Читать книгу Жизнь житомирского еврея - Александр Койфман - Страница 3

Странная ситуация: зачем советоваться с бывшей женой и ее отцом? Придется рассказать о моем недавнем прошлом. Познакомился я со своей будущей женой случайно, на студенческой вылазке к приятелю на дачу. Было очень весело; спиртного на даче оказалось слишком много (а еще говорят, что водки слишком много не бывает); молодежь с непривычки очень быстро пришла в веселое бесшабашное настроение и разбилась на пары, тем более что дача была большая, изобилующая укромными уголками. С Галей меня познакомила ее подружка. Небольшого роста, каштановые волосы, молоденькая, не красавица, но и не крокодил какой-нибудь. Почему не познакомиться? Отличница Галя, будущая (а позднее бывшая) моя жена, не была избалована мужским вниманием. А тут стильный, симпатичный парень говорит что-то приятное, улыбается, внимательно смотрит в глаза. Это делать я умел неплохо, и Галя растаяла.

В общем, ничего особенного, обычная интрижка, о которой я забыл уже через день после возвращения с дачи, но неопытная Галя не предохранялась и через месяц поняла, что у нее что-то не ладно. После посещения врача она недолго думала и в тот же вечер заявила отцу, что беременна и будет рожать. Отец Гали, доктор экономических наук, профессор Петр Афанасьевич Волобуев, заведующий кафедрой экономики, был одновременно членом партийного бюро нашего института. Для него признание дочери было неожиданным ударом.

Дальше я уже говорю в основном с его слов. Однажды мы в командировке сидели вместе в ресторане, здорово поддали, и он разоткровенничался, что с ним бывало редко. Кое-что рассказала и бабушка Гали, с которой у нас были неплохие отношения. В общем, вот как было дело.

Петр Афанасьевич разразился было проклятиями, но посмотрел на окаменевшее лицо дочери, ее выдвинутый вперед подбородок и, ничего не сказав, ничего не спросив, скрылся в своем кабинете. Размышления были тяжелые; все возможные варианты действия – неприятные и даже опасные.

Можно, конечно, наорать на Галю, потребовать, чтобы она сделала аборт, пригрозить выгнать из дома. Но это все чушь. Он знал характер дочери: если она что-то решила, то переубедить ее невозможно. Кончится только тем, что она уйдет к бабушке Варе – старой коммунистке, безумно любящей свою единственную внучку.

Можно узнать, кто отец и набить ему морду. Очень приятная мысль, тем более что, несмотря на свои сорок восемь лет, он был абсолютно уверен, что уж какому-то сопляку морду набьет тривиально. (Ну уж в этом вопросе он, безусловно, заблуждался, его лишние килограммы и мой многолетний опыт уличных драк не оставляли ему никаких надежд на победу.) Что этот какой-то сопляк – студент, Петр Афанасьевич был уверен; Галя, аккуратная, здравомыслящая девушка, неспособна на связь с взрослым мужчиной. Да и не было у нее таких знакомых: приятелей Петра Афанасьевича, людей степенных, положительных, можно заподозрить в чем угодно, но только не в связи с молоденькой девушкой. А другие мужчины в доме не бывают. Жена Петра Афанасьевича – Лидия Федоровна – преподавала в том же институте английский язык. Занятий в институте у нее было мало, не больше четырех-шести часов в неделю. Женщина слабого здоровья, часто и сильно болеющая, она предпочитала проводить время дома, читая книги и приглашая иногда на чашку чая своих институтских подруг.

Возможен и третий вариант: заставить проходимца жениться и развести их сразу после рождения ребенка. Чем больше Петр Афанасьевич размышлял, тем больше этот вариант ему нравился. Не будет сплетен в институте, и это даже придаст ему на первых порах дополнительную значимость в глазах дирекции. А что будет потом, это можно будет обдумать на досуге спокойно. Но теперь задача, как узнать у дочери имя отца ребенка. Просто так она не скажет, ясно, что ребенок случайный, иначе она бы пришла к отцу не одна. На жену надежды нет – Галя ее мнение не уважает, раскрываться не будет.

