский в нём идеал…

После расстрела Ежова

Харин куда-то исчез…

Словно и нету такого…

…Может, запрятался в лес?

Может, в Сибири сховался,

будто бы он не причём…

…Только для Вешек остался

он навсегда ПАЛАЧОМ…