Придется пойти на поклон к старухе. Петр Афанасьевич недолюбливал свою тещу, впрочем, и она отвечала ему взаимностью. Когда-то неотесанный парень с Урала, только что окончивший институт и работающий мастером на заводе, увлек девушку из семьи ленинградских интеллигентов. Семья была в шоке, но обычно мягкая Лидочка проявила вдруг твердость и не поддавалась ни на какие уговоры. Пришлось сыграть свадьбу. Муж Варвары Игнатьевны, Федор Тимофеевич Пушков, в свои шестьдесят пять лет был еще крепкий мужчина, в прошлом начальник отдела в ленинградском горкоме партии. Оба души не чаяли в своей единственной поздней дочери, родившейся осенью 1945 года, когда они уже не надеялись иметь ребенка. Сначала было все некогда, потом были две войны, и Федор Тимофеевич честно отслужил все это время в танковых войсках: всех бывших кавалеристов Первой конной армии переучивали на танкистов. Только однажды, по дороге из госпиталя на фронт, подполковник Пушков встретился со своей женой, вернувшейся из Куйбышева в Ленинград. А в результате, на радость обоим, родилась дочка.

Брак оказался на удивление удачным. С помощью тестя, сохранившего часть прежних связей, Петр Афанасьевич попал в аспирантуру и быстро прошел путь до заведующего кафедрой. Но Варвара Игнатьевна так и не смогла изменить свое отношение к зятю, тем более что до нее пару раз доходили слухи, что в редких командировках на заводы он позволяет себе некоторые вольности. Лидии Федоровне тоже нашептывали об этом на ухо «доброжелательницы», но она отказывалась верить – так было легче жить, тем более что в Ленинграде муж вел себя безукоризненно, проявляя большое уважение к супруге.

На следующий день Петр Афанасьевич после лекции сказал на кафедре, что не очень хорошо себя чувствует, и отправится домой отдохнуть. На своей машине он добрался до дачного поселка старых коммунистов минут за сорок. У Варвары Игнатьевны сидели две сверстницы – подружки, неторопливо обсуждая политические новости, прочитанные во вчерашней «Правде». Несмотря на свои семьдесят восемь лет, Варвара Игнатьевна была еще довольно крепкая и решительная женщина. Схоронив несколько лет назад мужа, она не захотела жить в городской квартире и постоянно, даже зимой, жила на даче. Увидев зятя, она немного изменилась в лице, ведь он никогда не приезжал к ней без жены, да и приезжал-то лишь на день рождения или поздравить в большие праздники.

– Что, с Лидочкой что-то случилось? Где она, в больнице?

– Да нет, с Лидой все в порядке, я хотел посоветоваться с тобой насчет Галки.

Варваре Игнатьевне настолько непривычно было услышать от зятя слово «посоветоваться», что она от неожиданности села на стул.

– А что с Галочкой?

– Рожать собралась.

– Что? Она же еще совсем молоденькая! И куда вы с Лидой смотрели? Кто отец?

– Если бы я знал. Галка молчит. Лида еще не в курсе, а я к тебе поэтому и приехал. Может быть, ты сумеешь разобраться: она с тобой обычно делится. Не может же человек долго держать такое в себе.

– И что ты собираешься делать, если узнаешь, кто он? – Не знаю, Варвара Игнатьевна, слава богу, пока не был в такой ситуации. Но и не знать тоже тяжело. Может быть, вместе придумаем, чем ей помочь.

В свои мысли о третьем варианте Петр Афанасьевич пока никого не хотел посвящать.

– Хорошо, я приеду завтра. Но обещай, что ничего не будешь делать без меня.

– Не хочешь поехать со мной сейчас?

– Нет, сейчас нельзя, она поймет, что ты меня специально привез, и замкнется. Пусть пока немного покопается в себе. Потом сильнее захочется высказаться.

Обсуждать больше было нечего, да и не такая была Варвара Игнатьевна женщина, чтобы охать и ахать, даже по такой беде. Петр Афанасьевич распрощался и отправился домой.

Действительно, на следующий день к обеду Варвара Игнатьевна приехала к дочке, привезла гостинцев домашнего приготовления и сказала, что ей скучно стало на даче и она поживет несколько дней у них. Вечером она угостила внучку чаем с домашним вареньем, попросила рассказать, что нового в институте, и потом они долго о чем-то шептались в Галиной комнате за закрытыми дверями.

В общем, Варвара Игнатьевна сообщила Петру Афанасьевичу мои имя и фамилию, и после долгих споров они решили, что сначала он все разузнает обо мне, а уж потом решит, что делать дальше. Петр Афанасьевич навел справки о Михаиле Юрьевиче Рогозине в деканате, в комсомольской организации и первом отделе, но ничего особенного не узнал. Учится нормально, хвостов никогда не было, но и повышенную стипендию не получает. В общественной жизни участвует мало, но в противоправных действиях или в диссидентской деятельности замешан не был. Правда, в комитете комсомола сказали, что одевается явно не по средствам, практически стиляга; но не пойман – не вор.

Они еще раз обсудили все с Варварой Игнатьевной и решили, что пора поговорить с «отцом» серьезно. Через день, после очередной лекции, которую Петр Афанасьевич читал всему курсу, он неожиданно попросил меня остаться в зале на минутку. Я оторопел:

– Что, Петр Афанасьевич, кто-то жалуется на меня?

– Почему жалуются, я ведь не декан. У меня к вам, Рогозин, личный вопрос. Давайте сходим куда-нибудь, посидим, поговорим.

– Хорошо, Петр Афанасьевич, почему не поговорить. Я решил, что до Волобуева дошел слух о моих возможностях в доставании дефицитных вещей. Странно только, кто ему мог сказать, ведь я старался не посвящать институтских знакомых в систему своих связей. Мы вышли вместе из института, и Петр Афанасьевич начал озираться, куда бы пойти для разговора. Но я, конечно, сориентировался скорее.

– Петр Афанасьевич, тут в соседнем квартале есть тихое кафе, там никто не помешает нам обсудить все.

В кафе Петр Афанасьевич долго не мог решиться, как начать разговор. Заказал бутылку белого вина, чтобы протянуть время. Пока официант собирал на стол, помолчали. Я тоже не хотел начинать разговор первым. Наконец Петр Афанасьевич не выдержал.

– Собственно, я отец Гали.

Я начал понимать, что разговор пойдет совсем в другом направлении, и лихорадочно пытался вспомнить, о какой Гале может идти речь. В голову ничего путного не приходило.

– Да?

И снова молчание. Еще через пару минут Петр Афанасьевич продолжил.

– Галя беременна, будет рожать, и ты отец ребенка.

– Петр Афанасьевич, это Галя сказала?

Я просто тянул время, пытаясь понять, о какой Гале он говорит. В тот вечер я не удосужился спросить фамилию своей подруги и, конечно, не предполагал, что она дочь уважаемого заведующего кафедрой. Знал бы – на три шага не подошел. Обычно я предпочитал простых, но опытных девушек, с которыми не нужно беспокоиться о последствиях.

– Да нет, она мне не говорила, но это точно. Вы были вместе на какой-то чертовой даче. И ведь никуда не ходит обычно, а тут…

Я вдруг понял, о ком речь. Вот это да, попал как кур в ощип. В двадцать два года – и быть отцом? Наверное, я изменился в лице, так как Петр Афанасьевич сразу сказал:

– Вы, Михаил, не волнуйтесь, у меня и у Гали к вам требований никаких нет. Просто я хотел посмотреть вам в лицо. Все-таки какой-никакой, а вы отец моего внука. Ребенка мы вырастим без вас. И как она на вас наткнулась?..

– Петр Афанасьевич, я даже не знаю что сказать.

Честное слово. Можно, я к вам зайду завтра на кафедру?

– Зачем? Чтобы все на кафедре потом судачили? Если хочешь, приходи завтра после обеда ко мне домой. Галя будет в институте, а жена на работе. Если хочешь, поговорим, вот адрес.

Петр Афанасьевич неторопливо вытащил авторучку и записал адрес на салфетке.

– Хорошо, Петр Афанасьевич, спасибо.

– Не за что. Думаешь, мне этот разговор будет приятен? Ладно, придешь – обсудим. По-мужски.

Я хотел было расплатиться с официантом, но Петр Афанасьевич решительно отстранил меня, отдал деньги и вышел, не оборачиваясь. По дороге домой он несколько раз проиграл в уме весь разговор и остался удовлетворен собой: ничем не выдал своего замысла, заставил «отца» напроситься на встречу. Теперь нужно продумать, как вести себя с Галкой. И парнишка вроде неплохо выдержал удар. Может быть, все и получится, как задумалось.

В свою очередь и я пытался понять, что от меня хочет Петр Афанасьевич. Ясно, что он хочет устроить «нечаянную» встречу с Галиной. Возможно, и жена появится на сцене. Что ему может быть нужно от бедного студента? Что с него можно взять? Только фамилию; только «покрыть грех»; вряд ли студент нужен как реальный муж. Я уже почти не помнил лицо Гали, в памяти осталось только смутное воспоминание чего-то жесткого в лице – вероятно, выдвинутый вперед подбородок, закушенная нижняя губа и плотно закрытые глаза.

Что нужно взять с собой? Дверь, скорее всего, откроет жена, нужен букет цветов; не охапка, но что-то приличное. Для хозяина нужно захватить бутылку хорошего коньяка: французского или марочного грузинского. Для разговора с Галей подготовить два варианта: минимальный и максимальный. Максимальный: хорошее кольцо, если дело дойдет до обещаний жениться. Минимальный: это если все обернется извинениями. Нет, для этого меня бы не пригласили. Ладно, на всякий случай нужно в запас взять очень хорошие духи. Что-то французское. Стало спокойнее на душе. Все определено, времени достаточно, чтобы все подготовить.

На следующий день я ровно в четыре часа позвонил в дверь. Вместо известной мне преподавательницы дверь открыла незнакомая сухощавая старушка. Кто она? Непохожа на домработницу. Она внимательно разглядывала меня, стоя в приоткрытой двери. Чтобы прервать затянувшуюся паузу я протянул ей букет и представился:

– Я – Михаил. Петр Афанасьевич пригласил меня для разговора.

Старушка молча взяла букет и отступила в прихожую. Вероятно, она не знала пока, как себя вести, и предоставляла мне самому выкручиваться из неудобного положения. Пришлось на ходу изменять заготовленный разговор.

– Петр Афанасьевич у себя?

– Да, проходите.

Цветы она все еще держала в руках, не зная, что с ними делать. Петр Афанасьевич поднялся из кресла мне навстречу.

– Проходи, садись, обсудим. – И указал на соседнее кресло.

Я не торопясь раскрыл дипломат и вынул из него бутылку французского арманьяка.

– Хорошо, но не будем же мы обсуждать такой вопрос всухую.

Петр Афанасьевич немного поморщился (перехватывает инициативу сопляк), но встал и вынул из шкафа две рюмки. Потом посмотрел на этикетку бутылки, на рюмки и сказал:

– Обожди, такой напиток не стоит пить из водочных рюмок. Пойду, заодно что-нибудь захвачу из закуски.

Он вышел из кабинета, притворив за собой дверь. Я воспользовался моментом и встал посмотреть фотографии за стеклом книжного шкафа. На одной из полок последовательно стояли фотографии Гали: в детском садике, с пионерским галстуком, в школьной форме с белым передником. Сомнений нет, это та же Галя. Я снова сел в кресло.

Вошел Петр Афанасьевич с двумя коньячными фужерами и сказал, что закуску сейчас соорудит теща. Понятно, значит, правильно я цветы отдал. Судя по выражению ее лица, ее голос в доме не последний.

Петр Афанасьевич еще раз оглядел бутылку, аккуратно снял обертку, вытащил пробку и плеснул немного арманьяка в фужеры. Я взял свой фужер, погрел его в руке и поднес к носу, не поднимая головы. Петр Афанасьевич украдкой наблюдал за моими движениями, пытаясь понять, что кроется за этим видимым спокойствием. Одновременно он автоматически проделал почти те же действия, досадливо отметив про себя, что повторяет мои движения. Мы оба отпили по глотку ароматного напитка и приготовились к неизбежному тяжелому разговору.

Похоже, теперь была моя очередь начинать разговор. – Петр Афанасьевич, вы ведь не просто так предложили эту встречу, чтобы снова посмотреть на меня. У вас, наверное, есть какие-то предложения? Поверьте, я искренно хочу найти какое-то разумное решение. Я готов во всем пойти навстречу. Скажите только, Галя действительно собирается рожать?

– А ты сам спроси ее.

– Ну что вы. После такого вопроса она меня прогонит и не захочет видеть. Она знает о наших с вами разговорах?

– Нет, абсолютно ничего не знает. Я бы хотел, чтобы ты сам рассказал ей все.

– Но я видел ее только один раз. Мне трудно начать такой разговор, да и где я найду место для разговора?

Только если вы мне поможете.

Наверное, мой тон начинал нравиться Петру Афанасьевичу. Может быть, паршивец и не такой подлец, как ему казалось?

– Я думаю, что она скоро придет. Но мы должны сначала договориться с тобой, о чем у вас пойдет разговор.

– Петр Афанасьевич, давайте говорить напрямик, вы хотите, чтобы у ребенка в свидетельстве о рождении была запись об отце?

– В общем, и это, в первую очередь. Но я бы хотел, чтобы было не только свидетельство о рождении, но и свидетельство о браке.

– Петр Афанасьевич, вы же понимаете, что от бедного студента никакой реальной помощи Галине не будет. Да и согласится ли она на такой вариант. По-моему, она девушка с характером.

– Это да, этого у нее хватает. Честно говоря, я не понимаю, что у вас могло быть общего. Но это прошлое, не будем в нем копаться. Мое предложение простое: вы распишетесь, а после рождения ребенка расторгнете брак, и оба свободны. В основном все. Никакой помощи Галине от тебя не нужно, мы справимся. Жена возьмет годовой отпуск и поможет Гале, чтобы она могла завершить учебу. Да и теща, Вера Игнатьевна, поможет, хоть и старая. Тебе я постараюсь помочь в распределении или в чем другом, что тебе нужно.

– Да вроде, ничего не нужно, но спасибо. Давайте посмотрим, что скажет Галя.

– Хорошо, она должна скоро подойти, подождем.

Вошла Варвара Игнатьевна, принесла поднос с двумя тарелочками, на которых были нарезанные яблоки и лимон, внимательно посмотрела на наши лица и тихо закрыла за собой дверь. Петр Афанасьевич долил в фужеры немного арманьяка. Я демонстративно взял вместо лимона дольку яблока.

Надо сказать, что мои некоторые знания в области дегустирования хороших напитков были результатом общения с одной из моих клиенток. Анна Андреевна – хорошо сохранившаяся жена довольно солидного дипломата – увлекалась французскими авторами конца XIX века. Предпочитала читать в подлиннике. И я периодически доставлял ей радость общения с любимыми авторами. Вообще-то, найти в хорошем состоянии такие книги не просто, особенно первоиздания, но с другой стороны, кроме библиофилов, даже в Ленинграде они никому не нужны. Уже при второй встрече ее интерес к книгам дополнился интересом к моей персоне. Муж после их возвращения из Парижа получил должность в МИДе, связанную с инспекционными поездками в посольства, оставлял ее часто и надолго одну в не очень любимом городе. Знакомых не слишком много, скучно, а тут молодой парнишка, совсем неотесанный, которого нужно и можно наставлять, учить многому. И она учила. В том числе правилам хорошего тона, этикету. Естественно, я весьма настойчиво искал для нее книги, чтобы опять и опять посещать ее уютную квартиру, вдыхать запах ее духов и постигать все виды преподаваемых ею наук. Возможно, главное, что я воспринял из ее уроков, это желание и умение прислушиваться к ощущениям женщины, понимание, что для нее важен не только секс, но и все то, что ему предшествует и после него следует.

Я, конечно, уже не брал с нее деньги за книги. Но она регулярно дарила мне импортную одежду, обувь, прекрасные напитки, привозимые мужем. К сожалению, наше знакомство продолжалось чуть более полугода. А потом мужа направили с повышением в Данию. Анна Андреевна тяжело переживала предстоящий переезд в Копенгаген, о котором у нее были только неприятные воспоминания по прежней работе мужа.

Впрочем, вернемся к нашему разговору. Посидели молча, смакуя прекрасный напиток. Петр Афанасьевич не выдержал долгой паузы и уже хотел что-то добавить, но зазвенел входной звонок, и он промолчал.

Лидию Федоровну с Галей встретила в прихожей Варвара Игнатьевна и будничным голосом попросила Галю зайти к отцу. Галя спокойно вошла в кабинет, но тут же, увидев меня в кресле с фужером в руке, бросилась через гостиную в свою комнату и захлопнула за собой дверь. Лидия Федоровна удивленно спросила мать:

– Что происходит?

Но Варвара Игнатьевна спокойно ответила:

– Не волнуйся, Лидочка, все нормально.

Она подошла к двери Галиной комнаты и начала что-то тихо говорить через дверь. В общем, через десяток минут она вывела внучку из ее убежища и проводила в ванную умыть лицо. Потом зашла в кабинет к мужчинам и обратилась ко мне:

– Ну, что сидишь, иди к ней, разговаривай.

– О чем?

– О том. Ты пришел просить ее руки или просто поболтать?

– Но она же не хочет со мной разговаривать.

– Вроде большой уже, а простой вещи не понимаешь. Когда это девчонка отказывалась разговаривать, если ее просят выйти замуж?

Я понял, что минимальный вариант не пройдет, и вытащил из дипломата коробочку с кольцом. Глаза Варвары Игнатьевны сразу подобрели.

– А ты не такой уж глупый. Это лучшее лекарство против девичьих слез.

Мы никогда не узнаем, что говорила бабушка внучке, обращалась ли к ее сердцу или мотивировала дальнейшее интересами ребенка, но Галя все же выслушала все мои слова, опустив голову и не глядя на колечко, которое, кстати, весьма одобрила Варвара Игнатьевна. И неудивительно, оно было тонкой работы: скань с зернью; и в светлой коронке очень чистый небольшой уральский изумруд. На вопрос Варвары Игнатьевны мне пришлось невразумительно сказать, что это семейное, бабушкино колечко. Галя так и не посмотрела на кольцо но, наконец, осмелилась посмотреть на меня. Позднее она мне рассказала, что запомнила меня с первого курса, видела мельком иногда в коридорах института: модно одетого, уверенного в себе старшекурсника. Только одной подружке она открылась в конце первого курса. А подружка затащила ее на ту злосчастную студенческую вечеринку на даче и познакомила со мной. И вот я стою перед ней и протягиваю обручальное колечко.

Ошеломленная Галя не слышала, что говорит отец, не поняла, что речь идет о фиктивном браке, что все уже обговорено за ее спиной и все собираются разыграть какую-то комедию. Когда же поняла ситуацию, то снова заперлась у себя. После моего ухода, она все же вышла и, к удивлению Петра Афанасьевича, начала обсуждать с ним детали предстоящего события.

Расписались в загсе отдаленного района, где у Варвары Игнатьевны были стародавние знакомые. Лишних вопросов никто не задавал, на церемонии присутствовали только самые близкие родственники Гали и двое моих приятелей. Я коротко сообщил домой, что женился, и получил в ответ поздравительную телеграмму от матери. Пришлось окончательно переехать из общежития в свою съемную комнату, сказав приятелям, что живу теперь у родителей жены. Чтобы не было недоуменных вопросов родственников и знакомых, Волобуевы сказали всем, что молодые переехали в квартиру бабушки.